Она должна знать, что Ахмет повесился, что Рамиз-эфенди ловко обманывает следователей, а главное, надо ее предупредить, что Ниязи предатель. От сознания своего бессилия Кямиль-бей заметался по камере, сжав кулаки. Потом, не зная, что делать, стал стучать в дверь и отчаянно кричать:
— Ибрагим-эфенди! Ибрагим-эфенди!
Но звук собственного голоса испугал его, и он умолк, настороженно прислушиваясь. «Дурень, на что тебе Ибрагим? Хвала аллаху, никто не услышал. Хвала аллаху...»
Он сел на постель, ему вдруг захотелось пить. Вот и причина поднятого им шума.
— А ее все-таки арестуют... Если на стук придет Ибрагим, я попрошу принести воды... А что, если арестуют... А что, если она подумает, что ее арестовали из-за моих показаний... Я скажу ей, что никого не предал... Только скажу, даже клясться не стану... Если по глазам увижу, что она мне не верит, покончу с собой...
Ему всегда казалось нелепостью смывать позор смертью. Он помнил, как кому-то долго доказывал, что смерть ничего не решает. Оказывается, в некоторых случаях она все же кое-что может решить. Конечно, если нет другого выхода...
Раздались шаги, и он прислушался. Позвать Ибрагима или нет? Звук шагов прекратился, щелкнул замок, показалось круглое улыбающееся лицо Ибрагима. Взяв что-то из-за двери, он сказал:
— Я тебе огонь принес, бейим. Растопил мангал.
— Спасибо.
— Еще и газету купил, изволь.
— Благодарю.
Кямиль-бею сразу же бросился в глаза заголовок «Преступление в Аксарае». Еще немного, и он, забыв обо всем, схватил бы газету.
— Знаешь ты господина майора, бейим?
Не понимая вопроса, Кямиль-бей с недоумением посмотрел на Ибрагима:
— Майора?—он хотел сказать «нет», но спохватился.— Как не знать? Знаю и майора, и пашу...
— Вот как!.. Писарь что-то говорил, но я не поверил, думал, что врет. Тебя хотят назначить на высокую должность, а ты, говорят, отказался?
— Да, это верно.
— Почему же?
— Командиром полка назначают,— улыбнзгвшись, ответил Кямиль-бей.
— Ну?
— А я ответил, что меньше, чем на командира дивизии не согласен.
— А разве ты офицер, бейим?
— Ну и глупец! Ты что же до сих пор не догадался? Я полковник! Полковник!
— Что вы? О аллах! Если я в чем виноват, бейим, не прогневайтесь. Мы крестьяне... Ведь я простой солдат.
— Да что ты. Какая твоя вина! Ты и так для меня все делаешь.
— О аллах!—Ибрагим встал навытяжку. — Вас по этой причине арестовали?
— Да... Из-за того, что не принимаю должность...
— Примите, бейим... Вы пока примите, а потом что-нибудь придумаете.
— Нельзя. На войне я был командиром дивизии. Что подумают люди, если вдруг стану командовать полком?
— Это тоже верно... Как говорят: «Слезай с коня, садись на осла». А почему же они не дают вам дивизии? Разве они найдут лучше вас?
— Их тоже винить нельзя. Бурханеттин-бей меня любит. Мы с ним школьные товарищи, дальние родственники. Но ведь армия распалась, а генералов много. Как же они могут дать мне дивизию?
— Что же теперь будет?
— Не волнуйся, они найдут выход.
— А сделают вас, бейим, командиром дивизии?
— Безусловно.
— Тогда пока не соглашайтесь, отказывайтесь.
— Буду отказываться. А ты вот что скажи, Ибрагим. Поедешь со мной, когда меня назначат командиром дивизии? Я тебя возьму к себе ординарцем, станешь сержантом.
— А куда мы поедем?
— В Гейве.
— Это где же? В Румелии?
— Какая там Румелия, дурень! Оттуда до вашего Чан-кыры рукой подать... Разве не слышал? Между ними только Болу. Болу — Анкара — Чанкыры...
— Тогда... Тогда поеду!—Ибрагим задумался.— Но я ведь не сержант?
— Это дело мое. Если согласен, то уже теперь можешь готовить сержантские нашивки.
— Спасибо, бейим! Пусть аллах будет доволен тобой. Даже наш лысый Муртаза и тот стал онбаши . А я здесь засох. Спасибо...
— Но пусть этот разговор, Ибрагим, останется между нами. Об этом никто ничего не должен знать.
— Неужели я не понимаю? Разве можно об этом говорить? И мы, бейим, научились сохранять тайну... Деревья заговорят, а я нет.
— Молодец!
— Командиром полка тоже неплохо, бейим. Но это ваше дело, я только говорю, потому что командовать полком все же лучше, чем сидеть здесь... Что еще прикажете?
Кямиль-бей с трудом сдержал себя, чтобы сразу же не приступить к исполнению плана, зародившегося во время этого разговора. Но поспешность могла вызвать подозрение у Ибрагима. Сделав вид, что не расслышал вопроса, он развернул газету и стал читать.
«Преступление в Аксарае. Преступник, убивший своего товарища из-за десяти курушей, еще не арестован... Предполагают, что в деле замешана женщина».
Как только Ибрагим вышел, Кямиль-бей отложил газету. Он больше не сомневался в том, что стал практичным человеком. Ведь сумел же он наладить отношения с различными людьми, использовать их для своего дела. Если его ложь не раскроется, Ибрагим сделает для него все, что ему будет нужно. А если ложь раскроется... Ну что ж, он ничего не теряет...
«Молодец Кямиль!» — мысленно похвалил он себя и с иронией подумал: «А чем бы теперь занимался первый секретарь посольства в Риме?»
Наш посол в Мадриде Рыфкы-бей — дай аллах ему здоровья— был странным человеком. Он коллекционировал мундштуки и собрал их около четырех тысяч, хотя сам не курил.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Последние сомнения солдата Ибрагима в том, что Кя-миль-бей — сын паши, рассеялись. Это не ложь. Так утверждал писарь, а писарь слышал, как Бурханеттин-бей сказал: «Если человек глуп, ему не поможет и то, что он сын паши. Напрасно только губит себя».
Солдат Ибрагим уже два года служил в тюрьме надзирателем. За это время он перевидал много обвиняемых, узнал о таких нелепых обвинениях, что нисколько не удивился аресту человека только за то, что тот отказался от должности командира полка. Да что там командира полка! Если верить писарю, Кямиль-бею предлагали гораздо более высокую должность.
«Откуда тебе знать? Может быть, человек не принимает даже должности главнокомандующего. Молодец, ей-богу! Настоящий мужчина!»
Крестьянин Ибрагим считал, что горожане бывают героями в двух случаях. Во-первых, если они не придают никакого значения жалованью, и, во-вторых, если под пыткой осыпают грязной бранью мать и жену сержанта Аб-дульвахаба. Он на всю жизнь запомнил изречения сельского ходжи Хатиба: «Турок теряется, когда перестает получать жалованье. Его может исправить только дубинка». Хорошо, если Кямиль-бей не обращает внимания на жалованье. Такие всегда доверяют свой кошелек ординарцу. Но ты, Ибрагим, будешь тратить его деньги по совести! Ведь он никогда не требует сдачи. Должно быть, его отец в свое время нажил достаточно. Разве израсходуешь все?
Единственное, что смущало Ибрагима и чего он никак не мог понять,— это знакомство такого знатного человека с каким-то шутом, как он называл Рамиз-бея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89