— Он уже не в тюрьме, а в ссылке — конечно, там, куда Макар телят не гонял, — тихо отозвался Дударь.— А знаете, чем он обрадовал друзей в первом же письме?— В глазах Михаила Михайловича промелькнули озорные огоньки.— «Птичка приготовилась к полету». Паспорт, значит, раздобыл, скоро раскланяется: «Будьте здоровы, господ,! жандармы И пшики, скачите во все концы, Россия большая, Л я спешу снова раздувать костер...» Где неважно. Народу огонек везде нужен. Вот вам и потух!
Бывший механик улыбнулся. Мне почудилось в этой усмешке: «Эх, Букашка, куда тебе до Тихона!»
Разговор оборвался. Растянувшись на траве, Дударь наблюдал за муравьем, ползущим по рукаву.
— Итак, Роберт, в сумерки нам придется проститься.
— Михаил Михайлович...
— Оставим это, Роб... Но вы могли бы сделать еще одно доброе дело: достаньте красной материи.
— Опять для какого-нибудь маскарада?
— Нет. Для красного знамени. Вы слышали о Ботов-ском имении?
— Километров пятнадцать отсюда в сторону Орши.
— Что вы еще знаете о Ботове?
— У меня там нет никого знакомых.
— У меня тоже. Но я знаю, что в километре от имения на кладбище похоронены два революционера-батрака. Они были убиты полицией. Несколько лет подряд на сосне у кладбища взвивался красный флаг. В это примерно время, летом...
— Михаил Михайлович, то были подпольщики?
— Да, Роберт.
Нелегко было разыскать в нашем хозяйстве красную материю. Бабушка два раза перебирала содержимое коричневого сундука — того самого, в котором когда-то хранилось ее приданое. Попадались разноцветные куски материи, оставшиеся от сшитых некогда кофт и юбок, но не красного цвета. Бабушка сетовала: почему не сказали, когда посылала Зенту с запиской в Богушевск к матери. Лизе уж где-нибудь нашла бы...
Вернувшись к Дударю, я печально проговорил:
— Михаил Михайлович, не подумайте чего-нибудь плохого...
Дударь, удобно устроившись, лежал на солнцепеке и спокойно обрывал листья с ветки вербы.
— Сам виноват: слишком поздно пришло в голову. Жаль, но на нет и суда нет.
— Михаил Михайлович, денька через два я достану красную материю и вывешу флаг!
— Вы? — Лицо Дударя оставалось спокойным. Помолчав, он прибавил: — Это потруднее сделать, чем, скажем, броситься с бомбой под царский автомобиль...
Я покраснел, как мальчишка, которого уличили в нехорошем поступке.
— Ах, с этим царем... Я тогда еще был глуп...
— Мой милый, я не сомневаюсь в вашей смелости. Но когда нет опыта... Да и можете ли вы лазить по деревьям?— Дударь пристально посмотрел на мою руку.
Только теперь вспомнил я о вывихнутом плече и советах доктора Луговцова.
— Разве обязательно забираться на самую верхушку? По-моему, главное, чтобы на той сосне появился красный флаг. А выше или ниже — не так уж важно.
Затрещали ветки. Кто-то решительно приближался к нам. Мы вскочили на ноги.
Подошла бабушка, радостно размахивая красным лоскутом:
— Все-таки нашла! Сгодится? Михаил Михайлович улыбнулся:
— Чудесно.
Старушка расположилась на траве.
— Это наволочка с баронской подушки. — Она смешивала русские и латышские слова. — Я совсем забыла о ней. Когда-то мы с Юрисом работали у одного своенравного барона. Каждый батрак должен был приобрести подушку. Когда приезжали гости на охоту, то
не только для господ, но и для каждого кучера и псаря была в нашем имении подушка. Самим нам спать на них не разрешалось. Когда мы уехали сюда, я эту баронскую подушку засунула в сундук. Как-то вытащила ее, да покойный Юрис осерчал и скинул с постели: «Не хочу набираться баронских вшей, теперь я сам хозяин!» Роб знает, какой дед был горячий. Откуда в подушке взяться вшам... Никто на нее и головы не успел положить. И вот сейчас в третий раз перебрала свой сундук, со злости бросила все обратно —смотрю, мелькнуло что-то красное. Господи помилуй, под верхней наволочкой еще одна — плотная и красная, как огонь... Я этот лоскут сейчас подрублю. — Бабушка поднялась. — Небось старый барон перевернулся в гробу...
В сумерки мы вышли из нашего хутора. Я настоял на своем и пошел имеете е Дударем до Ботова. Ваша бабушка -золотой человек. Волнуется она за вас, а ни Слова не возразила. От нее я и узнал, что завтра и Ботове ярмарка. Значит, красный флаг по-явится над могилами героев вовремя!
Летняя ночь была светла. Дударь безошибочно ориентировался в дорожках и тропинках, и я подумал: «Точь-в-точь, как мой отец». Не было случая, чтобы он, будь ночь или метель, заблудился.
Мы шагали молча, изредка обмениваясь несколькими фразами, и без приключений достигли кладбища. Было за полночь. Трава по краям тропинки пригнулась под тяжестью росы...
Дударь уверенно пошел в восточный конец кладбища. Там поднимались кверху стройные деревья; среди них была и памятная сосна. Найдя ее, Михаил Михайлович посмотрел вверх и крепко схватил меня за руку.
— Роберт! — прошептал он. — Посмотрите, посмотрите. ..
Наверху что-то тяжело билось, как крылья большой птицы.
— Флаг... красный флаг... — Дударь отошел от сосны и не отрываясь смотрел на ее верхушку.
Мы постояли у могилы павших героев. Дударь сказал вполголоса:
— Спите спокойно! Мы все-таки победим! — Потом он крепко пожал мне руку:—До свиданья, мой юный друг! Двинемся каждый в свою сторону. Нашу работу здесь кто-то уже сделал.
— А флаг?
— Утром он будет так же развеваться в каком-нибудь другом месте.
Где-то вдали на мосту затарахтела телега... Словно на крыльях летел я домой. В ушах звенели колокольчики.
Глава XXVI
Снова в Витебске. — Только ли корректор? — Стачка.
День догорал, наступила ночь.
— Не горюй! — утешала бабушка. — Из овечьего жира наделаю таких свечей — хоть на елку прицепляй! А может, из Богушевска пришлют еще бутылку керосина. Переживем как-нибудь и осень и зиму.
Зента в последний раз перед началом занятий в школе побежала в Богушевск. Сгустились сумерки, а девочки все не было.
Я уже начал беспокоиться, как с крыльца донеслись голоса.
— Уши надеру! — грозила бабушка. — Разве так можно? Побежала чуть свет, а вернулась на ночь глядя. Не знали, что и думать. Может, заблудилась... волки съели...
— Виноват во всем Роб!— защищалась Зента.
— Вот-вот! Ноги он тебе связал?
— Тащила такую тяжесть — целых три письма! Надорвалась, наверное.
Бабушка поспешно вошла, зажгла лучину. Притворяясь спящим, я пытался догадаться: от кого эти письма? От отца, от Инты, а третье? Наверное, из Витебска наконец!
— Вставай, засоня! Для тебя три письма...
— Что? Чего — три? — Я открыл глаза.
— Притворяется — он без этого не может! Ведь совсем и не спал.
— Пусть притворяется, — улыбнулась бабушка.— Мы сами прочитаем.
— Может быть, там какие-нибудь секреты... — сомневалась Зента. — Может, ему девушки пишут про.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116