— Ну, много ли тебе надо, такому малышу?
Возможно, мне и в самом деле надо было меньше, чем другим детям моего возраста, однако я не мог жить совсем без еды. От недоедания начала кружиться голова и стало звенеть в ушах. Дома я ничего не говорил об этом —зачем? Отец, наверное, поругался бы с Чворте-. ком, и тогда живи где хочешь.
В конце концов я стал осторожнее. В мешочке, подвешенном на гвозде, я оставлял совсем немного хлеба, остальное рассовывал повсюду: и в хворост, и в солому, и оставлял в школе на пыльном, шкафу. Спрятать все в
одном месте я боялся. А что, если мой клад разнюхает кошка или собака?
Иван Иванович понимал, что я хочу его провести, но не сердился, а, подвыпив, даже хвалил меня за сметливость. Похвалы его мало радовали: приходилось есть, как вору, прячась по углам...
Через несколько дней нас постигла новая беда: не стало керосина. Не успевал Иван Иванович получить пенсию, как на него, точно вороны, налетали то лавочник, то сельский староста с требованием уплаты каких-то налогов, тс крестьянин, одолживший ему муку. На керосин не оставалось ни гроша. По вечерам мы часами сидели в темноте. Иногда хозяйка зажигала дымящую коптилку. Я придвигал книгу к самой коптилке, но свет нужен был всем — хозяин и хозяйка часто хватали коптилку со стола.
Однажды бабушка спросила, почему у меня такие красные глаза. Я собрался с духом и, рассказав решительно все, попросил отца дать полтинник на керосин, чтобы протянуть, пока дни станут длиннее. Но отец спросил меня, где растут полтинники. Я не мог ответить на такой вопрос и, разумеется, денег не получил.
Глава XXVI
Одиннадцатая беда. — Домашнее средство.
Бывает, в какого-нибудь маленького зверька стреляют десять охотников и не могут попасть; потом приходит одиннадцатый, хорошенько прицелится, и глядишь — зверек плавает в собственной крови.
Так и с Букашкой: избавился от десяти бед. Казалось бы, хватит с него, а тут подоспела одиннадцатая.Как-то я заметил, что с моими пальцами творится что-то. На них появились волдыри, которые стали гноиться и ужасно болели. Вначале думал: питание виновато, и из-за обычной робости никому ничего не сказал. Пробовал тереть волдыри мелом, глиной, мокрой тряпкой — не помогло. Вскоре с ужасом увидел, что все мое тело покрылось сыпью, волдырями и нарывчиками.
Я обвязал пальцы тряпочками и сказал, что ошпарил их. Но через несколько дней уже не мог ни встать, ни сесть. Иван Иванович однажды строго спросил меня, почему я стал во сне кричать. А в субботу, ночуя дома, я в испуге проснулся: возле постели стояла со свечой бабушка и с ужасом молча смотрела на меня:
— Бедный мальчик! Такой ужасной чесотки никогда не видала.И действительно, в нескольких местах мои язвы слились и были похожи на кровянистый студень. Все тело горело как в огне. Утром был созван семейный совет.
Отец произнес целую проповедь: о поездке к волостному фельдшеру и думать нечего — пятнадцать верст туда, пятнадцать обратно; этого от Ионатана нельзя требовать. Его нужно беречь для возки дров в Фаньково и для весенних работ. К тому же просто стыдно ехать к фельдшеру: кабы другая болезнь, а то — чесотка! Пусть лечат домашними средствами. Свою речь он закончил суровым приказом: «А к сестренкам не подходи ближе двух шагов!»
Бабушка истопила баню и несколько раз серьезно предупредила меня, чтобы крепился. После этого она влила в жестяное ведро деготь, селедочный рассол, добавила золы, еще каких-то снадобий, и мы отправились в баню. Бабушка обычно любила пошутить, но сейчас она молчала и только несколько раз вздохнула.
Я был готов перенести любые страдания и все же не представлял себе, что тело может так болеть. Бабушка поддала такого пару, что мне казалось — вот-вот загорятся мои волосы. Затем она намочила веник в ведре с едким раствором и начала хлестать им по кровавым ранам.
Вцепившись в полок, чтобы бабушка не сдернула меня на пол, я извивался, как червяк, и визжал, как поросенок. А когда она остановилась, застонал:
— ...до конца... до конца...
Хотелось сказать, чтобы она меня хлестала и терла до тех пор, пока чесотка не будет изгнана, но язык больше не повиновался.
И хитрая же была моя бабушка — спасибо ей за эту хитрость! Бросив взгляд на окошечко, она воскликнула:
— Альфонс Шуман едет!.
Это придало такую силу, что руби мне руку — я бы не крикнул. Только крепче вцепился в полок и притих...
Бабушка закончила ужасную операцию, облила меня холодной водой и сняла с полка. Она тихо обмахивала меня платочком... Наконец я спросил:
— Альфонс не слыхал?
Глаза бабушки странно блестели. Она ответила:
— Никакого Альфонса не было...
Потом одела меня и на руках отнесла в избу. Я стал таким легким, что бабушка несла меня без особого труда. В школу поехал только через три дня. Теперь я знал, какое значение имеет чистота.
Глава XXVII
Бак со сладкой водой. — Коса и камень. — Тихон Бобров уходит.
На солнце уже звенела капель, когда однажды в понедельник в мой мешочек засунули только краюху хлеба, вареную картошку и горсточку соли. Жалобы все равно не помогли бы, поэтому мой желудок вскоре приспособился к такому питанию.
Хозяйка готовила пищу в печи, и, когда поблизости никого не было — маленькая Нина не шла в счет,— я держал свой хлеб над паром, поднимавшимся из горшка с похлебкой. Хлеб пропитывался приятным ароматом, и я съедал его как самое большое лакомство.
Как-то Тихон Бобров раздобыл несколько крупинок сахарина и бросил их в бак с водой. Мы запивали хлеб сладковатой водой и не могли нарадоваться.
Но Тихон, изменчивый, придирчивый и порой несносный, оставался верен себе. Однажды он весь день ходил ощетинившись, как еж. Я подумал: не ударил ли пан опять его отца? Заметив, что около бака поднялся шум и толкотня, Тихон кинулся туда. Все расступились перед ним, ожидая, что он бросит в воду еще крупинку сахарина. Но Тихон недолго думая опрокинул бак:
— Раз не умеете по-товарищески, ничего не получите!
Неизвестно, чем бы это кончилось, так как вся толпа с бранью загнала Тихона в угол... Но в этот момент И школе подъехал батюшка Онуфрий.
И получилось так, что на уроке «закона божьего» оба они были в плохом настроении: батюшка Онуфрий и Ти-
— Невежды! — Учитель начал сердиться. — Учи вот таких! Великороссы вы — да, великороссы! Некоторые говорят, что вы какие-то белорусы. Это — пустяки; может быть, учеников первого отделения еще можно назвать белорусами, но вы грамотные — вы уже настоящие великороссы! ., Видите вот это? — Учитель помахал в воздухе шелестящей бумажкой. — Это циркуляр, и в нем все ясно сказано.
Не ожидая ответа, Митрофан Елисеевич начал объяснять, что у царя много врагов, старающихся ему всячески вредить. Есть и такие, которые называют себя белорусами и уверяют, будто бы у белорусов свой язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116