Только мы собирались приняться за колку дров, как на улице поднялся странный шум. Послышались крики: «Автомобиль, автомобиль!» В те времена это звучало так же, как если бы из Двины вылез кит. Мы оба, запыхавшись, подбежали к калитке и увидели чудовище, которое по камням мостовой двигалось само, без рельсов и без лошади.
Тут я сразу представил себе, как хорошо мчаться на этой машине. Можно побывать во всех концах света —
разумеется, прежде всего в американских прериях и пампасах... Внезапно у самого уха раздался возглас:
— Роберт Залан, ты?
Я отскочил, словно у меня под ногами оказалось раскаленное железо. Тьфу! Это же Доморацкий — гимназист четвертого класса, кичливый сынок фаньковского помещика. Мои родители каждую осень возили его отцу камни, и он в конце концов обманул их, недодав нескольких рублей. Я вспомнил Тихона Боброва, его рассказы о фаньковском папе и панычах. Мной овладела безумная злоба. Что этот мальчишка смотрит на меня, будто увидел морское чудовище о семи головах?
— Ну я!
— Вот как! Значит, в кашей гимназии учится настоящий бандит. Или ты из породы помельче — обыкновенный карманный воришка?
Это уж было слишком. Схватив палку, я запустил ее в Доморацкого. Тот отчаянно заорал и бросился наутек, а следом за ним с криком побежала толпа мальчишек: в этом квартале не питали особенного уважения к гимназистам.
У меня дрожали руки, и я не был в состоянии колоть дрова. Меламедов укоризненно проговорил:
— С сильным не борись, с богатым не судись!
На следующий день я ожидал вызова к Исаю Исаевичу Остроухову.Но, должно быть, Доморацкий понял, что ничего не докажет без свидетелей. Кроме того, в гимназии существовал неписаный закон: что бы товарищ ни сделал — молчок. Хотя я был существом низшей породы, все же нельзя предугадать, не появятся ли у меня защитники, и тогда ябеду наверняка поколотят. Трехглазый Горный Орел рассказывал мне об одном таком случае в казенной гимназии: гам в гардеробной набросили на голову доносчика его собственную шинель и втемную, кулаками и коньками, обработали так, что он целый месяц пролежал дома. Еще беспощаднее колотили таких типов в коммерческом училище: там даже пускали в ход камни.
Одним словом, барчонок все виденное и пережитое (я имею в виду удар по ногам) проглотил дома вместе с котлетами и пирожным. Но все же он мне отомстил.Через несколько дней меня пригласил к себе Исай Исаевич: у кого я живу, что это за люди? По простоте душевной я рассказал все как есть: это честные люди, они работают на кожевенном заводе, расположенном на берегу Двины; у меня хорошая комнатка — во всяком случае, за эти деньги я не могу желать лучшей.
Хорек выслушал мои объяснения и покачал головой. В такой квартире я могу потерять способность мыслить как патриот отечества. А кто будет тогда отвечать за меня, кто скажет: «Я виновен в гибели этого мальчика»? Да, кто, если не гимназическое начальство? Мои родители со спокойным сердцем передали меня под высокое попечение гимназии, глубоко убежденные в ее благотворном влиянии на молодое поколение. Кроме того, общество тоже предъявляет свои требования. Я в известном смысле уже образованный человек. И если по-
паду в плохие руки, то могу стать особенно опасным для порядочных людей. Я должен снять квартиру в благопристойном семействе. Ему известен один пансион, хозяйка которого, достойная вдова, сама закупает про-, дукты и строго следит за тем, как кухарка готовит. Двадцать два рубля в месяц, а если он порекомендует, то будет на несколько рублей дешевле...
Я терпеливо молчал, но, когда речь зашла о достойной вдове и двадцати двух рублях, не сдержался и возразил, что не смогу поселиться в пансионе, даже если это будет стоить вдвое дешевле... Исай Исаевич смолк; я покосился на его левую ногу. Увидев, что она не дергается, продолжал: неужели мне действительно придется менять квартиру? Нельзя ли все-таки остаться там?
— Нет-нет! — Остроухое вздернул верхнюю губу с усиками.
Было время (как я позже понял, это было в 1905 году), когда рабочие кожевенного завода показали себя с самой дурной стороны. Возможно, семья Мироновых в известном смысле исключение. Но вообще гимназистам предпочтительнее селиться у людей более уважаемых профессий, не принадлежащих к сословию простых рабочих. Если бы я сказал, что мой квартирный хозяин, например, гробовщик, он бы не возражал. Но сейчас, разрешив мне остаться у рабочих кожевенного завода, он когда-нибудь еще может стать соучастником моих преступлений. Ну, судите сами, должен ли классный наставник идти на столь рискованные уступки?
Ни минуты не сомневался я в том, что это дело рук подлеца из имения Фаньково. Вскоре у всех гимназистов запросили домашние адреса. Я указал: живу у гробовщика. Так писал и впредь.
Но с Мироновыми пришлось расстаться.
Глава XI
Поиски копеек. — Битва с черноишнельника ии. — По банку!
Мой новый квартирный хозяин был, однако, не гробовщик, а портной, по фамилии Ипполитов. Мне уже не удалось получить отдельной комнатки. Я снял угол, и за него пришлось платить рубль восемьдесят копеек в месяц, или, как говорил отец, шесть фунтов масла.
Самым большим злом был старый утюг — мы часто от него угорали; даже портной не выдерживал и кричал: «Жена, скорей дай квасу, а то упаду в обморок!»
Была и еще одна беда, под вечер к хозяину иногда приходили друзья; они пили, распевали жалобные песни и рассказывали анекдоты.Со временем я придумал, как от них отделиться вбил в стены гвозди и, развесив на них одеяло, отгораживал себе нечто вроде треугольной комнатки. Я снимал одеяло, только когда ложился спать. Так было легче читать и заниматься. Однажды между разгоряченными водкой гостями началась перепалка, в мою «комнату» полетела бутылка. И тут-то мне очень помогло старое одеяло: не будь его, бутылка разбила бы мне голову.
Наконец мне повезло — вернее, снова помог дядя Давне: он нашел мне ученицу. За сорок копеек в час я обучал арифметике первоклассницу Полину Ольхову, удивительно капризную и неряшливую дочку управляющего имением Чибур-Золотоухиной. Но что это была за работа! Час мой длился очень долго. Иногда его было не втиснуть и в два часа! У моей ученицы пропадали неизвестно куда книги и тетради... В один прекрасный день я, время от времени поглядывая на роскошные стенные часы, подсчитал: пока Полина жеманилась, морщила нос, надувала губки и с помощью дородной мамаши разыскивала готерянные книги, прошло целых двадцать пять минут. Я терпел: что поделаешь? Восемьдесят копеек в неделю — где их возьмешь?
Спустя некоторое время жена портного потребовала квартирную плату. Я сосчитал свои сбережения — набралось сорок две копейки. Протянул их хозяйке, но она и разговаривать не стала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Тут я сразу представил себе, как хорошо мчаться на этой машине. Можно побывать во всех концах света —
разумеется, прежде всего в американских прериях и пампасах... Внезапно у самого уха раздался возглас:
— Роберт Залан, ты?
Я отскочил, словно у меня под ногами оказалось раскаленное железо. Тьфу! Это же Доморацкий — гимназист четвертого класса, кичливый сынок фаньковского помещика. Мои родители каждую осень возили его отцу камни, и он в конце концов обманул их, недодав нескольких рублей. Я вспомнил Тихона Боброва, его рассказы о фаньковском папе и панычах. Мной овладела безумная злоба. Что этот мальчишка смотрит на меня, будто увидел морское чудовище о семи головах?
— Ну я!
— Вот как! Значит, в кашей гимназии учится настоящий бандит. Или ты из породы помельче — обыкновенный карманный воришка?
Это уж было слишком. Схватив палку, я запустил ее в Доморацкого. Тот отчаянно заорал и бросился наутек, а следом за ним с криком побежала толпа мальчишек: в этом квартале не питали особенного уважения к гимназистам.
У меня дрожали руки, и я не был в состоянии колоть дрова. Меламедов укоризненно проговорил:
— С сильным не борись, с богатым не судись!
На следующий день я ожидал вызова к Исаю Исаевичу Остроухову.Но, должно быть, Доморацкий понял, что ничего не докажет без свидетелей. Кроме того, в гимназии существовал неписаный закон: что бы товарищ ни сделал — молчок. Хотя я был существом низшей породы, все же нельзя предугадать, не появятся ли у меня защитники, и тогда ябеду наверняка поколотят. Трехглазый Горный Орел рассказывал мне об одном таком случае в казенной гимназии: гам в гардеробной набросили на голову доносчика его собственную шинель и втемную, кулаками и коньками, обработали так, что он целый месяц пролежал дома. Еще беспощаднее колотили таких типов в коммерческом училище: там даже пускали в ход камни.
Одним словом, барчонок все виденное и пережитое (я имею в виду удар по ногам) проглотил дома вместе с котлетами и пирожным. Но все же он мне отомстил.Через несколько дней меня пригласил к себе Исай Исаевич: у кого я живу, что это за люди? По простоте душевной я рассказал все как есть: это честные люди, они работают на кожевенном заводе, расположенном на берегу Двины; у меня хорошая комнатка — во всяком случае, за эти деньги я не могу желать лучшей.
Хорек выслушал мои объяснения и покачал головой. В такой квартире я могу потерять способность мыслить как патриот отечества. А кто будет тогда отвечать за меня, кто скажет: «Я виновен в гибели этого мальчика»? Да, кто, если не гимназическое начальство? Мои родители со спокойным сердцем передали меня под высокое попечение гимназии, глубоко убежденные в ее благотворном влиянии на молодое поколение. Кроме того, общество тоже предъявляет свои требования. Я в известном смысле уже образованный человек. И если по-
паду в плохие руки, то могу стать особенно опасным для порядочных людей. Я должен снять квартиру в благопристойном семействе. Ему известен один пансион, хозяйка которого, достойная вдова, сама закупает про-, дукты и строго следит за тем, как кухарка готовит. Двадцать два рубля в месяц, а если он порекомендует, то будет на несколько рублей дешевле...
Я терпеливо молчал, но, когда речь зашла о достойной вдове и двадцати двух рублях, не сдержался и возразил, что не смогу поселиться в пансионе, даже если это будет стоить вдвое дешевле... Исай Исаевич смолк; я покосился на его левую ногу. Увидев, что она не дергается, продолжал: неужели мне действительно придется менять квартиру? Нельзя ли все-таки остаться там?
— Нет-нет! — Остроухое вздернул верхнюю губу с усиками.
Было время (как я позже понял, это было в 1905 году), когда рабочие кожевенного завода показали себя с самой дурной стороны. Возможно, семья Мироновых в известном смысле исключение. Но вообще гимназистам предпочтительнее селиться у людей более уважаемых профессий, не принадлежащих к сословию простых рабочих. Если бы я сказал, что мой квартирный хозяин, например, гробовщик, он бы не возражал. Но сейчас, разрешив мне остаться у рабочих кожевенного завода, он когда-нибудь еще может стать соучастником моих преступлений. Ну, судите сами, должен ли классный наставник идти на столь рискованные уступки?
Ни минуты не сомневался я в том, что это дело рук подлеца из имения Фаньково. Вскоре у всех гимназистов запросили домашние адреса. Я указал: живу у гробовщика. Так писал и впредь.
Но с Мироновыми пришлось расстаться.
Глава XI
Поиски копеек. — Битва с черноишнельника ии. — По банку!
Мой новый квартирный хозяин был, однако, не гробовщик, а портной, по фамилии Ипполитов. Мне уже не удалось получить отдельной комнатки. Я снял угол, и за него пришлось платить рубль восемьдесят копеек в месяц, или, как говорил отец, шесть фунтов масла.
Самым большим злом был старый утюг — мы часто от него угорали; даже портной не выдерживал и кричал: «Жена, скорей дай квасу, а то упаду в обморок!»
Была и еще одна беда, под вечер к хозяину иногда приходили друзья; они пили, распевали жалобные песни и рассказывали анекдоты.Со временем я придумал, как от них отделиться вбил в стены гвозди и, развесив на них одеяло, отгораживал себе нечто вроде треугольной комнатки. Я снимал одеяло, только когда ложился спать. Так было легче читать и заниматься. Однажды между разгоряченными водкой гостями началась перепалка, в мою «комнату» полетела бутылка. И тут-то мне очень помогло старое одеяло: не будь его, бутылка разбила бы мне голову.
Наконец мне повезло — вернее, снова помог дядя Давне: он нашел мне ученицу. За сорок копеек в час я обучал арифметике первоклассницу Полину Ольхову, удивительно капризную и неряшливую дочку управляющего имением Чибур-Золотоухиной. Но что это была за работа! Час мой длился очень долго. Иногда его было не втиснуть и в два часа! У моей ученицы пропадали неизвестно куда книги и тетради... В один прекрасный день я, время от времени поглядывая на роскошные стенные часы, подсчитал: пока Полина жеманилась, морщила нос, надувала губки и с помощью дородной мамаши разыскивала готерянные книги, прошло целых двадцать пять минут. Я терпел: что поделаешь? Восемьдесят копеек в неделю — где их возьмешь?
Спустя некоторое время жена портного потребовала квартирную плату. Я сосчитал свои сбережения — набралось сорок две копейки. Протянул их хозяйке, но она и разговаривать не стала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116