Лицо обветренное, в ушах — крошечные золотые колечки. Это Самос, глава Совета Капитанов Порт-Кара. По одну сторону от него, скрестив ноги, восседал Боек из Порт-Кара, рядом сосредоточенно следил за происходящим Клитус Вителлиус. По другую сторону от седовласого — худощавый сероглазый человек в зеленой одежде врача. Искандер, выходец из Турий, искусный лекарь, прославившийся умением проникать в самые потаенные глубины человеческой психики.
Не вставая с колен, я присела на пятки. В комнате еще две рабыни в шелках и ошейниках, стоят на коленях, ждут знака, готовые служить мужчинам. Я — нагая. Так было и тогда, в доме Белизариуса, когда я нанизывала бусы для него.
Положив на столик нитку бус, Самос озадаченно разглядывал мое творение.
— И все? — наконец спросил он.
— Да, хозяин, — ответила я.
Незадолго до этого лекарь Искандер заставил меня выпить какое-то странное пойло.
— Это поможет тебе расслабиться, — пояснил он, — и приведет твое сознание в необычное состояние. Я стану говорить с тобой — память твоя обретет невиданную доселе ясность. Всплывут мельчайшие детали. И ты воспримешь мое внушение.
Не знаю, каким зельем опоил он меня, но оно и правда оказалось эффективным. Постепенно под его действием, повинуясь умиротворяющему, но властному голосу Искандера, я рассказала все о доме Белизариуса и о том, что там происходило. Я и так припомнила бы многое — кто что делал, кто что говорил, но в том удивительном состоянии, в которое с помощью снадобья и внушения поверг меня Искандер, в памяти с поразительной ясностью всплыли самые незначащие подробности, мелочи, которые не задерживаются в сознании здравого человека, отбрасываются как нечто абсолютно несущественное. Одетая в короткую голубую тунику белокурая рабыня по имени Лума, стоя на коленях подле Боска, записывала мои слова. Судя по цвету туники, когда-то она была переписчицей. Ноги ничего, красивые.
— Какое имеет значение порядок слов? — спросил Самос Искандера.
— Большое, — отвечал Искандер. — Это как ключ. Как в арбалете. Все по порядку. Каждая мелочь — на своем месте. Иначе стрела не вылетит. Замочек не откроется.
— Странно как-то, — протянул Самос.
— Странно, потому что непонятно, — объяснил Искандер. — На самом деле все это не более странно, чем устройство замка или арбалета. А нам и нужно разобраться в устройстве — в данном случае это вербальная структура, диалог. Слова тут действуют как спусковой крючок, дают толчок нанизывать бусинки.
— А нельзя просто приказать ей припомнить последовательность цветов?
Как раз этого припомнить я и не могла.
— Нет, — отрезал Искандер. — Этого она не сможет. Или сделает неправильно.
— Почему? — допытывался Самос. — Разве снадобья недостаточно?
— Девушку тщательно подготовили, — терпеливо растолковывал Искандер. — Подвергли мощному внушению. Постепенно мы пробьемся сквозь эти дебри, но нет никакой уверенности, что не наткнемся на ложные воспоминания, которые внушили ей, чтобы запутать нас, увести в сторону. Полагаю, мы столкнемся с переплетением фальшивых и истинных воспоминаний. И самая эффективная тактика — воспроизвести ситуацию, действующую как спусковой механизм.
— Значит, по твоему мнению, в ее памяти может храниться несколько вариантов расположения бусинок?
— Да. И в каждом заключен разный смысл.
— Стало быть, какое из посланий настоящее, разобраться мы не сможем?
— Совершенно верно, — согласился Искандер. — Но нам известна последовательность действий, вызывающая из памяти то самое, основное послание.
— Иначе, — вступил в разговор Боек, — и сам адресат не отличил бы истинное послание от ложного.
— Точно, — кивнул Искандер.
— В таком случае, — повелел Самос, — продолжай восстанавливать пусковой механизм, ищи ключ.
Искандер снова принялся задавать мне вопросы.
Я протянула нитку бус седовласому, коротко стриженному мужчине с квадратным подбородком, Самосу из Порт-Кара. Не вставая с колен, присела на пятки. Самос положил бусы на столик.
— И все?
— Да, хозяин, — ответила я.
— Но в них — никакого смысла.
— Вот эти бусы, — проговорил Искандер. — Я сделал все, что мог. Если в них есть смысл, разгадывать его — не по моей части.
— Дай мне бусы, — попросил Боек из Порт-Кара. Самос протянул ему нитку.
— Обрати внимание, — рассматривая ее, заметил пират, — на частоту желтых бусинок. Каждая третья бусинка — желтая.
— Да, — пригляделся Самос.
— Почему?
— Не знаю.
— Если каждая третья — желтая, — предположил Боек, — можно сделать вывод: суть в парах бусинок, заключенных между желтыми. Смотри: вот за красной идет синяя, а здесь — красная за оранжевой. И таких сочетаний множество. Может, это буквы?
— А если цвета расположены в обратном порядке? — спросил Самос.
— Тогда, безусловно, это другая буква.
— Ключа к шифру у нас нет, — напомнил Искандер.
— Переберем все сочетания! — стукнув по столу, рявкнул Самос.
— Можно предположить, — продолжал Боек, — что послание — на горианском. Насколько мы знаем, известный нам лишь по имени, а имя это может быть вымышленным, Белизариус — горианин.
— Да? — проронил Самос.
— Смотри, — Боек внимательно рассматривал бусы, — чаще всего встречается сочетание синей и красной.
— Ну и что? — не мог взять в толк Самос.
— В горианских словах, — объяснил Боек, — чаще всего встречается буква «этта». Для начала можем предположить, что синей и красной бусинками обозначают «этту».
— Ясно.
— После нее чаще всего встречаются «тау», «ал-ка», «омни-он» и «ню». Дальше следуют «ар», «ина», «шу» и «хомен», ну и так далее.
— Откуда это известно? — удивился Самос.
— Выяснили, подсчитывая буквы в тысячах слов из разных рукописей.
— Это писцы высчитали? — поинтересовался Самос.
— Да, — ответил Боек.
— А зачем им это?
— Эти исследования, официально по крайней мере, проводились в пику предполагаемым секретным разработкам шифровальщиков для Сардарских ярмарок. Собирались писцы, придумывали, как упростить письменный алфавит, сделать его единообразным. Это и для обучения важно — чтобы дети учили сначала буквы, которые встречаются чаще всего.
— Я учил алфавит, начиная с «ал-ка», — усмехнулся Самос.
— Я тоже, — подхватил Боек. — А может, надо было начинать с «этгы»?
— Но это же против всех устоев! — вскричал Самос.
— Верно, — согласился Боек. — Потому-то все эти нововведения особого успеха и не имели. И все же кое-что интересное выяснить удалось. Например, высчитали не только какая буква встречается чаще, какая реже, но и точно определили, во сколько раз. «Этта», скажем, употребляется в двести раз чаще, чем «алтрон». Язык больше чем на сорок процентов состоит из букв, которые я назвал первыми: «этта», «тау», «ал-ка», «омни-он» и «ню».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Не вставая с колен, я присела на пятки. В комнате еще две рабыни в шелках и ошейниках, стоят на коленях, ждут знака, готовые служить мужчинам. Я — нагая. Так было и тогда, в доме Белизариуса, когда я нанизывала бусы для него.
Положив на столик нитку бус, Самос озадаченно разглядывал мое творение.
— И все? — наконец спросил он.
— Да, хозяин, — ответила я.
Незадолго до этого лекарь Искандер заставил меня выпить какое-то странное пойло.
— Это поможет тебе расслабиться, — пояснил он, — и приведет твое сознание в необычное состояние. Я стану говорить с тобой — память твоя обретет невиданную доселе ясность. Всплывут мельчайшие детали. И ты воспримешь мое внушение.
Не знаю, каким зельем опоил он меня, но оно и правда оказалось эффективным. Постепенно под его действием, повинуясь умиротворяющему, но властному голосу Искандера, я рассказала все о доме Белизариуса и о том, что там происходило. Я и так припомнила бы многое — кто что делал, кто что говорил, но в том удивительном состоянии, в которое с помощью снадобья и внушения поверг меня Искандер, в памяти с поразительной ясностью всплыли самые незначащие подробности, мелочи, которые не задерживаются в сознании здравого человека, отбрасываются как нечто абсолютно несущественное. Одетая в короткую голубую тунику белокурая рабыня по имени Лума, стоя на коленях подле Боска, записывала мои слова. Судя по цвету туники, когда-то она была переписчицей. Ноги ничего, красивые.
— Какое имеет значение порядок слов? — спросил Самос Искандера.
— Большое, — отвечал Искандер. — Это как ключ. Как в арбалете. Все по порядку. Каждая мелочь — на своем месте. Иначе стрела не вылетит. Замочек не откроется.
— Странно как-то, — протянул Самос.
— Странно, потому что непонятно, — объяснил Искандер. — На самом деле все это не более странно, чем устройство замка или арбалета. А нам и нужно разобраться в устройстве — в данном случае это вербальная структура, диалог. Слова тут действуют как спусковой крючок, дают толчок нанизывать бусинки.
— А нельзя просто приказать ей припомнить последовательность цветов?
Как раз этого припомнить я и не могла.
— Нет, — отрезал Искандер. — Этого она не сможет. Или сделает неправильно.
— Почему? — допытывался Самос. — Разве снадобья недостаточно?
— Девушку тщательно подготовили, — терпеливо растолковывал Искандер. — Подвергли мощному внушению. Постепенно мы пробьемся сквозь эти дебри, но нет никакой уверенности, что не наткнемся на ложные воспоминания, которые внушили ей, чтобы запутать нас, увести в сторону. Полагаю, мы столкнемся с переплетением фальшивых и истинных воспоминаний. И самая эффективная тактика — воспроизвести ситуацию, действующую как спусковой механизм.
— Значит, по твоему мнению, в ее памяти может храниться несколько вариантов расположения бусинок?
— Да. И в каждом заключен разный смысл.
— Стало быть, какое из посланий настоящее, разобраться мы не сможем?
— Совершенно верно, — согласился Искандер. — Но нам известна последовательность действий, вызывающая из памяти то самое, основное послание.
— Иначе, — вступил в разговор Боек, — и сам адресат не отличил бы истинное послание от ложного.
— Точно, — кивнул Искандер.
— В таком случае, — повелел Самос, — продолжай восстанавливать пусковой механизм, ищи ключ.
Искандер снова принялся задавать мне вопросы.
Я протянула нитку бус седовласому, коротко стриженному мужчине с квадратным подбородком, Самосу из Порт-Кара. Не вставая с колен, присела на пятки. Самос положил бусы на столик.
— И все?
— Да, хозяин, — ответила я.
— Но в них — никакого смысла.
— Вот эти бусы, — проговорил Искандер. — Я сделал все, что мог. Если в них есть смысл, разгадывать его — не по моей части.
— Дай мне бусы, — попросил Боек из Порт-Кара. Самос протянул ему нитку.
— Обрати внимание, — рассматривая ее, заметил пират, — на частоту желтых бусинок. Каждая третья бусинка — желтая.
— Да, — пригляделся Самос.
— Почему?
— Не знаю.
— Если каждая третья — желтая, — предположил Боек, — можно сделать вывод: суть в парах бусинок, заключенных между желтыми. Смотри: вот за красной идет синяя, а здесь — красная за оранжевой. И таких сочетаний множество. Может, это буквы?
— А если цвета расположены в обратном порядке? — спросил Самос.
— Тогда, безусловно, это другая буква.
— Ключа к шифру у нас нет, — напомнил Искандер.
— Переберем все сочетания! — стукнув по столу, рявкнул Самос.
— Можно предположить, — продолжал Боек, — что послание — на горианском. Насколько мы знаем, известный нам лишь по имени, а имя это может быть вымышленным, Белизариус — горианин.
— Да? — проронил Самос.
— Смотри, — Боек внимательно рассматривал бусы, — чаще всего встречается сочетание синей и красной.
— Ну и что? — не мог взять в толк Самос.
— В горианских словах, — объяснил Боек, — чаще всего встречается буква «этта». Для начала можем предположить, что синей и красной бусинками обозначают «этту».
— Ясно.
— После нее чаще всего встречаются «тау», «ал-ка», «омни-он» и «ню». Дальше следуют «ар», «ина», «шу» и «хомен», ну и так далее.
— Откуда это известно? — удивился Самос.
— Выяснили, подсчитывая буквы в тысячах слов из разных рукописей.
— Это писцы высчитали? — поинтересовался Самос.
— Да, — ответил Боек.
— А зачем им это?
— Эти исследования, официально по крайней мере, проводились в пику предполагаемым секретным разработкам шифровальщиков для Сардарских ярмарок. Собирались писцы, придумывали, как упростить письменный алфавит, сделать его единообразным. Это и для обучения важно — чтобы дети учили сначала буквы, которые встречаются чаще всего.
— Я учил алфавит, начиная с «ал-ка», — усмехнулся Самос.
— Я тоже, — подхватил Боек. — А может, надо было начинать с «этгы»?
— Но это же против всех устоев! — вскричал Самос.
— Верно, — согласился Боек. — Потому-то все эти нововведения особого успеха и не имели. И все же кое-что интересное выяснить удалось. Например, высчитали не только какая буква встречается чаще, какая реже, но и точно определили, во сколько раз. «Этта», скажем, употребляется в двести раз чаще, чем «алтрон». Язык больше чем на сорок процентов состоит из букв, которые я назвал первыми: «этта», «тау», «ал-ка», «омни-он» и «ню».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135