В спину мне ткнулась рукоять плетки. Я вздрогнула.
— Вставай, рабыня, — послышался женский голос. Я подняла глаза. Одета в желтый шелк. Темные волосы стянуты желтой шелковой лентой.
Я встала.
— Встань, как подобает рабыне, — велела она. Я повиновалась.
— Дина, — отметила женщина.
На ней самой клеймо было обычное — словно выписанная от руки первая буква горианского слова «кейджера», примерно полдюйма на полтора. Так чаще всего называют на Горе рабынь. На ее бедре клеймо было ясно видно. Клочок шелка, что служил ей одеждой, будто даже и не пытался прикрыть клеймо.
— Я Саша, — сказала мне женщина.
— Да, госпожа.
— Почему тебя высекли?
— Я просила не надевать на меня ошейник, — прошептала я.
— Сними его, — велела Саша.
Я озадаченно уставилась на нее.
— Сними, — повторила она.
Я попыталась стащить ошейник. Дергала до боли. Изо всех сил старалась разорвать. Повернула, попробовала разнять запор. Ни с места.
С мукой в глазах взглянула я на женщину:
— Не могу!
— Правильно, — сказала она. — И не забывай об этом.
— Да, госпожа.
— Как тебя звали?
— Диной.
Саша взглянула на предводителя.
— Годится, — сказал он.
— Пока хозяин не пожелает назвать тебя по-другому, — объявила Саша, — будешь зваться Диной.
— Да, госпожа.
— Пойдем, Дина.
Я пошла за ней. На ней тоже турианский ошейник. Такие же, насколько я знаю, носят рабыни кочевников.
Пройдя длинный коридор, мы свернули, потом еще и еще. Миновали множество запертых на щеколды кладовых. Вошли в тяжелую железную дверь, у которой стоял стражник.
— Иди впереди меня, Дина, — сказала Саша.
— Да, госпожа.
Я пошла впереди. Снова длинный коридор. Снова череда запертых дверей в кладовые.
— Ты очень красивая, госпожа, — бросила я через плечо.
— Хочешь отведать плетки? — ответила она.
— Нет, госпожа. — Я смолкла.
Ясно, почему она велела идти впереди. Значит, приближаемся к жилищу рабынь. Так принято на Горе. Если мне вздумается бежать, она без труда меня остановит, огрев плеткой. Иногда новые девушки боятся входить в жилище рабынь. Страшно, что запрут.
— Ты прирученная? — спросила я ее. Молчание. Потом она ответила: — Да.
Мы шли дальше.
— Все мы прирученные, — добавила она. — Ошейник многому учит.
— Мужчины умеют нас укрощать! — всхлипнула я.
— Мужчины укрощают девушек или нет — как им нравится, — объяснила Саша. — Их воля — закон. Некоторые обламывают не сразу. Подразнят, поиграют. Но девушка, если она не дура, всегда понимает, кому принадлежит. Плетка-то в руках мужчины. И девушки это знают. В конце концов, когда хозяину захочется, она поползет к нему, кроткая и послушная. Мы женщины. Мы — рабыни.
— Ненавижу мужчин! — вскричала я.
— Потише, а то высекут!
— А ты, ты тоже ненавидишь мужчин? — спросила я.
— Я их люблю, — ответила Саша.
Я возмущенно вскрикнула. Обернулась.
— Я не ручная! И никогда не буду ручной!
— Скажи это хозяевам, — посоветовала Саша. Я содрогнулась.
— Ты ручная, — заявила Саша.
— Да, — горестно признала я. — Я ручная.
Я ручная, ручная давным-давно — с тех самых пор, как меня коснулся первый горианский мужчина, с того дня, как оказалась посреди поля в ошейнике, на цепи. Вспомнились Клитус Вителлиус, Турнус, предводитель, что так сурово обошелся со мною здесь, в крепости. Я коснулась болтающегося на шее крепко замкнутого турианского ошейника.
— Ручная, — повторила Саша.
— Да, — согласилась бывшая Джуди Торнтон, а теперь Дина, рабыня. — Да, я ручная.
И должна повиноваться мужчинам.
— Вот вход, — сказала Саша, — здесь живут рабыни.
Я отшатнулась. Мощная железная дверца, квадратная, крошечная — восемнадцать на восемнадцать дюймов.
— Входи! — С плеткой в руках она стояла за моей спиной.
Я повернула ручку и, распластавшись на животе, вползла внутрь. Саша — за мной.
По ту сторону двери я встала и изумленно огляделась. Просторно, высокий потолок подпирают изящные белые колонны; роскошные драпировки. Пол выложен пурпурными плитами, посредине — благоухающий бассейн. Сверкающие стены украшены мозаикой, изображающей прислуживающих хозяевам рабынь. Я неуверенно прикоснулась к ошейнику. Высоко под потолком — узкие зарешеченные окна, сквозь них льется свет. Тут и там вокруг бассейна праздно разлеглись девушки. Разглядывают меня, оценивают, наверняка мысленно сравнивают с собой.
— Красивая комната, — сказала я.
— На колени! — приказала Саша.
Я встала на колени.
— Ты Дина, — объявила она. — Теперь ты рабыня Заставы Турмусовых Камней. Это торговая застава под щитом и знаменем Турий.
«Под знаменем Турий» — означает, что в отличие от прочих застав, принадлежащих другим городам, или «вольных застав» эта застава принадлежит Туриц. Вольные заставы содержит каста Торговцев, живут они по своим законам и власти городов не подчиняются. Подобным же образом каста Торговцев, интернациональная по своей сути, ежегодно организует у Гор Сардара четыре большие ярмарки. Содержит каста и несколько вольных портов на островах и побережьях моря Тасса, например Телеус и Бази. Земля вольной заставы арендуется на коммерческой основе, независимо от гражданства арендатора. На заставах же, принадлежащих определенным городам, предпочтение, если не исключительное право пользования землей, отдается торговцам — гражданам города, знамя которого водружено над заставой, города, который учредил ее и управляет ею. «Под щитом Турий» — значит, заставу охраняют турианские воины, здесь размещен турианский гарнизон. Случается, над заставой реет знамя основавшего ее города, а охраняет ее гарнизон того города, на земле которого она стоит. Так что нередки заставы под знаменем одного города и под щитом другого. Над Турмусовыми Камнями, однако, и знамя и щит Турий.
— Здесь сотня солдат и пять высших воинов, — рассказывала Саша. — Есть и обслуга — двадцать мужчин: врач, носильщики, писари и так далее.
Девушки как бы невзначай стягивались вокруг нас с Сашей. Большинство из них — нагие. Все в турианских ошейниках.
— Еще одна прелестница, — проговорил кто-то.
Я приосанилась. Приятно, что меня считают прелестницей. Саша продолжала:
— В Турмусовых Камнях двадцать восемь девушек. Мы из девятнадцати городов. Шестеро из нас родились рабынями.
— Хорошенькая, — подала голос еще одна девушка. Я улыбнулась.
— Объясните ей, что она ниже всех, — приказала Саша.
Меня схватили за волосы и опрокинули на пол. Я закричала. На меня посыпались пинки и удары. Я вопила, извиваясь на полу.
— Достаточно, — остановила их Саша.
Били меня всего несколько секунд — не больше пяти-шести. Попугали, и только. Держа за волосы, меня все еще прижимали к полу. Я в испуге смотрела на них снизу вверх. На ноге выступила кровь.
— Отпустите ее, — велела Саша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Вставай, рабыня, — послышался женский голос. Я подняла глаза. Одета в желтый шелк. Темные волосы стянуты желтой шелковой лентой.
Я встала.
— Встань, как подобает рабыне, — велела она. Я повиновалась.
— Дина, — отметила женщина.
На ней самой клеймо было обычное — словно выписанная от руки первая буква горианского слова «кейджера», примерно полдюйма на полтора. Так чаще всего называют на Горе рабынь. На ее бедре клеймо было ясно видно. Клочок шелка, что служил ей одеждой, будто даже и не пытался прикрыть клеймо.
— Я Саша, — сказала мне женщина.
— Да, госпожа.
— Почему тебя высекли?
— Я просила не надевать на меня ошейник, — прошептала я.
— Сними его, — велела Саша.
Я озадаченно уставилась на нее.
— Сними, — повторила она.
Я попыталась стащить ошейник. Дергала до боли. Изо всех сил старалась разорвать. Повернула, попробовала разнять запор. Ни с места.
С мукой в глазах взглянула я на женщину:
— Не могу!
— Правильно, — сказала она. — И не забывай об этом.
— Да, госпожа.
— Как тебя звали?
— Диной.
Саша взглянула на предводителя.
— Годится, — сказал он.
— Пока хозяин не пожелает назвать тебя по-другому, — объявила Саша, — будешь зваться Диной.
— Да, госпожа.
— Пойдем, Дина.
Я пошла за ней. На ней тоже турианский ошейник. Такие же, насколько я знаю, носят рабыни кочевников.
Пройдя длинный коридор, мы свернули, потом еще и еще. Миновали множество запертых на щеколды кладовых. Вошли в тяжелую железную дверь, у которой стоял стражник.
— Иди впереди меня, Дина, — сказала Саша.
— Да, госпожа.
Я пошла впереди. Снова длинный коридор. Снова череда запертых дверей в кладовые.
— Ты очень красивая, госпожа, — бросила я через плечо.
— Хочешь отведать плетки? — ответила она.
— Нет, госпожа. — Я смолкла.
Ясно, почему она велела идти впереди. Значит, приближаемся к жилищу рабынь. Так принято на Горе. Если мне вздумается бежать, она без труда меня остановит, огрев плеткой. Иногда новые девушки боятся входить в жилище рабынь. Страшно, что запрут.
— Ты прирученная? — спросила я ее. Молчание. Потом она ответила: — Да.
Мы шли дальше.
— Все мы прирученные, — добавила она. — Ошейник многому учит.
— Мужчины умеют нас укрощать! — всхлипнула я.
— Мужчины укрощают девушек или нет — как им нравится, — объяснила Саша. — Их воля — закон. Некоторые обламывают не сразу. Подразнят, поиграют. Но девушка, если она не дура, всегда понимает, кому принадлежит. Плетка-то в руках мужчины. И девушки это знают. В конце концов, когда хозяину захочется, она поползет к нему, кроткая и послушная. Мы женщины. Мы — рабыни.
— Ненавижу мужчин! — вскричала я.
— Потише, а то высекут!
— А ты, ты тоже ненавидишь мужчин? — спросила я.
— Я их люблю, — ответила Саша.
Я возмущенно вскрикнула. Обернулась.
— Я не ручная! И никогда не буду ручной!
— Скажи это хозяевам, — посоветовала Саша. Я содрогнулась.
— Ты ручная, — заявила Саша.
— Да, — горестно признала я. — Я ручная.
Я ручная, ручная давным-давно — с тех самых пор, как меня коснулся первый горианский мужчина, с того дня, как оказалась посреди поля в ошейнике, на цепи. Вспомнились Клитус Вителлиус, Турнус, предводитель, что так сурово обошелся со мною здесь, в крепости. Я коснулась болтающегося на шее крепко замкнутого турианского ошейника.
— Ручная, — повторила Саша.
— Да, — согласилась бывшая Джуди Торнтон, а теперь Дина, рабыня. — Да, я ручная.
И должна повиноваться мужчинам.
— Вот вход, — сказала Саша, — здесь живут рабыни.
Я отшатнулась. Мощная железная дверца, квадратная, крошечная — восемнадцать на восемнадцать дюймов.
— Входи! — С плеткой в руках она стояла за моей спиной.
Я повернула ручку и, распластавшись на животе, вползла внутрь. Саша — за мной.
По ту сторону двери я встала и изумленно огляделась. Просторно, высокий потолок подпирают изящные белые колонны; роскошные драпировки. Пол выложен пурпурными плитами, посредине — благоухающий бассейн. Сверкающие стены украшены мозаикой, изображающей прислуживающих хозяевам рабынь. Я неуверенно прикоснулась к ошейнику. Высоко под потолком — узкие зарешеченные окна, сквозь них льется свет. Тут и там вокруг бассейна праздно разлеглись девушки. Разглядывают меня, оценивают, наверняка мысленно сравнивают с собой.
— Красивая комната, — сказала я.
— На колени! — приказала Саша.
Я встала на колени.
— Ты Дина, — объявила она. — Теперь ты рабыня Заставы Турмусовых Камней. Это торговая застава под щитом и знаменем Турий.
«Под знаменем Турий» — означает, что в отличие от прочих застав, принадлежащих другим городам, или «вольных застав» эта застава принадлежит Туриц. Вольные заставы содержит каста Торговцев, живут они по своим законам и власти городов не подчиняются. Подобным же образом каста Торговцев, интернациональная по своей сути, ежегодно организует у Гор Сардара четыре большие ярмарки. Содержит каста и несколько вольных портов на островах и побережьях моря Тасса, например Телеус и Бази. Земля вольной заставы арендуется на коммерческой основе, независимо от гражданства арендатора. На заставах же, принадлежащих определенным городам, предпочтение, если не исключительное право пользования землей, отдается торговцам — гражданам города, знамя которого водружено над заставой, города, который учредил ее и управляет ею. «Под щитом Турий» — значит, заставу охраняют турианские воины, здесь размещен турианский гарнизон. Случается, над заставой реет знамя основавшего ее города, а охраняет ее гарнизон того города, на земле которого она стоит. Так что нередки заставы под знаменем одного города и под щитом другого. Над Турмусовыми Камнями, однако, и знамя и щит Турий.
— Здесь сотня солдат и пять высших воинов, — рассказывала Саша. — Есть и обслуга — двадцать мужчин: врач, носильщики, писари и так далее.
Девушки как бы невзначай стягивались вокруг нас с Сашей. Большинство из них — нагие. Все в турианских ошейниках.
— Еще одна прелестница, — проговорил кто-то.
Я приосанилась. Приятно, что меня считают прелестницей. Саша продолжала:
— В Турмусовых Камнях двадцать восемь девушек. Мы из девятнадцати городов. Шестеро из нас родились рабынями.
— Хорошенькая, — подала голос еще одна девушка. Я улыбнулась.
— Объясните ей, что она ниже всех, — приказала Саша.
Меня схватили за волосы и опрокинули на пол. Я закричала. На меня посыпались пинки и удары. Я вопила, извиваясь на полу.
— Достаточно, — остановила их Саша.
Били меня всего несколько секунд — не больше пяти-шести. Попугали, и только. Держа за волосы, меня все еще прижимали к полу. Я в испуге смотрела на них снизу вверх. На ноге выступила кровь.
— Отпустите ее, — велела Саша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135