Я долго лежала здесь в колодках. И о многом передумала.
— Завтра, — бросил Турнус, — тебе придется гораздо меньше думать и больше работать.
— Много лет назад я любила тебя, но как свободная женщина. Потом, довольно долго, не любила, презирала даже. И теперь, через столько лет, снова испытываю это чувство, только теперь это стыдная, беспомощная любовь невольницы к хозяину.
— Утром тебя высекут, — отчеканил Турнус.
— Да, хозяин. — Она подняла на него глаза. — Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли — ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы — может, увидела бы тебя в истинном свете..
— Ты всегда отличалась недюжинным умом, — заметил Турнус.
В ее глазах стояли слезы.
— Я люблю тебя, — проговорила она.
— Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, — сообщил он.
— Да, хозяин.
— На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.
— Да, хозяин.
Он все смотрел на нее.
— Можно говорить? — спросила она.
— Да.
— Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?
— Может быть, — уже отворачиваясь, бросил Турнус.
— Прошу тебя, хозяин!
Он повернулся. Взглянул ей в глаза.
— Прошу тебя, возьми свою рабыню.
— Давненько ты не просила меня о близости, — не сводя с нее глаз, сказал Турнус.
— Умоляю, хозяин, — прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. — Умоляю!
Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.
Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.
— О, хозяин! — вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: — Хозяин…
— Молчи, рабыня, — приказал Турнус.
— Да, хозяин. — И женщина в ошейнике смолкла.
Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит — высекут ее основательно.
Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.
— Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.
— Да, хозяин, — ответила я.
— Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.
— Да, хозяин.
Скованные железом руки сжались в кулаки. В обмен на щепотку грошового порошка! Как же так? Да за меня по меньшей мере пару медных тарсков дадут, уж это точно!
— Но этот порошок ничего не стоит! — возмутилась я.
— Но и ты, крошка Дина, не стоишь ничего! — откинув голову, Турнус расхохотался.
— Да, хозяин, — кипя от злости, пробурчала я. Он повернулся к Ремешку:
— Объявляю тебя любимой рабыней. Будешь спать в моей хижине и вести хозяйство.
— Рабыня очень благодарна, хозяин, — выдохнула она.
— И еще, — добавил он, — будешь старшей над рабынями. Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились к ней с объятиями и поцелуями.
— Мы так рады за тебя! — щебетала Турнепс.
— Я — старшая рабыня, — проговорила Ремешок.
— Я так за тебя рада, — твердила Редис.
— Принеси плетку! — велела Ремешок.
— Ремешок? — Редис изумленно замерла.
— Принеси плетку!
— Да, госпожа. — И Редис бросилась исполнять приказ. Вскоре вернулась, вложила плетку в руку Ремешку.
— На колени! — приказала всем троим Ремешок. Девушки пали на колени. — Выстроиться в ряд! На четыре хорта друг от друга! Лицом к хозяину! Прямее! — Она выровняла ряд. Пнула Редис по коленям. — Выпрямить спины, руки на бедра, животы втянуть, головы выше! — Рукояткой плетки она ткнула Верров Хвост в живот. Та подобралась. Турнепс дважды досталось по подбородку. Она вскинула голову. В глазах — смятение. Но стоят ровно, красиво. Ремешок спуску не даст!
— Твои рабыни, хозяин, — обратилась она к Турнусу.
— Превосходно! — похвалил Турнус, оглядев коленопреклоненных рабьшь. Девушки стояли, не смея пальцем шевельнуть. Ничуть не сомневаюсь: заметь Ремешок хоть тень неповиновения, хоть намек — от души высечет любую. Турнус ухмыльнулся. Ну, теперь, пожалуй, жди чудес! — Можешь, если хочешь, отправить их в клетку, — разрешил он.
— Да, хозяин, — ответила Ремешок. Теперь, наверно, ради обожаемого хозяина все что можно выжмет из его рабынь. И уж конечно, когда Мелине, общинной рабыне, придет очередь служить в хижине Турнуса, она и с нее семь шкур спустит. Уж Ремешок проследит, чтобы Медина в лепешку расшиблась для хозяина — на то у нее и плетка.
— Можешь встать, Дина, — сказал мне Туп Поварешечник. Я встала.
— Можете проститься с рабыней, с которой жили в одной клетке, — снизошла Ремешок.
Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились ко мне, обнимали, целовали, желали удачи. Пожелала им удачи и я.
— Рабыни, в клетку! — распорядилась Ремешок.
— Нам надо в клетку, — сказала мне Редис. — Удачи тебе!
— И тебе удачи, — ответила я. — Удачи вам всем.
И девушки поспешили к клетке. Ремешок с плеткой в руках подошла ко мне. Обняла, поцеловала.
— Удачи тебе, Дина.
— И тебе удачи, госпожа! — Что ж, она теперь старшая рабыня, значит, для меня — госпожа.
Ремешок ушла — запереть на ночь рабынь в клетке. Подошел Турнус. Я смотрела на него со слезами на глазах.
— Не место тебе в деревне, крошка Дина, — Он потрепал меня по голове. — Дни здесь слишком долго тянутся, и работа тяжеловата. Это тело создано, чтобы доставлять наслаждение. Твое место у ног мужчины.
— Да, хозяин, — отвечала я.
— Пойдем, рабыня. — Туп Поварешечник уже тянул меня за руку. Я остановилась, обернулась, выдираясь из его руки.
— Я желаю тебе удачи, хозяин, — сказала я Турнусу.
— Даже плуг не можешь тащить, — бросил он в ответ.
— Никудышная я скотина, — согласилась я.
— Ты не скотина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Завтра, — бросил Турнус, — тебе придется гораздо меньше думать и больше работать.
— Много лет назад я любила тебя, но как свободная женщина. Потом, довольно долго, не любила, презирала даже. И теперь, через столько лет, снова испытываю это чувство, только теперь это стыдная, беспомощная любовь невольницы к хозяину.
— Утром тебя высекут, — отчеканил Турнус.
— Да, хозяин. — Она подняла на него глаза. — Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли — ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы — может, увидела бы тебя в истинном свете..
— Ты всегда отличалась недюжинным умом, — заметил Турнус.
В ее глазах стояли слезы.
— Я люблю тебя, — проговорила она.
— Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, — сообщил он.
— Да, хозяин.
— На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.
— Да, хозяин.
Он все смотрел на нее.
— Можно говорить? — спросила она.
— Да.
— Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?
— Может быть, — уже отворачиваясь, бросил Турнус.
— Прошу тебя, хозяин!
Он повернулся. Взглянул ей в глаза.
— Прошу тебя, возьми свою рабыню.
— Давненько ты не просила меня о близости, — не сводя с нее глаз, сказал Турнус.
— Умоляю, хозяин, — прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. — Умоляю!
Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.
Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.
— О, хозяин! — вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: — Хозяин…
— Молчи, рабыня, — приказал Турнус.
— Да, хозяин. — И женщина в ошейнике смолкла.
Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит — высекут ее основательно.
Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.
— Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.
— Да, хозяин, — ответила я.
— Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.
— Да, хозяин.
Скованные железом руки сжались в кулаки. В обмен на щепотку грошового порошка! Как же так? Да за меня по меньшей мере пару медных тарсков дадут, уж это точно!
— Но этот порошок ничего не стоит! — возмутилась я.
— Но и ты, крошка Дина, не стоишь ничего! — откинув голову, Турнус расхохотался.
— Да, хозяин, — кипя от злости, пробурчала я. Он повернулся к Ремешку:
— Объявляю тебя любимой рабыней. Будешь спать в моей хижине и вести хозяйство.
— Рабыня очень благодарна, хозяин, — выдохнула она.
— И еще, — добавил он, — будешь старшей над рабынями. Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились к ней с объятиями и поцелуями.
— Мы так рады за тебя! — щебетала Турнепс.
— Я — старшая рабыня, — проговорила Ремешок.
— Я так за тебя рада, — твердила Редис.
— Принеси плетку! — велела Ремешок.
— Ремешок? — Редис изумленно замерла.
— Принеси плетку!
— Да, госпожа. — И Редис бросилась исполнять приказ. Вскоре вернулась, вложила плетку в руку Ремешку.
— На колени! — приказала всем троим Ремешок. Девушки пали на колени. — Выстроиться в ряд! На четыре хорта друг от друга! Лицом к хозяину! Прямее! — Она выровняла ряд. Пнула Редис по коленям. — Выпрямить спины, руки на бедра, животы втянуть, головы выше! — Рукояткой плетки она ткнула Верров Хвост в живот. Та подобралась. Турнепс дважды досталось по подбородку. Она вскинула голову. В глазах — смятение. Но стоят ровно, красиво. Ремешок спуску не даст!
— Твои рабыни, хозяин, — обратилась она к Турнусу.
— Превосходно! — похвалил Турнус, оглядев коленопреклоненных рабьшь. Девушки стояли, не смея пальцем шевельнуть. Ничуть не сомневаюсь: заметь Ремешок хоть тень неповиновения, хоть намек — от души высечет любую. Турнус ухмыльнулся. Ну, теперь, пожалуй, жди чудес! — Можешь, если хочешь, отправить их в клетку, — разрешил он.
— Да, хозяин, — ответила Ремешок. Теперь, наверно, ради обожаемого хозяина все что можно выжмет из его рабынь. И уж конечно, когда Мелине, общинной рабыне, придет очередь служить в хижине Турнуса, она и с нее семь шкур спустит. Уж Ремешок проследит, чтобы Медина в лепешку расшиблась для хозяина — на то у нее и плетка.
— Можешь встать, Дина, — сказал мне Туп Поварешечник. Я встала.
— Можете проститься с рабыней, с которой жили в одной клетке, — снизошла Ремешок.
Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились ко мне, обнимали, целовали, желали удачи. Пожелала им удачи и я.
— Рабыни, в клетку! — распорядилась Ремешок.
— Нам надо в клетку, — сказала мне Редис. — Удачи тебе!
— И тебе удачи, — ответила я. — Удачи вам всем.
И девушки поспешили к клетке. Ремешок с плеткой в руках подошла ко мне. Обняла, поцеловала.
— Удачи тебе, Дина.
— И тебе удачи, госпожа! — Что ж, она теперь старшая рабыня, значит, для меня — госпожа.
Ремешок ушла — запереть на ночь рабынь в клетке. Подошел Турнус. Я смотрела на него со слезами на глазах.
— Не место тебе в деревне, крошка Дина, — Он потрепал меня по голове. — Дни здесь слишком долго тянутся, и работа тяжеловата. Это тело создано, чтобы доставлять наслаждение. Твое место у ног мужчины.
— Да, хозяин, — отвечала я.
— Пойдем, рабыня. — Туп Поварешечник уже тянул меня за руку. Я остановилась, обернулась, выдираясь из его руки.
— Я желаю тебе удачи, хозяин, — сказала я Турнусу.
— Даже плуг не можешь тащить, — бросил он в ответ.
— Никудышная я скотина, — согласилась я.
— Ты не скотина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135