и благополучие, и сама жизнь ее зависят от того, сумеет ли она угодить. Не знаю. Может, это нормальная для разумной девушки бдительность. Только нет ли в этом чего-то большего? Какой-то глубинной подсознательной связи между двумя? Он становился мне все ближе, все понятнее. Пару дней назад, взглянув на него, я вдруг почувствовала, что ему хочется вина, а не паги. Я принесла вино и склонила перед ним колени.
— Может ли девушка предложить хозяину вина? — спросила я.
Он резко вскинул голову.
— Да, рабыня. — И принял чашу.
Временами я чувствовала на себе его взгляд. Однажды, ранним утром, лежа рядом с другими девушками, прикованная на цепь, я проснулась, но не подала виду, что не сплю. Полуоткрыв глаза, я увидела — надо мной стоит он. Накануне вечером он коснулся моих волос, почти нежно, а потом, словно разозлившись на самого себя, ударил меня наотмашь и отослал к Этте — работать. Но меня это не опечалило.
Два дня назад я осмелилась пойти за ним за частокол. Он сидел на камне, один, взгляд скользил по поросшей травой равнине.
— Подойди сюда, рабыня, — позвал он.
— Да, хозяин. — Я встала перед ним на колени, потом приклонила к нему голову. Он позволил.
— Небо, трава… красиво, да? — проговорил он.
— Да, хозяин, — ответила я. Он взглянул на меня.
— И ты красивая, рабыня.
— Девушка рада, если хозяин доволен ею, — потупилась я.
— Почему из женщин Земли получаются хорошие рабыни? — задумчиво спросил он.
— Может быть, — глядя ему в глаза, отвечала я, — потому что из мужчин Гора получаются хорошие хозяева.
И снова он переключился на созерцание травы и неба. Долго сидел недвижимо. Потом встал, будто сбросив наваждение, будто вновь обретя сознание, отрешившись от красот природы, чуждый сантиментам мужчина, а у его ног — я, женщина. Мы одни. Вокруг — море травы. Он стоит у камня. Я перед ним — коленопреклоненная. Он опустил на меня глаза.
— Земная женщина, — сказала я, — готова служить своему хозяину-горианину.
Рассмеявшись, он склонился ко мне и, схватив за плечи, резким рывком опрокинул навзничь в траву. В миг отброшена в сторону та-тира, и — радуйся, земная женщина! — он взял свою рабыню.
Меха откинуты.
— Я знал, что найду тебя здесь, — сказал он.
— Надеюсь, хозяин не сердится.
Накануне вечером он коснулся моих волос, почти нежно. А потом, словно разозлившись на самого себя, ударил наотмашь и отослал к Этте — работать. Из разбитой губы сочилась кровь, но меня это не опечалило.
— Умоляю переспать со мной. — С этими словами следующим утром я пала перед ним на колени.
— Переспи с ней! — злобно взглянув на меня, бросил он проходящему мимо воину и отвернулся в сердцах.
Воин обнимал меня, а я улыбалась. Да, я вывела хозяина из равновесия. Да, он старается побороть свои чувства ко мне, унять вожделение. Сама того не желая, я вскрикнула от наслаждения, не в силах совладать с собой, вонзила ногти в тело обнимавшего меня воина, извиваясь, зашлась в крике — помимо моей воли мысли о хозяине вытеснил из сознания неодолимый, всесокрушающий рабский оргазм.
— Может, высечь тебя? — сказал мне хозяин, когда все было кончено.
— Хозяин поступит так, как ему будет угодно, — проронила я.
Недоволен — слишком уж упоенно отдалась я воину. Но что я могла с собой поделать?
— Рабыня, — бросил он чуть позже, встав надо мной.
— Да, хозяин, — пристыжено глядя на него снизу вверх, отвечала я. — Я рабыня.
Он отвернулся и раздраженно зашагал прочь. Подозвал Марлу. Она поспешила к нему — утолить его желания. Будем объективны: она красивее меня. Огромные темные глаза, тонкое лицо, дивная фигура. К тому же прирожденная рабыня. И все-таки, мне кажется, заставить хозяина забыть меня ей так и не удалось. Конечно, я боялась ее. Серьезная соперница. Я бесилась, я исходила ненавистью. Да и она ко мне особой привязанности не питала. Какие имена для меня выдумала: «дурочка», «нескладеха»! Так до сих пор и нет у меня имени. Но пусть сейчас, похоже, хозяин очень увлечен Марлой, пусть она, без сомнения, его любимая рабыня, все же мгновений нашей близости, того безмолвного, в словах не нуждающегося понимания, что возникало временами между мной и обладающим мной мужчиной, из его памяти ей не стереть. Как разозлило его наслаждение, что испытала я в объятиях его воина! Я всего лишь рабыня и над собой не властна. И все же он злился. Сам велел ему взять меня. И все же злился. И это увлечение Марлой — такое внезапное, какое-то слишком уж чрезмерное — будто силится показать мне свое безразличие. Я улыбнулась себе. А что, если просто ревнует? Что, если с помощью прелестной Марлы пытается выкинуть меня из головы? Конечно, она красивее, но в таких тонких материях, случается, все становится с ног на голову. Словно фрагменты головоломки, вдруг, как по волшебству, совпадут человеческие души и нежданно-негаданно сложатся в чарующий, неразличимый в разрозненных осколках узор. При всем своем очаровании Марла — не я. Вот и все. Так просто. Она — не я. Я, а не она, единственная. Я знаю — ему судьбой назначено быть моим Хозяином. А его, наверно, все больше пугает мысль, что именно мне назначено судьбой быть его Рабыней. Л он не желает, чтобы мысли обо мне занимали его больше, чем мысли о других девушках. И все же я почти уверена — хочет он того или нет, я становлюсь для него чем-то большим, чем просто еще одна соблазнительная бабенка с его цепью на запястье.
Стоя у мехов, он стащил с себя тунику.
— Сними та-тиру, — это мне. Я села, отстегнула крючки, через голову стянула лохмотья и отбросила в сторону. Он лег рядом. Укрыл нас обоих мехами.
Где-то — далеко-далеко, там, где у факела очерчен круг, там, где, не щадя пойманных красавиц, деревенские парни тешились своей добычей, — слышались крики.
А меня обнимал хозяин. Я застонала от наслаждения.
В темноте я почувствовала на себе его взгляд.
— Ты отдашь меня деревенским? — предчувствуя недоброе, спросила я.
Не хотелось, чтоб связали, чтоб тащили к факелу. Я ускользнула от них — взбесятся не на шутку. Даже не представляю, что со мной сделают.
— Нет, — ответил он в темноте.
— Значит, — теперь дышалось свободнее, — я от них убежала.
— Но не убежала от меня.
— Нет, хозяин, — я прижалась к нему крепче, — от тебя не убежала.
— Ловкая ты, — заметил он. — И храбрая. Спрятаться в мехах собственного хозяина, никого не спросив, — тут смелость нужна. За такую смелость рабынь нещадно бьют.
— Да, хозяин.
— Но я ценю смелость в рабынях. Смелая девушка изобретет такие чудеса, доставит хозяину такое наслаждение, о каком робкая и помыслить не смеет.
— Да, хозяин, — испуганно прошептала я.
— И то, как ты скрылась от них, как выбрала себе убежище, тоже говорит о недюжинном уме.
— Спасибо, хозяин.
Он взял в ладони мою голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Может ли девушка предложить хозяину вина? — спросила я.
Он резко вскинул голову.
— Да, рабыня. — И принял чашу.
Временами я чувствовала на себе его взгляд. Однажды, ранним утром, лежа рядом с другими девушками, прикованная на цепь, я проснулась, но не подала виду, что не сплю. Полуоткрыв глаза, я увидела — надо мной стоит он. Накануне вечером он коснулся моих волос, почти нежно, а потом, словно разозлившись на самого себя, ударил меня наотмашь и отослал к Этте — работать. Но меня это не опечалило.
Два дня назад я осмелилась пойти за ним за частокол. Он сидел на камне, один, взгляд скользил по поросшей травой равнине.
— Подойди сюда, рабыня, — позвал он.
— Да, хозяин. — Я встала перед ним на колени, потом приклонила к нему голову. Он позволил.
— Небо, трава… красиво, да? — проговорил он.
— Да, хозяин, — ответила я. Он взглянул на меня.
— И ты красивая, рабыня.
— Девушка рада, если хозяин доволен ею, — потупилась я.
— Почему из женщин Земли получаются хорошие рабыни? — задумчиво спросил он.
— Может быть, — глядя ему в глаза, отвечала я, — потому что из мужчин Гора получаются хорошие хозяева.
И снова он переключился на созерцание травы и неба. Долго сидел недвижимо. Потом встал, будто сбросив наваждение, будто вновь обретя сознание, отрешившись от красот природы, чуждый сантиментам мужчина, а у его ног — я, женщина. Мы одни. Вокруг — море травы. Он стоит у камня. Я перед ним — коленопреклоненная. Он опустил на меня глаза.
— Земная женщина, — сказала я, — готова служить своему хозяину-горианину.
Рассмеявшись, он склонился ко мне и, схватив за плечи, резким рывком опрокинул навзничь в траву. В миг отброшена в сторону та-тира, и — радуйся, земная женщина! — он взял свою рабыню.
Меха откинуты.
— Я знал, что найду тебя здесь, — сказал он.
— Надеюсь, хозяин не сердится.
Накануне вечером он коснулся моих волос, почти нежно. А потом, словно разозлившись на самого себя, ударил наотмашь и отослал к Этте — работать. Из разбитой губы сочилась кровь, но меня это не опечалило.
— Умоляю переспать со мной. — С этими словами следующим утром я пала перед ним на колени.
— Переспи с ней! — злобно взглянув на меня, бросил он проходящему мимо воину и отвернулся в сердцах.
Воин обнимал меня, а я улыбалась. Да, я вывела хозяина из равновесия. Да, он старается побороть свои чувства ко мне, унять вожделение. Сама того не желая, я вскрикнула от наслаждения, не в силах совладать с собой, вонзила ногти в тело обнимавшего меня воина, извиваясь, зашлась в крике — помимо моей воли мысли о хозяине вытеснил из сознания неодолимый, всесокрушающий рабский оргазм.
— Может, высечь тебя? — сказал мне хозяин, когда все было кончено.
— Хозяин поступит так, как ему будет угодно, — проронила я.
Недоволен — слишком уж упоенно отдалась я воину. Но что я могла с собой поделать?
— Рабыня, — бросил он чуть позже, встав надо мной.
— Да, хозяин, — пристыжено глядя на него снизу вверх, отвечала я. — Я рабыня.
Он отвернулся и раздраженно зашагал прочь. Подозвал Марлу. Она поспешила к нему — утолить его желания. Будем объективны: она красивее меня. Огромные темные глаза, тонкое лицо, дивная фигура. К тому же прирожденная рабыня. И все-таки, мне кажется, заставить хозяина забыть меня ей так и не удалось. Конечно, я боялась ее. Серьезная соперница. Я бесилась, я исходила ненавистью. Да и она ко мне особой привязанности не питала. Какие имена для меня выдумала: «дурочка», «нескладеха»! Так до сих пор и нет у меня имени. Но пусть сейчас, похоже, хозяин очень увлечен Марлой, пусть она, без сомнения, его любимая рабыня, все же мгновений нашей близости, того безмолвного, в словах не нуждающегося понимания, что возникало временами между мной и обладающим мной мужчиной, из его памяти ей не стереть. Как разозлило его наслаждение, что испытала я в объятиях его воина! Я всего лишь рабыня и над собой не властна. И все же он злился. Сам велел ему взять меня. И все же злился. И это увлечение Марлой — такое внезапное, какое-то слишком уж чрезмерное — будто силится показать мне свое безразличие. Я улыбнулась себе. А что, если просто ревнует? Что, если с помощью прелестной Марлы пытается выкинуть меня из головы? Конечно, она красивее, но в таких тонких материях, случается, все становится с ног на голову. Словно фрагменты головоломки, вдруг, как по волшебству, совпадут человеческие души и нежданно-негаданно сложатся в чарующий, неразличимый в разрозненных осколках узор. При всем своем очаровании Марла — не я. Вот и все. Так просто. Она — не я. Я, а не она, единственная. Я знаю — ему судьбой назначено быть моим Хозяином. А его, наверно, все больше пугает мысль, что именно мне назначено судьбой быть его Рабыней. Л он не желает, чтобы мысли обо мне занимали его больше, чем мысли о других девушках. И все же я почти уверена — хочет он того или нет, я становлюсь для него чем-то большим, чем просто еще одна соблазнительная бабенка с его цепью на запястье.
Стоя у мехов, он стащил с себя тунику.
— Сними та-тиру, — это мне. Я села, отстегнула крючки, через голову стянула лохмотья и отбросила в сторону. Он лег рядом. Укрыл нас обоих мехами.
Где-то — далеко-далеко, там, где у факела очерчен круг, там, где, не щадя пойманных красавиц, деревенские парни тешились своей добычей, — слышались крики.
А меня обнимал хозяин. Я застонала от наслаждения.
В темноте я почувствовала на себе его взгляд.
— Ты отдашь меня деревенским? — предчувствуя недоброе, спросила я.
Не хотелось, чтоб связали, чтоб тащили к факелу. Я ускользнула от них — взбесятся не на шутку. Даже не представляю, что со мной сделают.
— Нет, — ответил он в темноте.
— Значит, — теперь дышалось свободнее, — я от них убежала.
— Но не убежала от меня.
— Нет, хозяин, — я прижалась к нему крепче, — от тебя не убежала.
— Ловкая ты, — заметил он. — И храбрая. Спрятаться в мехах собственного хозяина, никого не спросив, — тут смелость нужна. За такую смелость рабынь нещадно бьют.
— Да, хозяин.
— Но я ценю смелость в рабынях. Смелая девушка изобретет такие чудеса, доставит хозяину такое наслаждение, о каком робкая и помыслить не смеет.
— Да, хозяин, — испуганно прошептала я.
— И то, как ты скрылась от них, как выбрала себе убежище, тоже говорит о недюжинном уме.
— Спасибо, хозяин.
Он взял в ладони мою голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135