но
хотя слова ее оставались гордыми, сердце ее дрогнуло и впервые она
почувствовала сомнение. Она подумала, что этот высокий человек,
одновременно строгий и мягкий, решит, что она просто капризничает, как
ребенок у которого не хватает твердости, чтобы закончить скучную работу.
- Я сам сейчас подчиняюсь главе, - ответил Фарамир. - Я еще не принял
власть над городом. Но даже если бы я сделал это, я все равно прислушался
бы к его советам и не противоречил бы ему в вопросах его мастерства, разве
лишь в случае крайней необходимости.
- Но я не хочу лечиться, - сказала она. - Я хочу отправиться на
войну, как мой брат Эомер или как король Теоден, который погиб и лежит в
чести и мире.
- Слишком поздно, леди, следовать за капитанами, даже если бы у вас
хватило для этого сил, - сказал Фарамир. - Но смерть в битве может ко всем
нам прийти, хотим мы этого или нет. Вам лучше подготовиться к этому и
исполнять советы лекарей. Вы и я, мы должны терпеливо выносить часы
ожидания.
Она не ответила, но когда он взглянул на нее, ему показалось, что
что-то ней смягчилось, как будто суровый мороз уступил первым признакам
весны. Слезы блеснули на ее глазах и поползли по щеке, как сверкающая
дождевая капля. Ее гордая голова немного опустилась. Потом спокойно,
скорее разговаривая с собой, чем с ним, она сказала:
- Но лекари заставят меня семь дней лежать в постели. А мое окно
выходит не на восток...
Теперь у нее был голос юной и печальной девушки.
Фарамир улыбнулся, хотя сердце его было полно жалости.
- Ваше окно не выходит на восток? Это легко исправить. Я прикажу
главе. Если вы останетесь в этом доме, леди, и будете отдыхать, то вы
сможете гулять в саду на солнце, если захотите; и будете смотреть на
восток, туда, где находятся все наши надежды. И здесь вы найдете меня. Я
тоже буду ходить, ждать и смотреть на восток. Мне будет лучше, если вы
будете гулять и разговаривать со мной.
Она подняла голову и снова посмотрела в его глаза; на ее бледном лице
появился и цвет.
- Чем я облегчу ваше положение, повелитель? - спросила она. - Я не
хочу ни с кем разговаривать.
- Вы хотите получить ясный ответ?
- Да.
- Тогда, Эовин роханская, я скажу, что вы прекрасны. В долинах среди
наших холмов растут прекрасные и яркие цветы, а девушки наши еще краше, но
я не видел в Гондоре ни цветка, ни девушки, столь прекрасных и печальных.
Может быть, лишь несколько дней осталось миру до наступления тьмы; и когда
она придет, я надеюсь мужественно встретить ее. Но у меня будет легче на
сердце, если, пока светит солнце я смогу видеть вас. Мы с вами оба прошли
под крыльями тени, и одна и та же рука вывела нас оттуда.
- Увы, не меня! - возразила она. - Тень все еще лежит на мне. Не
ищите лекарей. Я привыкла к мечу, и рука у меня тяжелая. Благодарю вас за
то, что мне не нужно возвращаться в мою комнату. Я буду гулять, с
позволения наместника города.
И, вежливо поклонившись, она ушла. А Фарамир долго ходил один по
саду, и теперь его взгляд чаще устремлялся на дом, чем на восток.
Вернувшись в свою комнату, он вызвал главу и выслушал то, что тот мог
сказать о леди роханской.
- Не сомневаюсь, повелитель, - сказал глава, - что вы больше узнаете
от невысоклика, который с нею; он ехал с королем и был с нею до конца.
Так Мерри был послан к Фарамиру, и пока длился день, они долго
разговаривали, и Фарамир узнал многое, гораздо больше, чем было выражено в
словах. И он подумал, что понимает теперь печаль и беспокойство Эовин
роханской. И прекрасным вечером Фарамир и Мерри прогуливались в саду, но
она не пришла.
Но на утро, выйдя из дома, Фарамир увидел ее. Она стояла на стене.
Одетая в белое, она сверкала на солнце. Он позвал ее и она спустилась, и
они гуляли по траве и сидели под зелеными деревьями, иногда молча, иногда
разговаривая. И каждый последующий день они поступали так же. И глава
домов, глядя на них из окна, радовался: он был целитель, и задача его
облегчалась. И хотя дни были тяжелы от страха и дурных предчувствий, эти
двое с каждым днем становились сильнее.
Так наступил пятый день с тех пор, как Эовин впервые пришла к
Фарамиру; они вместе стояли на стене города и смотрели наружу. Все еще не
приходило никаких новостей, и сердца всех были омрачены. Погода тоже стала
хуже. Было холодно. Дул резкий северный ветер, земля вокруг города
выглядела серой и унылой.
Они были одеты в теплую одежду и теплые плащи, а поверх всего на леди
Эовин была большая накидка цвета летней ночи, вся усаженная серебряными
звездами. Фарамир послал за этой накидкой, укутал в нее Эовин; и она
стояла рядом с ним, была прекрасна и горда, как королева. Накидка эта была
изготовлена для матери Фарамира, Финдуилас Амротской, безвременно умершей;
и для него она была лишь смутным воспоминанием о чем-то ласковом и о
первом большом горе; и ее одежда казалась ему соответствующей красоте и
печали Эовин.
Она вздрогнула под звездной накидкой и посмотрела на север.
- Куда вы смотрите, Эовин? - спросил Фарамир.
- Разве не в той стороне черные ворота? И разве он теперь не там?
Прошло семь дней, как он уехал.
- Семь дней, - сказал Фарамир. - Не думайте обо мне плохо, но я скажу
вам: эти семь дней принесли мне радость и печаль, которых я не знал
раньше. Радость видеть вас, и боль, потому что теперь страхи и сомнения
этого злого времени удвоились. Я не хочу конца мира, Эовин, не хочу
утратить так скоро то, что нашел.
- Утратить то, что вы нашли? - повторила она, серьезно глядя на него.
- Я не знаю, о чем вы говорите. Но не будем, друг мой, говорить об этом. Я
стою на самом краю, мрачная пропасть открывается у моих ног, и есть ли
какой-нибудь свет за мной, я не могу сказать. Потому что я еще не могу
повернуться. Я жду знака судьбы.
- Да, мы ждем знака судьбы, - согласился Фарамир. Больше они ничего
не сказали. Им показалось, что ветер стих, свет померк, солнце потемнело и
все звуки города прекратились. Не слышно было ни ветра, ни голоса, ни
крика птицы, ни шелеста листвы и ни их собственного дыхания. Даже биение
сердец не было ощутимо. Время остановилось.
Руки их встретились и сжались, хотя они и не знали этого. Они ждали,
сами не зная чего. И вот им показалось, что над хребтами отдаленных гор
поднимается еще одна огромная гора тьмы, поднимается, как волна, готовая
поглотить весь мир; в ней сверкали молнии. Дрожь пробежала по земле, и они
почувствовали, как затряслись стены города. Земля испустила звук, похожий
на вздох. Сердца их вновь забились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
хотя слова ее оставались гордыми, сердце ее дрогнуло и впервые она
почувствовала сомнение. Она подумала, что этот высокий человек,
одновременно строгий и мягкий, решит, что она просто капризничает, как
ребенок у которого не хватает твердости, чтобы закончить скучную работу.
- Я сам сейчас подчиняюсь главе, - ответил Фарамир. - Я еще не принял
власть над городом. Но даже если бы я сделал это, я все равно прислушался
бы к его советам и не противоречил бы ему в вопросах его мастерства, разве
лишь в случае крайней необходимости.
- Но я не хочу лечиться, - сказала она. - Я хочу отправиться на
войну, как мой брат Эомер или как король Теоден, который погиб и лежит в
чести и мире.
- Слишком поздно, леди, следовать за капитанами, даже если бы у вас
хватило для этого сил, - сказал Фарамир. - Но смерть в битве может ко всем
нам прийти, хотим мы этого или нет. Вам лучше подготовиться к этому и
исполнять советы лекарей. Вы и я, мы должны терпеливо выносить часы
ожидания.
Она не ответила, но когда он взглянул на нее, ему показалось, что
что-то ней смягчилось, как будто суровый мороз уступил первым признакам
весны. Слезы блеснули на ее глазах и поползли по щеке, как сверкающая
дождевая капля. Ее гордая голова немного опустилась. Потом спокойно,
скорее разговаривая с собой, чем с ним, она сказала:
- Но лекари заставят меня семь дней лежать в постели. А мое окно
выходит не на восток...
Теперь у нее был голос юной и печальной девушки.
Фарамир улыбнулся, хотя сердце его было полно жалости.
- Ваше окно не выходит на восток? Это легко исправить. Я прикажу
главе. Если вы останетесь в этом доме, леди, и будете отдыхать, то вы
сможете гулять в саду на солнце, если захотите; и будете смотреть на
восток, туда, где находятся все наши надежды. И здесь вы найдете меня. Я
тоже буду ходить, ждать и смотреть на восток. Мне будет лучше, если вы
будете гулять и разговаривать со мной.
Она подняла голову и снова посмотрела в его глаза; на ее бледном лице
появился и цвет.
- Чем я облегчу ваше положение, повелитель? - спросила она. - Я не
хочу ни с кем разговаривать.
- Вы хотите получить ясный ответ?
- Да.
- Тогда, Эовин роханская, я скажу, что вы прекрасны. В долинах среди
наших холмов растут прекрасные и яркие цветы, а девушки наши еще краше, но
я не видел в Гондоре ни цветка, ни девушки, столь прекрасных и печальных.
Может быть, лишь несколько дней осталось миру до наступления тьмы; и когда
она придет, я надеюсь мужественно встретить ее. Но у меня будет легче на
сердце, если, пока светит солнце я смогу видеть вас. Мы с вами оба прошли
под крыльями тени, и одна и та же рука вывела нас оттуда.
- Увы, не меня! - возразила она. - Тень все еще лежит на мне. Не
ищите лекарей. Я привыкла к мечу, и рука у меня тяжелая. Благодарю вас за
то, что мне не нужно возвращаться в мою комнату. Я буду гулять, с
позволения наместника города.
И, вежливо поклонившись, она ушла. А Фарамир долго ходил один по
саду, и теперь его взгляд чаще устремлялся на дом, чем на восток.
Вернувшись в свою комнату, он вызвал главу и выслушал то, что тот мог
сказать о леди роханской.
- Не сомневаюсь, повелитель, - сказал глава, - что вы больше узнаете
от невысоклика, который с нею; он ехал с королем и был с нею до конца.
Так Мерри был послан к Фарамиру, и пока длился день, они долго
разговаривали, и Фарамир узнал многое, гораздо больше, чем было выражено в
словах. И он подумал, что понимает теперь печаль и беспокойство Эовин
роханской. И прекрасным вечером Фарамир и Мерри прогуливались в саду, но
она не пришла.
Но на утро, выйдя из дома, Фарамир увидел ее. Она стояла на стене.
Одетая в белое, она сверкала на солнце. Он позвал ее и она спустилась, и
они гуляли по траве и сидели под зелеными деревьями, иногда молча, иногда
разговаривая. И каждый последующий день они поступали так же. И глава
домов, глядя на них из окна, радовался: он был целитель, и задача его
облегчалась. И хотя дни были тяжелы от страха и дурных предчувствий, эти
двое с каждым днем становились сильнее.
Так наступил пятый день с тех пор, как Эовин впервые пришла к
Фарамиру; они вместе стояли на стене города и смотрели наружу. Все еще не
приходило никаких новостей, и сердца всех были омрачены. Погода тоже стала
хуже. Было холодно. Дул резкий северный ветер, земля вокруг города
выглядела серой и унылой.
Они были одеты в теплую одежду и теплые плащи, а поверх всего на леди
Эовин была большая накидка цвета летней ночи, вся усаженная серебряными
звездами. Фарамир послал за этой накидкой, укутал в нее Эовин; и она
стояла рядом с ним, была прекрасна и горда, как королева. Накидка эта была
изготовлена для матери Фарамира, Финдуилас Амротской, безвременно умершей;
и для него она была лишь смутным воспоминанием о чем-то ласковом и о
первом большом горе; и ее одежда казалась ему соответствующей красоте и
печали Эовин.
Она вздрогнула под звездной накидкой и посмотрела на север.
- Куда вы смотрите, Эовин? - спросил Фарамир.
- Разве не в той стороне черные ворота? И разве он теперь не там?
Прошло семь дней, как он уехал.
- Семь дней, - сказал Фарамир. - Не думайте обо мне плохо, но я скажу
вам: эти семь дней принесли мне радость и печаль, которых я не знал
раньше. Радость видеть вас, и боль, потому что теперь страхи и сомнения
этого злого времени удвоились. Я не хочу конца мира, Эовин, не хочу
утратить так скоро то, что нашел.
- Утратить то, что вы нашли? - повторила она, серьезно глядя на него.
- Я не знаю, о чем вы говорите. Но не будем, друг мой, говорить об этом. Я
стою на самом краю, мрачная пропасть открывается у моих ног, и есть ли
какой-нибудь свет за мной, я не могу сказать. Потому что я еще не могу
повернуться. Я жду знака судьбы.
- Да, мы ждем знака судьбы, - согласился Фарамир. Больше они ничего
не сказали. Им показалось, что ветер стих, свет померк, солнце потемнело и
все звуки города прекратились. Не слышно было ни ветра, ни голоса, ни
крика птицы, ни шелеста листвы и ни их собственного дыхания. Даже биение
сердец не было ощутимо. Время остановилось.
Руки их встретились и сжались, хотя они и не знали этого. Они ждали,
сами не зная чего. И вот им показалось, что над хребтами отдаленных гор
поднимается еще одна огромная гора тьмы, поднимается, как волна, готовая
поглотить весь мир; в ней сверкали молнии. Дрожь пробежала по земле, и они
почувствовали, как затряслись стены города. Земля испустила звук, похожий
на вздох. Сердца их вновь забились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99