— Я не хочу, чтобы нас беспокоили.
Гарион, не проронив ни слова, закрыл массивную дубовую дверь. Белгарат подошел к стене и, подняв свечу, начал ряд за рядом пробегать глазами по пыльным книгам в кожаных переплетах и аккуратно сложенным, обернутым шелком свиткам.
— Вот он, — сказал старик, указывая на верхнюю полку. — Достань-ка мне этот свиток, Гарион, тот, что завернут в голубую тряпку.
Гарион поднялся на цыпочки и бережно взял в руки древний пергамент. Прежде чем передать его деду, он с любопытством оглядел его.
— Ты уверен? — спросил он. — Ведь это же не Мринские рукописи.
— Нет, — ответил Белгарат, — это не они. Ты так увлекся Мринскими рукописями, что подчас забываешь про все остальные не менее мудрые книги. — Он поставил свечу и осторожно развязал шнурок с кисточками, которым был перевязан свиток. Сняв голубую шелковую обертку, он начал разворачивать хрустящий пергамент, быстро пробегая глазами по старинному шрифту. — Вот, — наконец произнес он. — «В тот день, — прочел он, — когда Шар Алдура загорится жарким красным огнем, будет объявлено, как зовут Дитя Тьмы».
— Но ведь Дитя Тьмы — это Торак, — возразил Гарион. — Что это за пророчество?
— Это Даринские рукописи, — ответил ему Белгарат. — Они не всегда столь же достоверны, как Мринские, но вчерашнее событие упоминается только в них.
— Что это значит? — недоуменно спросил Гарион.
— Все это довольно сложно, — проговорил Белгарат, поджав губы и не отрывая взгляда от строк на пергаменте. — Короче, существуют два пророчества.
— Да, я знаю, но я думал, что раз Торак умер, то другой — ну…
— Не совсем так. По-моему, не так-то все просто. С самого начала мира между ними существует противоборство. Всегда есть Дитя Света и Дитя Тьмы. Когда вы с Тораком встретились в Хтол-Мишраке, ты был Дитя Света, а Торак — Дитя Тьмы. Но они столкнулись друг с другом не в первый раз. И очевидно, не в последний.
— То есть ты хочешь сказать, что еще не конец? — недоверчиво спросил Гарион.
— Судя по тому, что здесь написано, нет, — сказал Белгарат, постукивая пальцем по пергаменту.
— Хорошо, если Зандрамас — Дитя Тьмы, то кто же тогда Дитя Света?
— Ты, насколько мне известно.
— Я? Все еще?
— До тех пор, пока мы не услышим, что-нибудь другое.
— Но почему я?
— Кажется, мы это уже обсуждали, — сухо произнес Белгарат.
У Гариона опустились плечи.
— Ну вот, не хватало мне моих собственных забот! Я…
— Ладно, кончай себя жалеть, — резко бросил Белгарат. — Все мы делаем то, что должны делать, и твое нытье ничего не изменит.
— Я не ныл.
— Все равно прекрати и принимайся за работу.
— Что мне нужно делать? — спросил Гарион откровенно унылым голосом.
— Можешь начать прямо здесь, — ответил старик, махнув рукой в направлении пыльных книг и пергаментных свитков. — Это, возможно, лучшее в мире собрание пророчеств, по крайней мере западных пророчеств. Здесь, конечно, нет Маллорейских проповедей, или собрания, которое было у Ктучика в Рэк-Хтоле, или тайных книг Келля, но начинать можно и отсюда. Я хочу, чтоб ты все это прочел и попытался найти еще что-нибудь про Зандрамас. Возьми на заметку места, где упоминается про Дитя Тьмы. Вероятно, речь в основном будет идти о Тораке, но, может быть, появится что-нибудь и о Зандрамас. — Он слегка сдвинул брови. — И когда будешь этим заниматься, следи за всем, что может быть связано с Сардионом или Ктраг-Сардиусом.
— А что это такое?
— Я, не знаю. Белдину встретилось это имя в Маллорее. Оно может оказаться очень важным, а может — и нет.
Гарион окинул взглядом библиотеку, и с лица его сошла краска.
— Ты хочешь сказать, что все это — пророчества?
— Нет, конечно. Очень многое — почти все — сборник сумасшедших бредней, тщательно и подробно записанных.
— А зачем нужно подробно записывать то, что говорят безумцы?
— Потому что Мринские рукописи и есть не что иное, как бред сумасшедшего. Мринский пророк был до того безумен, что его пришлось заковать в цепи. После его смерти очень многие вполне добросовестные люди принялись записывать всякую тарабарщину изрекаемую любым безумцем, в надежде, что в ней может быть запрятано предсказание.
— А как же мне отличить бред от истины?
— Я точно не знаю. Может, после того как ты все прочтешь, ты найдешь способ их разделить. Если у тебя это получится, дай мне знать. Тогда мы сэкономим уйму времени.
Гарион снова с ужасом оглядел библиотеку.
— Но, дедушка, — попробовал возразить, он, — ведь на это потребуются годы!
— Тогда тебе лучше начать прямо сейчас, верно? Постарайся сосредоточить свое внимание на том, что произошло после смерти Торака. То, что было до этого, нам более или менее известно.
— Но, дед, я ведь не знаю всех премудростей. А если я что-нибудь пропущу?
— А ты не пропускай, — непреклонным голосом произнес Белгарат. — Нравится тебе это или нет, Гарион, ты — один из нас. На тебе такая же ответственность, как и на всех остальных. И пора уже привыкнуть к мысли, что от тебя зависит судьба всего мира, пора уже позабыть слова вроде «почему я?». Эти слова простительны ребенку, а ты уже мужчина. — Он повернулся и исподлобья взглянул на Эрранда. — А ты каким боком во все это замешан? — спросил он.
— Пока точно не знаю, — спокойно ответил мальчик. — Поживем — увидим.
После обеда Эрранд остался наедине с Полгарой в ее уютной теплой гостиной. Она сидела у огня, завернувшись в свою любимую синюю накидку и поставив ноги на обшитую мягким плюшем скамейку. В одной руке она держала пяльцы для вышивания, в другой — золотую иголку и что-то тихонько напевала. Эрранд сидел в кожаном кресле напротив нее, грыз яблоко и смотрел, как она вышивает. Мальчика завораживала ее чудесная способность излучать какое-то спокойствие во время занятия простыми домашними делами.
В комнату, осторожно постучавшись, вошла хорошенькая риванка, прислуживавшая Полгаре в качестве горничной.
— Госпожа Полгара, — сказала она, присев в реверансе, — мой господин Бренд спрашивает, можно ли ему с вами поговорить.
— Конечно, дорогая, — отвечала Полгара, откладывая в сторону свое рукоделие. — Проводи его сюда, пожалуйста.
Эрранд успел заметить, что Полгара называла всех юношей и девушек «дорогой» и «дорогая», как правило. В ее устах это звучало самым естественным образом.
Девушка провела в комнату высокого седовласого ривского сенешаля, снова присела в реверансе и тихо удалилась.
— Полгара, — приветствовал ее Бренд густым басом.
Это был большой, грузный мужчина с глубокими морщинами на лице и усталыми печальными глазами. И это был последний ривский сенешаль. На протяжении смутных времен, последовавших за смертью короля Горека от рук нанятых королевой Салмиссрой убийц, Островом Ветров и риванцами правили люди, избираемые по способностям и абсолютной преданности долгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Гарион, не проронив ни слова, закрыл массивную дубовую дверь. Белгарат подошел к стене и, подняв свечу, начал ряд за рядом пробегать глазами по пыльным книгам в кожаных переплетах и аккуратно сложенным, обернутым шелком свиткам.
— Вот он, — сказал старик, указывая на верхнюю полку. — Достань-ка мне этот свиток, Гарион, тот, что завернут в голубую тряпку.
Гарион поднялся на цыпочки и бережно взял в руки древний пергамент. Прежде чем передать его деду, он с любопытством оглядел его.
— Ты уверен? — спросил он. — Ведь это же не Мринские рукописи.
— Нет, — ответил Белгарат, — это не они. Ты так увлекся Мринскими рукописями, что подчас забываешь про все остальные не менее мудрые книги. — Он поставил свечу и осторожно развязал шнурок с кисточками, которым был перевязан свиток. Сняв голубую шелковую обертку, он начал разворачивать хрустящий пергамент, быстро пробегая глазами по старинному шрифту. — Вот, — наконец произнес он. — «В тот день, — прочел он, — когда Шар Алдура загорится жарким красным огнем, будет объявлено, как зовут Дитя Тьмы».
— Но ведь Дитя Тьмы — это Торак, — возразил Гарион. — Что это за пророчество?
— Это Даринские рукописи, — ответил ему Белгарат. — Они не всегда столь же достоверны, как Мринские, но вчерашнее событие упоминается только в них.
— Что это значит? — недоуменно спросил Гарион.
— Все это довольно сложно, — проговорил Белгарат, поджав губы и не отрывая взгляда от строк на пергаменте. — Короче, существуют два пророчества.
— Да, я знаю, но я думал, что раз Торак умер, то другой — ну…
— Не совсем так. По-моему, не так-то все просто. С самого начала мира между ними существует противоборство. Всегда есть Дитя Света и Дитя Тьмы. Когда вы с Тораком встретились в Хтол-Мишраке, ты был Дитя Света, а Торак — Дитя Тьмы. Но они столкнулись друг с другом не в первый раз. И очевидно, не в последний.
— То есть ты хочешь сказать, что еще не конец? — недоверчиво спросил Гарион.
— Судя по тому, что здесь написано, нет, — сказал Белгарат, постукивая пальцем по пергаменту.
— Хорошо, если Зандрамас — Дитя Тьмы, то кто же тогда Дитя Света?
— Ты, насколько мне известно.
— Я? Все еще?
— До тех пор, пока мы не услышим, что-нибудь другое.
— Но почему я?
— Кажется, мы это уже обсуждали, — сухо произнес Белгарат.
У Гариона опустились плечи.
— Ну вот, не хватало мне моих собственных забот! Я…
— Ладно, кончай себя жалеть, — резко бросил Белгарат. — Все мы делаем то, что должны делать, и твое нытье ничего не изменит.
— Я не ныл.
— Все равно прекрати и принимайся за работу.
— Что мне нужно делать? — спросил Гарион откровенно унылым голосом.
— Можешь начать прямо здесь, — ответил старик, махнув рукой в направлении пыльных книг и пергаментных свитков. — Это, возможно, лучшее в мире собрание пророчеств, по крайней мере западных пророчеств. Здесь, конечно, нет Маллорейских проповедей, или собрания, которое было у Ктучика в Рэк-Хтоле, или тайных книг Келля, но начинать можно и отсюда. Я хочу, чтоб ты все это прочел и попытался найти еще что-нибудь про Зандрамас. Возьми на заметку места, где упоминается про Дитя Тьмы. Вероятно, речь в основном будет идти о Тораке, но, может быть, появится что-нибудь и о Зандрамас. — Он слегка сдвинул брови. — И когда будешь этим заниматься, следи за всем, что может быть связано с Сардионом или Ктраг-Сардиусом.
— А что это такое?
— Я, не знаю. Белдину встретилось это имя в Маллорее. Оно может оказаться очень важным, а может — и нет.
Гарион окинул взглядом библиотеку, и с лица его сошла краска.
— Ты хочешь сказать, что все это — пророчества?
— Нет, конечно. Очень многое — почти все — сборник сумасшедших бредней, тщательно и подробно записанных.
— А зачем нужно подробно записывать то, что говорят безумцы?
— Потому что Мринские рукописи и есть не что иное, как бред сумасшедшего. Мринский пророк был до того безумен, что его пришлось заковать в цепи. После его смерти очень многие вполне добросовестные люди принялись записывать всякую тарабарщину изрекаемую любым безумцем, в надежде, что в ней может быть запрятано предсказание.
— А как же мне отличить бред от истины?
— Я точно не знаю. Может, после того как ты все прочтешь, ты найдешь способ их разделить. Если у тебя это получится, дай мне знать. Тогда мы сэкономим уйму времени.
Гарион снова с ужасом оглядел библиотеку.
— Но, дедушка, — попробовал возразить, он, — ведь на это потребуются годы!
— Тогда тебе лучше начать прямо сейчас, верно? Постарайся сосредоточить свое внимание на том, что произошло после смерти Торака. То, что было до этого, нам более или менее известно.
— Но, дед, я ведь не знаю всех премудростей. А если я что-нибудь пропущу?
— А ты не пропускай, — непреклонным голосом произнес Белгарат. — Нравится тебе это или нет, Гарион, ты — один из нас. На тебе такая же ответственность, как и на всех остальных. И пора уже привыкнуть к мысли, что от тебя зависит судьба всего мира, пора уже позабыть слова вроде «почему я?». Эти слова простительны ребенку, а ты уже мужчина. — Он повернулся и исподлобья взглянул на Эрранда. — А ты каким боком во все это замешан? — спросил он.
— Пока точно не знаю, — спокойно ответил мальчик. — Поживем — увидим.
После обеда Эрранд остался наедине с Полгарой в ее уютной теплой гостиной. Она сидела у огня, завернувшись в свою любимую синюю накидку и поставив ноги на обшитую мягким плюшем скамейку. В одной руке она держала пяльцы для вышивания, в другой — золотую иголку и что-то тихонько напевала. Эрранд сидел в кожаном кресле напротив нее, грыз яблоко и смотрел, как она вышивает. Мальчика завораживала ее чудесная способность излучать какое-то спокойствие во время занятия простыми домашними делами.
В комнату, осторожно постучавшись, вошла хорошенькая риванка, прислуживавшая Полгаре в качестве горничной.
— Госпожа Полгара, — сказала она, присев в реверансе, — мой господин Бренд спрашивает, можно ли ему с вами поговорить.
— Конечно, дорогая, — отвечала Полгара, откладывая в сторону свое рукоделие. — Проводи его сюда, пожалуйста.
Эрранд успел заметить, что Полгара называла всех юношей и девушек «дорогой» и «дорогая», как правило. В ее устах это звучало самым естественным образом.
Девушка провела в комнату высокого седовласого ривского сенешаля, снова присела в реверансе и тихо удалилась.
— Полгара, — приветствовал ее Бренд густым басом.
Это был большой, грузный мужчина с глубокими морщинами на лице и усталыми печальными глазами. И это был последний ривский сенешаль. На протяжении смутных времен, последовавших за смертью короля Горека от рук нанятых королевой Салмиссрой убийц, Островом Ветров и риванцами правили люди, избираемые по способностям и абсолютной преданности долгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108