— Нет, не надо, — ответил Эрранд. — Боюсь, что сбруя ему не понравится.
— Как хочешь, — сказал Хеттар. — Только не сломай себе что-нибудь, когда будешь падать.
— Нет, я не упаду.
— Слушай, тебе не кажется, что ты слишком рискуешь?
Эрранд рассмеялся и взобрался на валун.
— Ну, — сказал он, — поехали. — Он перекинул ногу через спину коня. Жеребец дернулся.
— Все хорошо, — тихо успокоил его Эрранд. Конь повернулся и удивленно поглядел на него своими большими влажными глазами.
— Держись хорошенько за гриву, — предупредил Хеттар, на лице его было написано недоумение, да и голос звучал не совсем уверенно.
— Он молодец. — Эрранд вытянул ноги, даже не касаясь пятками боков гнедого.
Конь неуверенно шагнул вперед и, оглянувшись, вопросительно взглянул на него.
— Да, да, вот так, — подбодрил его Эрранд. Конь сделал еще несколько шагов, затем, остановившись, снова оглянулся.
— Хорошо, — сказал Эрранд, хлопая его по спине. — Очень хорошо.
Конь восторженно загарцевал.
— Осторожно! — крикнул мальчику Хеттар.
Эрранд склонился к лошадиной шее и указал на поросший травой холмик в нескольких сотнях ярдов от них к юго-западу.
— Поскакали туда, — шепнул он в навостренное ухо.
Жеребец весь содрогнулся от удовольствия, сгруппировался и во весь опор понесся к холму. Когда через несколько мгновений они взобрались на вершину, он замедлил бег и гордо загарцевал.
— Прекрасно, — сказал Эрранд, смеясь от удовольствия. — Давай-ка теперь доскачем вон до того дерева.
— Этого не может быть, — хмуро произнес Хеттар, когда вечером того же дня все собрались за столом.
— Они, кажется, прекрасно друг с другом ладят, — сказал Дарник.
— Но Эрранд все делал не так, — возразил Хеттар. — Конь должен был прийти в бешенство, когда он так вот, без предупреждения, взобрался на него. И лошади не говорят, куда надо ехать. Просто правят ею. На то и поводья.
— Эрранд — необычный мальчик, — ответил ему Белгарат. — И конь этот тоже необычный. Какая разница, если они друг друга прекрасно понимают?
— Этого не может быть, — недоуменно повторил Хеттар. — Я ждал, когда же конь взбрыкнет, но он был абсолютно спокоен. Я знаю, о чем думают лошади, но единственное, что чувствовал этот жеребец, когда Эрранд сел ему на спину, — любопытство. Любопытство! Все неправильно. — Он мрачно покачал головой, и длинный черный вихор у него на макушке тоже покачался в такт этому движению. — Этого не может быть, — снова пробормотал он, как будто не мог найти больше подходящих слов.
— По-моему, ты уже в третий раз это говоришь, Хеттар, — сказала ему Полгара. — Лучше расскажи мне о малыше Адары.
Жесткое ястребиное лицо Хеттара приняло выражение дурацкого блаженства.
— Это мальчик, — произнес он, переполненный отцовской гордости.
— Мы это поняли, — отозвалась Полгара. — А какого роста он был, когда родился?
— Ну… — смешался Хеттар. — Где-то вот такого. — Он развел руки на пол-ярда в стороны.
— Разве никто не потрудился его измерить?
— Ну, этим занималась моя мать и все остальные женщины.
— А сколько он весит?
— Примерно столько же, как взрослый заяц — крупный заяц или, может, как головка сендарийского сыра.
— Понятно, приблизительно полтора фута и восемь-девять фунтов — ты это хочешь сказать? — Она не отводила от него взгляда.
— Да, что-то вроде того.
— Что же ты сразу прямо так и не сказал?
Он удивленно уставился на нее.
— А что, неужели это так важно?
— Да, Хеттар, очень важно. Женщины всегда хотят знать такие подробности.
— Надо будет это запомнить. Все, что меня интересовало, это все ли у него в порядке с руками, ногами, ушами, носом и так далее. И конечно, я проследил, чтобы первой его пищей было молоко кобылицы.
— Да уж, — едко заметила она.
— Это очень важно, Полгара, — убежденно произнес он. — Первый глоток каждого алгарийца — лошадиное молоко, этим устанавливается связь между ними.
— Ты для этого подоил кобылицу? Или младенец сразу же пополз к своей кормилице?
— Ты очень необычно все воспринимаешь, Полгара.
— Можешь списать это на мой возраст, — произнесла она угрожающим голосом.
Он сразу же уловил ее интонацию.
— Нет, лучше не буду.
— Разумное решение, — прошептал Дарник. — Ты говорил, что направляешься в Улгские горы?
Хеттар кивнул.
— Помнишь хруглов? — Алгариец с радостью сменил тему.
— Это кони, питающиеся мясом?
— У меня есть одна идейка. Взрослого хругла укротить, конечно, невозможно, но если я поймаю жеребенка, то…
— Это очень опасно, Хеттар, — предупредил Белгарат. — На защиту жеребенка встает весь табун.
— Есть некоторые способы отделить жеребят от табуна.
Полгара неодобрительно поглядела на него.
— Даже если тебе это удастся, что ты собираешься делать с этими зверюгами?
— Укрощать их, — ответил Хеттар.
— Их нельзя укротить.
— Просто никто не пытался. А если даже я не смогу их укротить, то, может быть, получится скрестить их с обыкновенными лошадьми.
Дарник смотрел на него с удивлением.
— Зачем же тебе нужны лошади с клыками и когтями?
Хеттар задумчиво уставился на огонь, пылавший в очаге.
— Они быстрее и сильнее обычных лошадей, — ответил он. — Они умеют высоко прыгать и к тому же… — Он замолчал.
— И к тому же ты не можешь вынести мысли о том, что есть на свете лошади, на которых ты еще не ездил, — докончил за него Белгарат.
— Возможно, и поэтому тоже, — согласился Хеттар. — И они были бы незаменимы в бою.
— Хеттар, — сказал Дарник, — ведь самое главное богатство Алгарии — это скот, так?
— Да.
— Ты что, в самом деле хочешь вывести породу лошадей, которые будут смотреть на корову как на еду?
Хеттар нахмурился и почесал подбородок.
— Я об этом не подумал, — признался он.
Теперь, когда у Эрранда появился конь, он проводил с ним все свободное время. Молодой жеребец был поистине неутомим и мог без устали скакать весь день. Поскольку Эрранд оказался нетяжелой ношей для сильного и жизнерадостного животного, они весь день разъезжали по холмам южной Алгарии и по просторам Долины Алдура.
Мальчик вставал рано утром, наскоро завтракал и бежал к своему гнедому. И они скакали галопом по густой зеленой траве, сверкающей каплями росы под косыми лучами утреннего солнца, топча пологие склоны холмов, обдуваемые прохладным сладковатым утренним воздухом. Полгара понимала, как необходимо этим двоим быть вместе. Она не ворчала, когда Эрранд проглатывал еду, сидя на самом краешке стула так, чтобы в ту же секунду, как опустеет тарелка, ринуться к двери навстречу открывавшемуся перед ним дню. Она глядела на него нежным взглядом и только улыбалась, когда он просил извинить его и убегал.
Однажды туманным утром, когда лето уже подходило к концу и высокая трава пожелтела и склонялась под тяжестью созревших семян, Эрранд вышел из двери дома и, как всегда, нежно погладил своего друга по высокой холке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108