Жан-Марк, отстранившись, спросил:
– Тебе нравится, когда тебя целуют?
– Да. Не помню, чтобы кто-нибудь целовал меня прежде. Это очень… приятно.
Жан-Марк замер.
– Ты хочешь напомнить мне, каким одиноким и заброшенным ребенком росла в Версале?
– О нет! – быстро возразила Жюльетта. – У меня были мои краски.
Жан-Марк, пробормотав какое-то проклятие, упал навзничь на постель в бессильном приступе смеха.
– Я начинаю думать, Жюльетта, что вы в конце концов выйдете победителем из этой игры. Боже милостивый, да у вас просто безошибочное чутье! – Он откатился на другой край кровати. – Спите, пока я вас не задушил.
* * *
На следующее утро Жюльетта проснулась рано, но Жан-Марка в каюте не было. Она уже успела одеться, когда он вошел и бросил на кровать белый кружевной капот.
– В каюте вы будете надевать его.
– Прелестно. Когда я была маленькой, у моей матери был такой же. – Она поднесла прозрачное кружево к свету. – Где вы его достали?
– Порылся в одном из сундуков в трюме. Скорее всего он предназначался для любовницы какого-нибудь испанского гранда, но, по-моему, на вас он будет смотреться гораздо лучше. Вы не возражаете?
– Нет. Я, конечно, понимаю, вы хотите обезоружить меня, предложив этот капот. – Жюльетта отбросила его в сторону. – Но, по-моему, вы тоже не устоите. Вы, похоже, очень страстный, даже со мной.
– Особенно с вами.
– Правда? – Жюльетта удивленно подняла глаза. – Почему?
– Великая ирония судьбы.
– Ну ладно, не могу же я торчать целый день в каюте и играть в ваши дурацкие игры. – Жюльетта встала, стараясь не встречаться с ним взглядом. – И вы тоже. Нам надо выйти на палубу.
– Да неужели?
– Да. – Девушка взялась за этюдник и перья. – Идемте. Я хочу поймать утренний свет. Думаю поставить вас к этому огромному штурвалу на мостике.
Жан-Марк помедлил.
– Вы собираетесь писать меня?
Жюльетта старалась не смотреть на него.
– Вы обещали мне позировать, когда у вас будет время. Сейчас оно у вас есть.
Бровь Жан-Марка круто изогнулась.
– Во время этого путешествия я планировал другие занятия.
– Но тогда вы нарушите свое обещание. – Жюльетта направилась к двери. – А я считаю вас человеком, который держит слово, даже если это оказывается неудобным.
– Неудобным? Да я просто болен, моя дорогая.
Жюльетта вспыхнула:
– Что ж, сами виноваты. Я ведь не возражала против нашей первоначальной договоренности. Если бы для вас было достаточно просто вступить со мной в связь, не пытаясь меня унизить, то сейчас вы бы чувствовали себя гораздо лучше. – Девушка открыла дверь. – Увидимся на мостике.
Дверь за ней затворилась, а Жан-Марк еще постоял, глядя на паутину кружевного капота. Жюльетта снова пыталась превратить поражение в победу, и ее мужество трогало его, хотя и приносило разочарование.
Жан-Марк повернулся и медленно вышел вслед за Жюльеттой из каюты.
Ничего у нее с портретом Жан-Марка не получается, огорченно подумала Жюльетта. Ей удалось схватить лихую небрежность ветра, игравшего его темными волосами и белой рубашкой, льнущей к стройному телу. Ей удалось передать изящество его красивых пальцев на полированном дубовом штурвале, но вот его лицо… Оно оставалось замкнутым и бесстрастным – то же блестящее зеркало, насмехавшееся над ней. А ей Необходимо было увидеть его истинную натуру.
– А вы и впрямь умеете вести этот чудовищный корабль. – Жюльетта набросала угольно-черную прядь волос у виска Жан-Марка. – Я-то думала, что вы просто банкир.
– Быть банкиром вовсе не просто. Это дело требует гораздо большего мастерства, чтобы избегать жизненных мелей, чем управление «Удачей». Я ведь и вырос на кораблях. Мой отец не испытывал особых чувств к морю, но меня тянула эта бескрайняя стихия. Как только мне сравнялось семь лет, я получил от отца разрешение совершать короткие рейсы вдоль побережья от Марселя до Тулона через Ниццу. – Жан-Марк посмотрел на море поверх плеча Жюльетты. – Но мне этого было мало. Я пытался уговорить его отпустить меня в долгое путешествие, но он отказался.
– Почему?
– Обычные доводы. Отец всегда стремится сберечь своего сына. Он любил меня.
– А вы его любили?
Лицо Жан-Марка озарилось улыбкой.
– О да! Я любил его.
Перо Жюльетты замерло на бумаге. Она никогда не видела Жан-Марка таким открытым. Перо заметалось по листу в отчаянной попытке запечатлеть это выражение.
– Можно предположить, что он позволял вам делать то, что вы хотите, раз он любил вас.
– Он был мягким человеком и знал, что жизнь на море тяжела, но не понимал, почему я хотел заниматься таким варварским делом, как мореплавание. Когда мне исполнилось четырнадцать, я поступил юнгой на «Альбатрос».
– Вы сказали, что ваш отец не разрешал вам «долгого путешествия».
– Так и было. Но любовница отца Шарлотта д'Абуа договорилась с Полем Басто, капитаном «Альбатроса». Просто в один прекрасный день я взошел на корабль и отплыл из гавани.
– Неужели отец не рассердился, что вы его ослушались?
Жан-Марк не сразу ответил.
– Им управляла Шарлотта. У нее была сильная воля, и она этим пользовалась. – Он обвиняюще посмотрел на девушку. – Как и вы, Жюльетта.
Выражение открытости исчезло, но ей показалось, что она почувствовала его натуру, его подлинное "я". Перо Жюльетты запорхало по бумаге.
– И все же она дала вам то, чего вы хотели.
– Она дала мне восемнадцать месяцев на работорговом судне. – Лицо Жан-Марка стало жестким. – Я уже начинал бороться с ней, и ей надо было убрать меня со своего пути. А Басто оказался единственным капитаном, кого она смогла уговорить принять меня.
– Работорговое судно? Ваша фирма занималась работорговлей?
– Все судовладельцы грешили этим. Торговля рабами была прибыльным делом, и я об этом не думал, пока не оказался юнгой на «Альбатросе». Я слышал про работорговые суда всю свою юность, и даже мой отец принимал их как должное. – Глаза Жан-Марка холодно блеснули. – Однако на «Альбатросе» мне пришлось с этим столкнуться. В Африке мы приняли на борт пятьсот шестьдесят два раба, а высадили на Ямайке триста три человека. Надсмотрщики сковали их цепями бок о бок, некоторые даже лежали друг на друге. – Жан-Марк невидящим взглядом смотрел на горизонт. – Я пытался уговорить Басто отпустить их, но он меня не слушал. Он знал свои обязанности. Я был всего-навсего мальчишкой, а Шарлотта ясно дала ему понять, что рабы – это золото. Потеря двухсот пятидесяти девяти жизней в таком долгом рейсе была вполне допустима.
Жюльетта в ужасе уставилась на него.
– Что вы на меня так смотрите? – с горечью спросил он. – Я же не знал. Я пытался помочь им. Старался добыть для них еду получше. Ухаживал за некоторыми больными, помогал им даже поддерживать чистоту. Эта вонь… Все было бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133