Дай им волю – все живое на озере погубят! До чего додумались! Подключаются к проводам высоковольтки и бьют бедную рыбу током!
– Двое, говорят, копыта откинули на Синем озере, – ввернул Гена.
– Ты с этим блатным жаргоном-то кончай, Гена, – покачал головой Дмитрий Андреевич. – Культурный человек, почти отличник, а разговариваешь, как беспризорник…
– Я не нарочно… Сами словечки-то срываются с языка.
– Ну, договорились? – поднялся с бревен Абросимов.
– О чем? – вскочил и мальчик.
– На днях приглашаем Офицерова, представителя из районной рыбинспекции и создаем Бслозерское общество охраны природы. Ты будешь старшим. По рукам?
Гена протянул директору маленькую, но крепкую руку:
– Забили!
Сизов прибыл в детдом из колонии для несовершеннолетних, куда попал за мелкое воровство, родителей у него не было, убегал несколько раз из детдома, было подозрение у Абросимова, что он и тут долго не задержится. У ребят Гена Сизов пользовался непререкаемым авторитетом, возможно, и потому, что был самым сильным и скорым на расправу. Дмитрий Андреевич исподволь приглядывался к нему, не особенно придирался к блатным словечкам, которые прилипли за время беспризорничества к мальчику, просил и воспитателей быть с ним помягче. И Гена пока вроде и не помышлял о побеге, а теперь, если его энергию направить в полезное русло, может, выбросит эту мысль из головы Вот только как его отучить от курения? Сам смолит, да и другие мальчики, глядя на него, балуются.
– Ты подскажи ребятам, чтобы разную живность не таскали в класс, – попросил Дмитрий Андреевич. – Это ведь жестоко не только по отношению к учителям, но к тому же ежу… Была у него семья, может быть, дети, папа, мама, а вы взяли и лишили его всего этого. Для вас это игрушка, а для животного – трагедия.
– А что, у них тоже… есть папы, мамы? – тихо спросил мальчик.
– Так я на тебя надеюсь, Гена, – улыбнулся Абросимов. Про папу, маму можно было бы и не говорить… – Дай-ка мне папиросы.
– Что? – опешил Гена.
– Куда ты припрятал пачку и спички?
Мальчик нагнулся и достал из-под бревна смятую пачку «Беломорканала» и коробок.
– Вам бы следователем работать, Дмитрий Андреевич, – усмехнулся Гена.
– Я знаешь как отвыкал от курева? – поделился Дмитрий Андреевич. – Купил леденцов – слышал, есть такие «Театральные» – и посасывал себе, когда тянуло курить… Заходи вечерком, у меня еще с полкилограмма осталось.
– Вот жизнь! – нарочито громко вздохнул мальчик. – Ни поговорить, как тебе хочется, ни покурить…
– Эх, Гена, Гена! – заметил Абросимов. – Курево-то как раз и укорачивает нашу жизнь. – Он сунул пачку в карман и зашагал к дому, потом остановился и, не оборачиваясь, уронил: – Шагом марш в школу!
3
Вадим Казаков только что вернулся из Москвы, и в первый же вечер ему позвонила Красавина и попросила завтра утром прийти к ней на Лиговку, У нее будет интересный человек, который хочет с ним познакомиться. Он обругал себя за невнимательность: уже месяца два не навещал Василису Прекрасную, всегда вот так – все откладываешь, откладываешь, а потом забываешь… Василиса Степановна говорила приветливо, в ее голосе не чувствовалось обиды. И все равно Вадиму было неудобно.
В одиннадцать он был у нее.
– Познакомься, – представила она поднявшегося из-за стола молодого мужчину в коричневом костюме и тонком светлом свитере. Он назвался Игнатьевым Борисом Ивановичем. Среднего роста, русоволосый, простое улыбчивое лицо.
– Кофе или чаю? – улыбнулась Василиса Степановна. – Да, ты любишь чай…
Она ушла на кухню и скоро вернулась с подносом, на котором дымились две чашки с чаем, стояла ваза с печеньем. Заметив недоумевающий взгляд Вадима, сказала:
– Извините, у меня через полчаса урок, я вас оставлю одних. Вадик, когда будешь уходить, покрепче захлопни дверь. Всего доброго! – И, одарив их на прощание улыбкой, взяла с тумбочки кожаный портфель, который Вадим помнил еще со дня своего приезда в Ленинград, и ушла.
– Я – капитан КГБ. Очень рад с вами лично познакомиться, по вашим печатным работам я давно вас знаю.
– И нужно было именно так нам встретиться? – озадаченно спросил Вадим.
– Так удобнее, – улыбнулся Игнатьев. Улыбка у него располагающая, на вид ему лет двадцать шесть, может, немного больше. В светлых глазах совсем нет того самого стального блеска, который был присущ анекдотичному майору Пронину…
Игнатьев начал разговор о последней статье Вадима в «Советской России», так, между прочим, обмолвился, что тоже закончил отделение журналистики ЛГУ, – выходит, они в какой-то мере коллеги, – он снова улыбнулся, давая понять, что это шутка – куда, мол, ему тягаться с таким зубром, как Казаков.
– Дошло! – сообразил наконец Вадим, зачем понадобилась эта встреча. – Вы, наверное, хотите подробнее узнать о бывшем карателе Леониде Супроновичс?
– Пожалуй, мы больше о нем знаем, чем вы, – мягко заметил Игнатьев.
– Жаль, что этот палач и убийца скрылся, – сказал Вадим.
– Леонид Супронович числился у нас в списках разыскиваемых государственных преступников. После вашей статьи наше посольство потребовало у ФРГ выдачи главаря карателей…
– Он скрылся, – вставил Вадим. – Мне об этом написал западногерманский журналист Курт Ваннефельд…
– Леонид Супронович убит, – спокойно сказал Игнатьев. – Тут в газете… – Он достал из лежавшей на столе папки газету с броским заголовком готическим шрифтом, протянул Вадиму: – Вы по немецки читаете?
Вадим отрицательно покачал головой, тогда капитан быстро перелистал многостраничную газету, нашел отчеркнутое красным карандашом место и бегло прочел о том, что при загадочных обстоятельствах в Дюссельдорфе среди бела дня погиб русский эмигрант Петр Осипович Ланщиков.
– Насколько мне известно, последняя его фамилия была Ельцов Виталий Макарович… – заметил Вадим.
– У него было много фамилий, – сказал Борис Иванович. – Но главное, что предатель нашел свой конец и… – он с улыбкой взглянул на Казакова, – не без вашей помощи!
– А я-то тут при чем? – удивился гот.
– Вы раскрутили весь этот змеиный клубок, как говорится, взяли Супроновича за ушко да на ясно солнышко…
– Собаке собачья смерть, – сказал Вадим. – Конечно, лучше было бы судить его в Климове или в Андреевке, где он натворил во время оккупации немало кровавых дел.
– Вы давно были в родных краях? – неожиданно задал вопрос капитан.
– Все лето там работал…
– Вы хорошо знаете брата Леонида Супроновича?
– Семен – честный человек, – уверенно ответил Вадим. – Он помогал партизанам, и его самого родной братец чуть было собственноручно не расстрелял. Нет, Семен Яковлевич ни во что дурное не замешан.
– А другие? Ну, кто был на оккупированной территории?
– Вы имеете в виду Шмелева?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
– Двое, говорят, копыта откинули на Синем озере, – ввернул Гена.
– Ты с этим блатным жаргоном-то кончай, Гена, – покачал головой Дмитрий Андреевич. – Культурный человек, почти отличник, а разговариваешь, как беспризорник…
– Я не нарочно… Сами словечки-то срываются с языка.
– Ну, договорились? – поднялся с бревен Абросимов.
– О чем? – вскочил и мальчик.
– На днях приглашаем Офицерова, представителя из районной рыбинспекции и создаем Бслозерское общество охраны природы. Ты будешь старшим. По рукам?
Гена протянул директору маленькую, но крепкую руку:
– Забили!
Сизов прибыл в детдом из колонии для несовершеннолетних, куда попал за мелкое воровство, родителей у него не было, убегал несколько раз из детдома, было подозрение у Абросимова, что он и тут долго не задержится. У ребят Гена Сизов пользовался непререкаемым авторитетом, возможно, и потому, что был самым сильным и скорым на расправу. Дмитрий Андреевич исподволь приглядывался к нему, не особенно придирался к блатным словечкам, которые прилипли за время беспризорничества к мальчику, просил и воспитателей быть с ним помягче. И Гена пока вроде и не помышлял о побеге, а теперь, если его энергию направить в полезное русло, может, выбросит эту мысль из головы Вот только как его отучить от курения? Сам смолит, да и другие мальчики, глядя на него, балуются.
– Ты подскажи ребятам, чтобы разную живность не таскали в класс, – попросил Дмитрий Андреевич. – Это ведь жестоко не только по отношению к учителям, но к тому же ежу… Была у него семья, может быть, дети, папа, мама, а вы взяли и лишили его всего этого. Для вас это игрушка, а для животного – трагедия.
– А что, у них тоже… есть папы, мамы? – тихо спросил мальчик.
– Так я на тебя надеюсь, Гена, – улыбнулся Абросимов. Про папу, маму можно было бы и не говорить… – Дай-ка мне папиросы.
– Что? – опешил Гена.
– Куда ты припрятал пачку и спички?
Мальчик нагнулся и достал из-под бревна смятую пачку «Беломорканала» и коробок.
– Вам бы следователем работать, Дмитрий Андреевич, – усмехнулся Гена.
– Я знаешь как отвыкал от курева? – поделился Дмитрий Андреевич. – Купил леденцов – слышал, есть такие «Театральные» – и посасывал себе, когда тянуло курить… Заходи вечерком, у меня еще с полкилограмма осталось.
– Вот жизнь! – нарочито громко вздохнул мальчик. – Ни поговорить, как тебе хочется, ни покурить…
– Эх, Гена, Гена! – заметил Абросимов. – Курево-то как раз и укорачивает нашу жизнь. – Он сунул пачку в карман и зашагал к дому, потом остановился и, не оборачиваясь, уронил: – Шагом марш в школу!
3
Вадим Казаков только что вернулся из Москвы, и в первый же вечер ему позвонила Красавина и попросила завтра утром прийти к ней на Лиговку, У нее будет интересный человек, который хочет с ним познакомиться. Он обругал себя за невнимательность: уже месяца два не навещал Василису Прекрасную, всегда вот так – все откладываешь, откладываешь, а потом забываешь… Василиса Степановна говорила приветливо, в ее голосе не чувствовалось обиды. И все равно Вадиму было неудобно.
В одиннадцать он был у нее.
– Познакомься, – представила она поднявшегося из-за стола молодого мужчину в коричневом костюме и тонком светлом свитере. Он назвался Игнатьевым Борисом Ивановичем. Среднего роста, русоволосый, простое улыбчивое лицо.
– Кофе или чаю? – улыбнулась Василиса Степановна. – Да, ты любишь чай…
Она ушла на кухню и скоро вернулась с подносом, на котором дымились две чашки с чаем, стояла ваза с печеньем. Заметив недоумевающий взгляд Вадима, сказала:
– Извините, у меня через полчаса урок, я вас оставлю одних. Вадик, когда будешь уходить, покрепче захлопни дверь. Всего доброго! – И, одарив их на прощание улыбкой, взяла с тумбочки кожаный портфель, который Вадим помнил еще со дня своего приезда в Ленинград, и ушла.
– Я – капитан КГБ. Очень рад с вами лично познакомиться, по вашим печатным работам я давно вас знаю.
– И нужно было именно так нам встретиться? – озадаченно спросил Вадим.
– Так удобнее, – улыбнулся Игнатьев. Улыбка у него располагающая, на вид ему лет двадцать шесть, может, немного больше. В светлых глазах совсем нет того самого стального блеска, который был присущ анекдотичному майору Пронину…
Игнатьев начал разговор о последней статье Вадима в «Советской России», так, между прочим, обмолвился, что тоже закончил отделение журналистики ЛГУ, – выходит, они в какой-то мере коллеги, – он снова улыбнулся, давая понять, что это шутка – куда, мол, ему тягаться с таким зубром, как Казаков.
– Дошло! – сообразил наконец Вадим, зачем понадобилась эта встреча. – Вы, наверное, хотите подробнее узнать о бывшем карателе Леониде Супроновичс?
– Пожалуй, мы больше о нем знаем, чем вы, – мягко заметил Игнатьев.
– Жаль, что этот палач и убийца скрылся, – сказал Вадим.
– Леонид Супронович числился у нас в списках разыскиваемых государственных преступников. После вашей статьи наше посольство потребовало у ФРГ выдачи главаря карателей…
– Он скрылся, – вставил Вадим. – Мне об этом написал западногерманский журналист Курт Ваннефельд…
– Леонид Супронович убит, – спокойно сказал Игнатьев. – Тут в газете… – Он достал из лежавшей на столе папки газету с броским заголовком готическим шрифтом, протянул Вадиму: – Вы по немецки читаете?
Вадим отрицательно покачал головой, тогда капитан быстро перелистал многостраничную газету, нашел отчеркнутое красным карандашом место и бегло прочел о том, что при загадочных обстоятельствах в Дюссельдорфе среди бела дня погиб русский эмигрант Петр Осипович Ланщиков.
– Насколько мне известно, последняя его фамилия была Ельцов Виталий Макарович… – заметил Вадим.
– У него было много фамилий, – сказал Борис Иванович. – Но главное, что предатель нашел свой конец и… – он с улыбкой взглянул на Казакова, – не без вашей помощи!
– А я-то тут при чем? – удивился гот.
– Вы раскрутили весь этот змеиный клубок, как говорится, взяли Супроновича за ушко да на ясно солнышко…
– Собаке собачья смерть, – сказал Вадим. – Конечно, лучше было бы судить его в Климове или в Андреевке, где он натворил во время оккупации немало кровавых дел.
– Вы давно были в родных краях? – неожиданно задал вопрос капитан.
– Все лето там работал…
– Вы хорошо знаете брата Леонида Супроновича?
– Семен – честный человек, – уверенно ответил Вадим. – Он помогал партизанам, и его самого родной братец чуть было собственноручно не расстрелял. Нет, Семен Яковлевич ни во что дурное не замешан.
– А другие? Ну, кто был на оккупированной территории?
– Вы имеете в виду Шмелева?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191