А когда Тольку Корнилова на болоте укусила гадюка, Ваня перетянул ему ремнем ногу и высосал яд из ранки… Кто бы другой так поступил?
– Нравится он тебе?
– Я с ним на озере один раз поцеловалась, – призналась Лариса.
Павел Дмитриевич подумал, что в свое время в десятом классе мальчишки с девчонками не целовались, разве что на танцы в клуб бегали, да и то, завидев там кого-нибудь из учителей, старались поскорее ретироваться.
Павлу Дмитриевичу интересно было узнать, как живут Иван Широков и Лида Добычина, но язык не поворачивался спросить, а дочь эту тему не затрагивала. Вот Валентин уже оторвался от них, живет самостоятельно, на будущий год и Лариса закончит школу… Он знал, что она способная девочка и учится на пятерки.
– Лара, а что ты думаешь делать после школы? – спросил он.
– Ваня Александров говорит, что учиться ему до чертиков надоело, – задумчиво сказала дочь. – Лишь бы дотянуть до выпускных экзаменов, а потом он подаст документы в авиационное училище. Хочет быть летчиком.
– Бог с ним, с Иваном, ты-то чего хочешь?
– Дедушка был учителем, ты педагог, наверное, и мне на роду написано быть тоже учительницей, – улыбнулась Лариса.
– Лара, после школы приезжай ко мне в Москву? – предложил он. – Будешь там учиться и жить у меня.
– В Москву? Тебя перевели в Москву?
– Теперь ты удивляешься, – усмехнулся Павел Дмитриевич.
– А кто еще удивился?
– Твой дед… Опасается, что я заделаюсь бюрократом.
– Ты? – воскликнула Лариса. – Никогда! Ты – умный.
– Ну спасибо… Так приедешь ко мне?
– Не понимаю я тебя, – помолчав, сказала дочь. – Зачем же ты с мамой разводился, если живешь один?
– Наверное, все дети рано или поздно задают такой вопрос родителям, – горько усмехнулся Павел Дмитриевич. – Мальчишкой здесь же, в Андреевке, я спросил своего отца, почему он ушел от матери.
– И что он ответил тебе?
– Он сказал, что ответит позже, когда я стану взрослым…
– И что же он тебе все-таки сказал? – Дочь снизу вверх заглядывала ему в глаза.
– Став взрослым, я понял, что глупо спрашивать у родителей, почему они разошлись. Как говорится, каждый сходит с ума по-своему.
– А страдают от этого дети, – не глядя на него, грустно констатировала Лариса.
– Разве тебе плохо живется с отчимом?
– Допустим, мне повезло, а другим? – взглянула на него дочь потемневшими глазами.
– Дай бог, чтобы твоя жизнь удалась!
– Я на себя буду надеяться, а не на бога.
Только сейчас Павел Дмитриевич понял, что Лариса не наивная девчушка, какой она ему показалась вначале. Но как ей объяснишь, что в его жизнь, как он думал, вошла настоящая большая любовь, которая на поверку оказалась красивым мыльным пузырем? Возможно, он и вернулся бы ради них, детей, к Лиде, но та не стала ждать, взяла да и вышла замуж за хорошего человека Ивана Широкова, с которым Павел в детстве дружил…
– Может, за свои ошибки молодости я сейчас расплачиваюсь? – задумчиво произнес Павел Дмитриевич. Он это сказал для себя, однако дочь живо отреагировала:
– А мама не расплачивается, – заметила Лариса. – Она счастлива. И с тобой, говорит, ей было хорошо, пока ты не завел другую…
– Твоя мама – счастливый человек, – сказал он.
– И я хочу быть счастливой.
– Наверное, счастье и несчастье неравномерно распределены среди людей: одним больше, другим меньше, а третьих вообще обделили. Я, по-видимому, отношусь к последним.
– Все говорят, ты умный, – успокоила дочь. – Вон какую в Андреевке школу отгрохал! До сих про тебя вспоминают люди добрым словом. И по работе растешь: был учителем, потом директором, в обкоме партии работал, а теперь в Москву взяли… Как говорит моя бабушка, уж тебе грех на судьбу пенять…
Дождь стал сильнее моросить, со стороны Мамаевского бора потянул холодный ветер, деревья зашумели, застучали голыми ветвями, речка подернулась рябью. И тут они сверху услышали негромкий гогот, шум многих крыл: над бором, пересекая железную дорогу, пролетел запоздалый косяк гусей. Видно, птицы устали и, снизившись, выбирали место для отдыха. Серые птицы почти сливались с дымчатыми облаками, так плотно обложившими небо, что и швов-то не видать.
– Ваня недавно в Лысухе на удочку большую щуку поймал, – вспомнила Лариса.
– Твой Иван, гляжу, на все руки мастер, – усмехнулся Павел Дмитриевич.
– Он любит меня, – сказала дочь. – Нет, не говорил об этом, да я по глазам вижу.
– А ты его?
– Мне он нравится, я горжусь, когда он на соревнованиях берет первые места. У него ясные голубые глаза и золотистые кудри. Мне иногда хочется подергать за них… А когда он дает подзатыльники первоклашкам, я готова ему глаза выцарапать… Разве это любовь?
– Любовь у всех начинается одинаково, – сказал Павел Дмитриевич, – а расстаются люди по разному…
– Посмотри, – показала она на небо, – все гуси давно пролетели, а этот один за всеми торопится.
Гусь, вытянув шею, взмахивал большими крыльями, они даже услышали их свист. В отличие от остальных он был белый. Скоро он слился с серым небом, пропал за остроконечными вершинами высоких сосен.
– Белая ворона в стае, – задумчиво произнес Павел Дмитриевич.
– Это же гусь, папа, – возразила Лариса.
– Гусь, гусь, – улыбнулся он.
– А что такое любовь? – глядя на речку, негромко заговорила Лариса.
Он, казалось, не слышал ее.
– Когда тут установили светофоры? – кивнул он на заморгавший красным глазом невысокий бетонный столб.
– Светофоры? – удивилась дочь.
Вот они, молодые! Даже не заметили, как исчезли с откосов более полувека простоявшие семафоры, а вместо них появились светофоры. Наверное, не знают, что раньше бегали по путям пассажирские паровозы с красными колесами, а теперь мимо Андреевки с грохотом проносятся тепловозы.
– Пойдем домой, – сказал Павел Дмитриевич. – Луны не видно, звезд тоже, наши гуси улетели.
– Папа, а почему ты к бабушке Александре не заходишь? – спросила дочь.
– Как она? Все ворожит?
– Мне бородавку вывела, – сказала Лариса, показывая ему ладошку. – Она вот тут торчала. Обвязала ниткой, пошептала, нитку закопала под крыльцом, а на другой день противная бородавка почернела и отвалилась.
– Кудесница! – рассмеялся Павел Дмитриевич. – Вот что, давай-ка прямо сейчас и зайдем к ней. Напоит нас чаем?
– Она как-то на тебя гадала, сказала, что у тебя будут большие перемены, длинная дорога, на сердце – печаль, разные хлопоты… – Она наморщила высокий чистый лобик: – Что же еще она нагадала? Да, ждет тебя нечаянная радость!
– Добрая у меня мать… – усмехнулся Павел Дмитриевич. – Все верно, кроме последнего: что-то радости меня стороной обходят.
– И еще она сказала, что ты плохой сын, весь в своего отца – гордый и непутевый.
– Как-то неудобно без подарка-то? – заметил он.
– Купи конфет, – посоветовала дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
– Нравится он тебе?
– Я с ним на озере один раз поцеловалась, – призналась Лариса.
Павел Дмитриевич подумал, что в свое время в десятом классе мальчишки с девчонками не целовались, разве что на танцы в клуб бегали, да и то, завидев там кого-нибудь из учителей, старались поскорее ретироваться.
Павлу Дмитриевичу интересно было узнать, как живут Иван Широков и Лида Добычина, но язык не поворачивался спросить, а дочь эту тему не затрагивала. Вот Валентин уже оторвался от них, живет самостоятельно, на будущий год и Лариса закончит школу… Он знал, что она способная девочка и учится на пятерки.
– Лара, а что ты думаешь делать после школы? – спросил он.
– Ваня Александров говорит, что учиться ему до чертиков надоело, – задумчиво сказала дочь. – Лишь бы дотянуть до выпускных экзаменов, а потом он подаст документы в авиационное училище. Хочет быть летчиком.
– Бог с ним, с Иваном, ты-то чего хочешь?
– Дедушка был учителем, ты педагог, наверное, и мне на роду написано быть тоже учительницей, – улыбнулась Лариса.
– Лара, после школы приезжай ко мне в Москву? – предложил он. – Будешь там учиться и жить у меня.
– В Москву? Тебя перевели в Москву?
– Теперь ты удивляешься, – усмехнулся Павел Дмитриевич.
– А кто еще удивился?
– Твой дед… Опасается, что я заделаюсь бюрократом.
– Ты? – воскликнула Лариса. – Никогда! Ты – умный.
– Ну спасибо… Так приедешь ко мне?
– Не понимаю я тебя, – помолчав, сказала дочь. – Зачем же ты с мамой разводился, если живешь один?
– Наверное, все дети рано или поздно задают такой вопрос родителям, – горько усмехнулся Павел Дмитриевич. – Мальчишкой здесь же, в Андреевке, я спросил своего отца, почему он ушел от матери.
– И что он ответил тебе?
– Он сказал, что ответит позже, когда я стану взрослым…
– И что же он тебе все-таки сказал? – Дочь снизу вверх заглядывала ему в глаза.
– Став взрослым, я понял, что глупо спрашивать у родителей, почему они разошлись. Как говорится, каждый сходит с ума по-своему.
– А страдают от этого дети, – не глядя на него, грустно констатировала Лариса.
– Разве тебе плохо живется с отчимом?
– Допустим, мне повезло, а другим? – взглянула на него дочь потемневшими глазами.
– Дай бог, чтобы твоя жизнь удалась!
– Я на себя буду надеяться, а не на бога.
Только сейчас Павел Дмитриевич понял, что Лариса не наивная девчушка, какой она ему показалась вначале. Но как ей объяснишь, что в его жизнь, как он думал, вошла настоящая большая любовь, которая на поверку оказалась красивым мыльным пузырем? Возможно, он и вернулся бы ради них, детей, к Лиде, но та не стала ждать, взяла да и вышла замуж за хорошего человека Ивана Широкова, с которым Павел в детстве дружил…
– Может, за свои ошибки молодости я сейчас расплачиваюсь? – задумчиво произнес Павел Дмитриевич. Он это сказал для себя, однако дочь живо отреагировала:
– А мама не расплачивается, – заметила Лариса. – Она счастлива. И с тобой, говорит, ей было хорошо, пока ты не завел другую…
– Твоя мама – счастливый человек, – сказал он.
– И я хочу быть счастливой.
– Наверное, счастье и несчастье неравномерно распределены среди людей: одним больше, другим меньше, а третьих вообще обделили. Я, по-видимому, отношусь к последним.
– Все говорят, ты умный, – успокоила дочь. – Вон какую в Андреевке школу отгрохал! До сих про тебя вспоминают люди добрым словом. И по работе растешь: был учителем, потом директором, в обкоме партии работал, а теперь в Москву взяли… Как говорит моя бабушка, уж тебе грех на судьбу пенять…
Дождь стал сильнее моросить, со стороны Мамаевского бора потянул холодный ветер, деревья зашумели, застучали голыми ветвями, речка подернулась рябью. И тут они сверху услышали негромкий гогот, шум многих крыл: над бором, пересекая железную дорогу, пролетел запоздалый косяк гусей. Видно, птицы устали и, снизившись, выбирали место для отдыха. Серые птицы почти сливались с дымчатыми облаками, так плотно обложившими небо, что и швов-то не видать.
– Ваня недавно в Лысухе на удочку большую щуку поймал, – вспомнила Лариса.
– Твой Иван, гляжу, на все руки мастер, – усмехнулся Павел Дмитриевич.
– Он любит меня, – сказала дочь. – Нет, не говорил об этом, да я по глазам вижу.
– А ты его?
– Мне он нравится, я горжусь, когда он на соревнованиях берет первые места. У него ясные голубые глаза и золотистые кудри. Мне иногда хочется подергать за них… А когда он дает подзатыльники первоклашкам, я готова ему глаза выцарапать… Разве это любовь?
– Любовь у всех начинается одинаково, – сказал Павел Дмитриевич, – а расстаются люди по разному…
– Посмотри, – показала она на небо, – все гуси давно пролетели, а этот один за всеми торопится.
Гусь, вытянув шею, взмахивал большими крыльями, они даже услышали их свист. В отличие от остальных он был белый. Скоро он слился с серым небом, пропал за остроконечными вершинами высоких сосен.
– Белая ворона в стае, – задумчиво произнес Павел Дмитриевич.
– Это же гусь, папа, – возразила Лариса.
– Гусь, гусь, – улыбнулся он.
– А что такое любовь? – глядя на речку, негромко заговорила Лариса.
Он, казалось, не слышал ее.
– Когда тут установили светофоры? – кивнул он на заморгавший красным глазом невысокий бетонный столб.
– Светофоры? – удивилась дочь.
Вот они, молодые! Даже не заметили, как исчезли с откосов более полувека простоявшие семафоры, а вместо них появились светофоры. Наверное, не знают, что раньше бегали по путям пассажирские паровозы с красными колесами, а теперь мимо Андреевки с грохотом проносятся тепловозы.
– Пойдем домой, – сказал Павел Дмитриевич. – Луны не видно, звезд тоже, наши гуси улетели.
– Папа, а почему ты к бабушке Александре не заходишь? – спросила дочь.
– Как она? Все ворожит?
– Мне бородавку вывела, – сказала Лариса, показывая ему ладошку. – Она вот тут торчала. Обвязала ниткой, пошептала, нитку закопала под крыльцом, а на другой день противная бородавка почернела и отвалилась.
– Кудесница! – рассмеялся Павел Дмитриевич. – Вот что, давай-ка прямо сейчас и зайдем к ней. Напоит нас чаем?
– Она как-то на тебя гадала, сказала, что у тебя будут большие перемены, длинная дорога, на сердце – печаль, разные хлопоты… – Она наморщила высокий чистый лобик: – Что же еще она нагадала? Да, ждет тебя нечаянная радость!
– Добрая у меня мать… – усмехнулся Павел Дмитриевич. – Все верно, кроме последнего: что-то радости меня стороной обходят.
– И еще она сказала, что ты плохой сын, весь в своего отца – гордый и непутевый.
– Как-то неудобно без подарка-то? – заметил он.
– Купи конфет, – посоветовала дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191