– Видный ты мужик, Дмитрий, – усаживаясь за стол на деревянную скамейку, проговорил Офицеров. – Умный, вон какую большую должность занимаешь – хозяин района! А с бабами тебе всю жизнь не везет!.. Отчего так?
– Тебе зато здорово повезло, – отозвался Дмитрий Андреевич, ножом сковыривая металлическую пробку с бутылки. – Бирюк бирюком в лесу!
– Сам же говорил, что мне завидуешь, – поддел Офицеров.
– Говорил-говорил, да только я другое имел в виду, – ворчливо заметил Дмитрий Андреевич. – Без женщины тоже нельзя, Леша. Обокрал ты себя в этой жизни. Ладно, мне не повезло, но другим-то везет? Возьми Семена Супроновича. Душа в душу живут с Варварой. Или Дерюгиных. Алена из большого города приехала с ним в Андреевку, ютятся пока в сараюшке, дом-то наш плотники раскатали, все заново будут строить. А Дерюгин там за хозяина. Сын мой, Павел. Приедешь к нему – сердце радуется: веселая жена, ребятишки… Да что говорить, без семьи тоже не дело. Как же помирать-то, не оставив после себя корня?
– Ты же знаешь, я сватался и к Варваре, и к Алене…
– Да что, на них свет клином сошелся? – возразил Абросимов. – Других девок было мало?
– В госпитале познакомился с одной медичкой – я ведь провалялся там три месяца, меня в Польше прострелили, – стал рассказывать Алексей Евдокимович. – Маленькая такая, беленькая, с голубыми глазками, ее все раненые любили. Может, оттого, что я совсем плох был – рана гноилась, из меня выкачивали дряни литрами, – девушка в белом халатике не отходила от меня сутками. Привязался я к Нинуле, – так ее все звали, – стал рассказывать о себе, признался в своих чувствах, предложил выйти за меня замуж…
– Тоже отказалась?
– Из госпиталя ее не отпустили, а мне подошло время выписываться, клялась, что тоже любит, сняли мы в польском городишке комнатку, с месяц пожили вместе, потом я уехал в Андреевку, а Нинуля пообещала уволиться из госпиталя – дело шло к концу войны – и приехать ко мне… Месяц жду, два, год, уже война кончилась, – она мне красивые письма пишет, сетует, что ее, как военнообязанную, пока не отпускают, и сердце ее, мол, рвется ко мне… Последнее письмо пришло, когда я работал на стеклозаводе, так вот бросил все и поехал в Кишинев – там обосновался военный госпиталь…
Алексей уставился на стрекозу, пристроившуюся на красном помидоре. Глаза у него были грустные и какие-то отсутствующие.
– Не застал ее там, что ли? – нарушил затянувшуюся паузу Абросимов.
– Зря поехал я в Кишинев, Дима, – тусклым голосом продолжал Алексей Евдокимович. – Ну почему человеку обязательно нужно лбом удариться в столб, чтобы начать соображать? Уже по письмам было ясно, что Нинуля не торопится ко мне и ее любвеобильное сердце никуда не рвется… Так ведь нет! Человек вопреки здравому смыслу на что-то надеется, обманывает самого себя! Ведь когда валялся в госпитале, мог бы догадаться, что Нинуля ко всем была добра и до меня всех утешала, всем обещала, никому ни в чем не отказывала… Куда там, каждый из нас считает себя пупом земли, дескать, хрен с ним, мол, то было раньше, с другими, а со мной все будет иначе… В общем, моя Нинуля жила в Кишиневе с врачом-хирургом, а нам, грешным, на досуге писала красивые письма. Она это любила. Когда я пришел, она как раз письмо мне писала… Ну, поговорили мы по душам. Спрашиваю: «Ты хоть любила кого?» – «Жалела, – отвечает, – очень уже все несчастные попадают в госпиталь».
– Всех жалела? – спрашиваю.
– А как не пожалеть? Воевали ведь, кровь проливали.
– Значит, не любила?
– Пожалела я тебя, Алешенька. Все думали, что помрешь…
– А своего хирурга тоже пожалела?
– И тут удивила она меня: «Нет, – говорит, – это он меня пожалел… А я его люблю». Вот она, бабья логика. И так мне тошно стало… Ну а расстались по-хорошему, познакомила она меня со своим доктором. Видный мужчина. Уехал из Кишинева и решил для себя: баста, больше я с бабами никаких дел не имею. Не нужна мне такая жалость, от которой захотелось от людей подальше в лес убежать… И что ты думаешь, не обижаюсь я на нее… Если рассудить, она ведь больше отдавала, чем брала. И душа у нее хорошая. Знаешь, сколько людей ей пишут? Не сосчитать… Всех жалела Нинуля, а сама, оказывается, больше всех нуждалась в жалости. Хирург-то этот женатый и на ней, понятно, никогда не женится.
– Значит, от людей, вернее, от баб в глухомани укрылся?
– Ты знаешь, Дмитрий, мне хорошо здесь, спокойно, – говорил Офицеров. – Природа, она ведь тоже живая, все чувствует. Вроде один я тут, а не скучно мне. Слышу я ее, природу, воспринимаю кожей… Вот стал записывать в тетрадку разные случаи… Ну, когда сильная гроза и Белое заволнуется, или раз лебеди опустились в загубину, или про лисицу, что мышкует у дома. Не боится меня, рыжая! Знает, что худо ей не сделаю. Чего лиса! Медведь несколько раз наведывался, днем придет, встанет вон у той сосны на задние лапы и смотрит на меня, когда я что-нибудь мастерю на верстаке. Раз поставил ему чашку с медом – все вылизал, головой покивал – мол, спасибо – и ушел. А лоси частенько по соседству в осиннике пасутся, я им на зиму веток наготовлю под навесом, приходят, жуют… Есть у меня идея – лося в сани запрячь, а лосиху подоить. Говорят, молоко у них полезное, густое, как сливки.
– И не тянет к людям? – полюбопытствовал Дмитрий Андреевич.
– Почему не тянет? – усмехнулся Алексей Евдокимович. – У меня мотоцикл, сяду – и через час в Андреевке.
– Есть кто там у тебя?
– Не мужик я, что ли? – рассмеялся в бороду лесник, и Абросимов отметил про себя, что улыбка молодит его и зубы у него белые, крепкие. – Помнишь акушерку Анфису? Она снимала комнату у Ефимьи Андреевны.
Дмитрий Андреевич хорошо помнил эту крепко сбитую женщину со смешливыми глазами. Какого они цвета? Кажется, карие. Когда он приезжал к матери, Анфиса вертелась на кухне, явно заигрывала, да и он посматривал с интересом на крутобокую молодую акушерку. Вот, значит, с кем Офицеров хороводится!..
– Я думал, она давно уехала из Андреевки.
– Живет в моем доме на Кооперативной, – рассказывал Алексей Евдокимович. – А работает в больнице. Акушеркой.
– Вот тебе и бобыль! – рассмеялся Абросимов. – Женоненавистник! А сам, гляди-ка, по молодкам ударяет!
– Какая она молодка, ей уже давно за сорок.
– Ну и женись, Леша!
– Чудные нынче бабы пошли, – задумчиво обронил Офицеров. – Я бы и не прочь, а она не хочет. Говорю: «Хочешь, я уйду из лесу, опять поступлю на лесопилку?» Она в ответ: «Тебе плохо, Алексей? Будем жить вместе – быстро надоедим друг дружке, а так, в разлуке, даже интереснее…»
– Это верно, нынче женщины за мужиков не держатся, – заметил Абросимов. – Прошло то время, когда на одного мужика было две бабы. Подросло новое поколение, а природа – она любит во всем равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191