Кто ты? Один из тысяч и тысяч. И журналист ты, по сравнению с нашими, хреновый. Пишешь, что тебе говорят, а наши ребята из-под земли могут добыть сенсацию. А ты – мелочь. Какая ты сенсация?
– Хорошо говоришь, – усмехнулся Вадим. Его совсем не задели эти примитивные оскорбления.
Найденов отхлебнул виски. Нынче он пьет маленькими глотками, по-европейски. На нем отлично сшитый, стального цвета с блеском костюм, синяя рубашка без галстука, на пальце золотой перстень. Темно-русые волосы, на губах играет легкая добродушная улыбка, а в светлых глазах – ледок. И руки выдают его: пальцы нервно сжимают толстый хрустальный стакан.
Казаков недоумевал: за каким чертом он все-таки им понадобился? Может, Курт и прав: тогда на квартире Найденова и могли с ним, нетрезвым, сотворить какую-нибудь провокацию, но сейчас, когда он в курсе, кто они такие, чего им от него нужно? А что-то нужно, раз привезли сюда и закрыли в номере… И почему вежливый, обходительный Бруно препоручил его, Вадима, Найденову?
– Убей бог, не понимаю, что вам от меня нужно, – вырвалось у Казакова.
– Давай лучше поговорим о литературе, – сказал Игорь Иванович. – Ты задумал написать книгу о своем папаше-чекисте? – Он криво улыбнулся: – Плохой он был контрразведчик! Мой отец у него под носом в Андреевке целую агентурную сеть создал перед войной, а твой папаша прошляпил.
Это была неправда: когда Карнаков-Шмелев стал проявлять активность, Ивана Васильевича Кузнецова в Андреевке уже не было, он находился в Испании.
– И тут, в Германии, он погорел, – продолжал Найденов. – Его обложили, как волка в берлоге. Что ему оставалось делать? Вот и взорвал ящик толу.
«Ага, вот где тут собака зарыта! – дошло наконец до Вадима Федоровича. – Им почему-то стал поперек горла мой отец! Вернее – книжка о нем».
– Я располагаю другими сведениями, – заметил он. – Кузнецов – настоящий патриот и герой.
– В таком случае мой отец тоже не лыком шит! – рассмеялся Найденов. – И патриот, и герой, и удачливый разведчик. Твоего-то папашу разорвало на куски тут, в Германии, а Карнакова так и не удалось чекистам сцапать!
– Кто же тебе мешает о нем книжку написать? – усмехнулся Вадим Федорович. – Или у него тоже руки в крови советских людей, как у покойного Леонида Супроновича?
– Ладно, хватит темнить, – сказал Игорь Иванович. – Пиши чего хочешь и про кого хочешь… Можешь в свою книжонку моего отца вставить и даже меня… Ты ведь уже один раз описал мой светлый образ в годы оккупации? Вывел таким гнусным пащенком, помогающим своему папаше-карателю… Правда, имя другое придумал.
Вадим Федорович только подивился про себя: не думал он, что Игорь Найденов узнает себя в образе сынка жестокого карателя. Ему и в голову не приходило, что он вообще когда-нибудь книгу прочтет!
– Не вздумай, Казаков, упомянуть в своей книжке Бруно фон Бохова, – продолжал Найденов. – И больше не вынюхивай ничего ни здесь, ни в Берлине.
– А что, чует кошка, чье мясо съела? – сказал Казаков.
– Бруно фон Бохову наплевать, что ты напишешь, – помолчав, заметил Игорь Иванович. – Просто он не любит, когда его благородное имя треплют в печати. Вот такая у него слабость: не терпит излишней популярности! Можешь ты это понять?
– Почему же он мне сам об этом не сказал? – спросил Вадим Федорович.
– Он поручил это дело мне.
– Я пишу художественное произведение, – проговорил Казаков. – И все фамилии, кроме Кузнецова, будут изменены… Так что твой шеф может быть спокоен.
– Зачем же ты домогался разрешения посмотреть архивы? – забрасывал его вопросами Найденов. – Зачем хотел встретиться с бывшим гестаповцем? И какого черта рыжий Курт Ваннефельд собирает для тебя документальный материал?
– Сам ты хреновый журналист, если не понимаешь, что для литератора любой факт – находка! – отомстил ему Казаков.
– Документальных фактов у тебя не будет, – заметил Найденов. – Будь добр, отдай мне записную книжку, которая у тебя в правом кармане куртки.
– А этого не хочешь? – Вадим Федорович не удержался и показал ему кукиш.
В следующее мгновение Найденов перехватил его руку, рванул на себя и попытался заломить за спину. Вадим Федорович – он сидел напротив – вывернулся, вскакивая со стула на ноги, коленом опрокинул столик. Желтое виски забулькало из узкого горлышка плоской бутылки на ковер, банки с пивом покатились по полу. Выпрямляясь, Вадим Федорович нанес Найденову прямой удар в подбородок и тут же получил ответный в скулу. Из глаз брызнули искры. Дрались молча, ожесточенно. Игорь все норовил применить силовой прием, но Казаков ловко ускользал. Один раз от сильного неожиданного удара он очутился на мягкой кровати, но успел ткнуть подскочившего Найденова ногой в грудь, и тот отлетел к окну. Они были примерно одного роста, да и силы их были равными, но скоро Вадим Федорович почувствовал, что начинает задыхаться, сердце гулко колотилось в груди. У Найденова тоже вырывалось дыхание с хрипом, а из уголка губы тянулась тоненькая струйка крови.
– Объявляю ничью, – услышали они насмешливый голос Бруно.
Он стоял у двери и смотрел на них. Стройный, худощавый, в светлом костюме и галстуке в горошек, он действительно сейчас напоминал судью на ринге.
Вадим Федорович на миг расслабился и в то же мгновение очутился в железных объятиях Найденова, левая рука Игоря ловко вытащила из кармана записную книжку. Хватка сразу ослабла, и Казаков, подняв с пола опрокинутый стул, поставил его и уселся. Скула горела, правый глаз слезился. Надо отдать должное Найденову – он старался не бить в лицо, зато все тело гудело от его мощных ударов по корпусу и груди.
– Ишь, перевернули все вверх дном, – все тем же насмешливым тоном произнес Бруно. – Это что, у вас, русских, так принято отмечать встречи земляков?
Нажал на кнопку у двери, и скоро появился портье. Окинув взглядом комнату, достал из шкафа метелку, совок и быстро все убрал и расставил по местам. Ни слова не говоря, бесшумно удалился.
«Где же ты, Курт? – мысленно взывал к приятелю Вадим Федорович. – Ох как ты мне сейчас нужен!»
– Ваш приятель-журналист не приедет, – будто прочитав его мысли, сказал Бохов. – Ему сейчас не до вас.
– И все-таки я не понимаю: зачем вам понадобилась вся эта канитель? – пощупав припухшую скулу, проговорил Казаков. – Неужели из-за записной книжки?
– Мы не любим, когда посторонние суют нос в наши дела, – сказал Бруно.
– Я хочу знать подробно, как, где и когда погиб мой отец, – возразил Казаков. – Разве это для меня постороннее дело?
– В эту войну погибли все мои близкие, – продолжал Бохов. – Я с таким же правом могу обвинить в бесчеловечной жестокости вас, русских, англичан, американцев, бомбивших наши города с мирным населением. Ваш отец был разведчик, и он знал, на что идет, забравшись в самое логово противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
– Хорошо говоришь, – усмехнулся Вадим. Его совсем не задели эти примитивные оскорбления.
Найденов отхлебнул виски. Нынче он пьет маленькими глотками, по-европейски. На нем отлично сшитый, стального цвета с блеском костюм, синяя рубашка без галстука, на пальце золотой перстень. Темно-русые волосы, на губах играет легкая добродушная улыбка, а в светлых глазах – ледок. И руки выдают его: пальцы нервно сжимают толстый хрустальный стакан.
Казаков недоумевал: за каким чертом он все-таки им понадобился? Может, Курт и прав: тогда на квартире Найденова и могли с ним, нетрезвым, сотворить какую-нибудь провокацию, но сейчас, когда он в курсе, кто они такие, чего им от него нужно? А что-то нужно, раз привезли сюда и закрыли в номере… И почему вежливый, обходительный Бруно препоручил его, Вадима, Найденову?
– Убей бог, не понимаю, что вам от меня нужно, – вырвалось у Казакова.
– Давай лучше поговорим о литературе, – сказал Игорь Иванович. – Ты задумал написать книгу о своем папаше-чекисте? – Он криво улыбнулся: – Плохой он был контрразведчик! Мой отец у него под носом в Андреевке целую агентурную сеть создал перед войной, а твой папаша прошляпил.
Это была неправда: когда Карнаков-Шмелев стал проявлять активность, Ивана Васильевича Кузнецова в Андреевке уже не было, он находился в Испании.
– И тут, в Германии, он погорел, – продолжал Найденов. – Его обложили, как волка в берлоге. Что ему оставалось делать? Вот и взорвал ящик толу.
«Ага, вот где тут собака зарыта! – дошло наконец до Вадима Федоровича. – Им почему-то стал поперек горла мой отец! Вернее – книжка о нем».
– Я располагаю другими сведениями, – заметил он. – Кузнецов – настоящий патриот и герой.
– В таком случае мой отец тоже не лыком шит! – рассмеялся Найденов. – И патриот, и герой, и удачливый разведчик. Твоего-то папашу разорвало на куски тут, в Германии, а Карнакова так и не удалось чекистам сцапать!
– Кто же тебе мешает о нем книжку написать? – усмехнулся Вадим Федорович. – Или у него тоже руки в крови советских людей, как у покойного Леонида Супроновича?
– Ладно, хватит темнить, – сказал Игорь Иванович. – Пиши чего хочешь и про кого хочешь… Можешь в свою книжонку моего отца вставить и даже меня… Ты ведь уже один раз описал мой светлый образ в годы оккупации? Вывел таким гнусным пащенком, помогающим своему папаше-карателю… Правда, имя другое придумал.
Вадим Федорович только подивился про себя: не думал он, что Игорь Найденов узнает себя в образе сынка жестокого карателя. Ему и в голову не приходило, что он вообще когда-нибудь книгу прочтет!
– Не вздумай, Казаков, упомянуть в своей книжке Бруно фон Бохова, – продолжал Найденов. – И больше не вынюхивай ничего ни здесь, ни в Берлине.
– А что, чует кошка, чье мясо съела? – сказал Казаков.
– Бруно фон Бохову наплевать, что ты напишешь, – помолчав, заметил Игорь Иванович. – Просто он не любит, когда его благородное имя треплют в печати. Вот такая у него слабость: не терпит излишней популярности! Можешь ты это понять?
– Почему же он мне сам об этом не сказал? – спросил Вадим Федорович.
– Он поручил это дело мне.
– Я пишу художественное произведение, – проговорил Казаков. – И все фамилии, кроме Кузнецова, будут изменены… Так что твой шеф может быть спокоен.
– Зачем же ты домогался разрешения посмотреть архивы? – забрасывал его вопросами Найденов. – Зачем хотел встретиться с бывшим гестаповцем? И какого черта рыжий Курт Ваннефельд собирает для тебя документальный материал?
– Сам ты хреновый журналист, если не понимаешь, что для литератора любой факт – находка! – отомстил ему Казаков.
– Документальных фактов у тебя не будет, – заметил Найденов. – Будь добр, отдай мне записную книжку, которая у тебя в правом кармане куртки.
– А этого не хочешь? – Вадим Федорович не удержался и показал ему кукиш.
В следующее мгновение Найденов перехватил его руку, рванул на себя и попытался заломить за спину. Вадим Федорович – он сидел напротив – вывернулся, вскакивая со стула на ноги, коленом опрокинул столик. Желтое виски забулькало из узкого горлышка плоской бутылки на ковер, банки с пивом покатились по полу. Выпрямляясь, Вадим Федорович нанес Найденову прямой удар в подбородок и тут же получил ответный в скулу. Из глаз брызнули искры. Дрались молча, ожесточенно. Игорь все норовил применить силовой прием, но Казаков ловко ускользал. Один раз от сильного неожиданного удара он очутился на мягкой кровати, но успел ткнуть подскочившего Найденова ногой в грудь, и тот отлетел к окну. Они были примерно одного роста, да и силы их были равными, но скоро Вадим Федорович почувствовал, что начинает задыхаться, сердце гулко колотилось в груди. У Найденова тоже вырывалось дыхание с хрипом, а из уголка губы тянулась тоненькая струйка крови.
– Объявляю ничью, – услышали они насмешливый голос Бруно.
Он стоял у двери и смотрел на них. Стройный, худощавый, в светлом костюме и галстуке в горошек, он действительно сейчас напоминал судью на ринге.
Вадим Федорович на миг расслабился и в то же мгновение очутился в железных объятиях Найденова, левая рука Игоря ловко вытащила из кармана записную книжку. Хватка сразу ослабла, и Казаков, подняв с пола опрокинутый стул, поставил его и уселся. Скула горела, правый глаз слезился. Надо отдать должное Найденову – он старался не бить в лицо, зато все тело гудело от его мощных ударов по корпусу и груди.
– Ишь, перевернули все вверх дном, – все тем же насмешливым тоном произнес Бруно. – Это что, у вас, русских, так принято отмечать встречи земляков?
Нажал на кнопку у двери, и скоро появился портье. Окинув взглядом комнату, достал из шкафа метелку, совок и быстро все убрал и расставил по местам. Ни слова не говоря, бесшумно удалился.
«Где же ты, Курт? – мысленно взывал к приятелю Вадим Федорович. – Ох как ты мне сейчас нужен!»
– Ваш приятель-журналист не приедет, – будто прочитав его мысли, сказал Бохов. – Ему сейчас не до вас.
– И все-таки я не понимаю: зачем вам понадобилась вся эта канитель? – пощупав припухшую скулу, проговорил Казаков. – Неужели из-за записной книжки?
– Мы не любим, когда посторонние суют нос в наши дела, – сказал Бруно.
– Я хочу знать подробно, как, где и когда погиб мой отец, – возразил Казаков. – Разве это для меня постороннее дело?
– В эту войну погибли все мои близкие, – продолжал Бохов. – Я с таким же правом могу обвинить в бесчеловечной жестокости вас, русских, англичан, американцев, бомбивших наши города с мирным населением. Ваш отец был разведчик, и он знал, на что идет, забравшись в самое логово противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191