Мать поставила перед ним одну рюмку, значит, напрасно он в мыслях грешил на нее.
– Лешка-лектрик, раньше жил в Кленове, – ответила мать, пододвигая ему соленые грузди.
«Для Лехи достала из подпола грузди…» – подумал Павел, вспоминая Лешку Антипова, с которым в детстве как-то раз подрался. Парень крепкий, вот только ростом не вышел. Лицо у него всегда красное, – любит выпить, – рот большой, зубы лошадиные, в плечах широкий, а короткие ноги кривые. Кажется, он женат на старшей дочери Лидки Корниловой, такой же длинной и тощей, как мамаша. Как же звать ее? Нонна или Надя? Видел на танцах, здоровался, а как звать, забыл.
– Когда снова то приедешь? – спросила мать, усаживаясь напротив.
– Как звать старшую дочку Корниловых? – думая о своем, поинтересовался Павел.
– Анютка… Приглянулась, что ли?
– Она выше Лешки-электрика на голову…
– Ты тоже облюбовал себе кралю, едва до плеча достает, – подковырнула мать.
«Вот деревня! – усмехнулся про себя Павел. – Все уже знают».
– Хорошие грузди, – пробормотал он, выпив рюмку и закусив сизым, будто отлакированным, грибом.
– Аль в Питере-то не нашлось подходящей девки? – выпытывала мать. – Зачем тебе нашенскую, деревенскую? Тебе надо, как батьке, городскую, ученую…
– Кто знает, что нам нужно? – глядя в окно, сказал он.
Почему-то всем всегда все ясно, что тебе нужно и как лучше поступить. Даже тем, кто сам свою жизнь не смог по-человечески устроить… Лида Добычина неглупа, начитанна. Ее мечта – стать театральным режиссером. Такая маленькая, хрупкая, а гляди – замахнулась на серьезную мужскую профессию! Ну разве можно представить ее в зрительном зале на репетиции с актерами? Кто ее будет слушаться? Вадим Казаков сделал такое уморительное лицо, когда она заявила, что будет режиссером, что Павел от души расхохотался. По том Вадим сказал ему, что в театральном искусстве она «шурупит».
– Мое дело маленькое, а только Лидка Добычина тебе не пара, – заметила мать, наливая в чашки крепко заваренный чай.
– Про Игоря так ничего и не слышно? – спросил Павел.
– Сгинул мой Игорек, такое время страшное было… – Она тяжко вздохнула. – Да и я, видать, виновата. Ну что поделаешь, коли я такая неласковая вам мать? Меня ведь жизнь тоже не баловала: нас было у матушки десятеро. В пять лет уже стирала, а в одиннадцать коня с сохой вдоль борозды водила.
– Ты со Шмелевым жила, – не удержался и упрекнул сын.
– Неужто я никогда не замолю свой грех? – помолчав, ответила она. – Видно, бог простит, а люди – нет. Сын-то родной и тот волком глядит!
– Ты хоть знала, что Карнаков-Шмелев – враг?
– У него на лбу не написано было. – Горькая усмешка искривила губы матери. – Он мне муж… И если хочешь знать, Григорий был мне лучшим мужем, чем твой родной батька!
– Пойду я, – поднялся Павел.
– До поезда еще не скоро, – взглянув на ходики, сказала мать.
– Может, зимой на каникулы приеду, – сказал он. – Чего тебе привезти?
– Белых сушек к чаю, – ответила мать.
– И всего-то? – удивился он.
– У меня все есть, хоть и без мужика живу, – с гордостью сказала мать.
Она проводила его до калитки, ни он, ни она не сделали попытки ни обняться, ни поцеловаться, даже руки не пожали друг другу.
– Пока, – сказал Павел.
– Ты бы не околачивался у людей-то, – упрекнула мать. – У тебя свой дом есть.
– Наверное, к ночи дождь ударит, – сказал Павел, глядя на узкие тучи над бором.
– Я уж не иду на вокзал, небось там провожальница ждет тебя?
Павел закрыл за собой калитку, подергал за ручку.
– Забыл петли заменить, на честном слове держатся, – сказал он и, не оглядываясь, зашагал вдоль ряда домов.
Александра Волокова, опустив полные руки, смотрела ему вслед, в светлых глазах ее не блеснуло и слезинки. Закрыла калитку на железную щеколду, внимательно поглядела на пустынную улицу. В домах уже засветились огни.
Когда она вернулась, с чердака слез рослый седоволосый мужчина. У него была борода, к ней прицепился клочок пыльной паутины. Человек сам задвинул в сенях засов в скобы, вошел вслед за женщиной в избу. Александра плотно занавесила окна, стол пододвинула к самой стене, чтобы с улицы было не видно.
– Чего это он к тебе вдруг ходить стал? – усевшись в темном углу на крашеную табуретку, ворчливо проговорил он.
– Одолжение делает, – усмехнулась Александра. – Со мной почти не разговаривает, постучит молотком или топором – и вон со двора. Ни разу дома не переночевал. Родной сын, а тепла между нами нету.
– Здоровенный вымахал, но до деда, Андрея Ивановича, ему далеко.
– Ненавижу я всю их абросимовскую породу, – со злостью вырвалось у Александры. – Ефимья проходит мимо – вроде меня и не видит. У-у, вредная! И внук ее Вадька такой же: за версту обходит… Это они с Пашкой Игорька отсюда выгнали!
– Из-за меня? – закуривая папиросу, спросил мужчина.
– Зря ты сюда приехал, – сказала она. – Хотя обличье у тебя и другое, а узнать можно. Чего бороду-то, как поп-расстрига, отпустил?
– Не могу я без тебя, Саша, – негромко произнес он. – Живу, как волк в логове. Днем ладно, а ночами ты передо мной маячишь как наваждение! Знаю, что головой рискую, а вот не смог, приехал в эту проклятую Андреевку!
– Промахнулся ты, выходит, Ростислав Евгеньевич? – насмешливо бросила она на него взгляд. – Мне-то толковал, когда немцы заявились, что Советской власти конец на веки вечные, а вон как оно все повернулось! Гитлер сгинул, а в Германии строят социализм?
– Две Германии есть, Саша, две. В одной социализм строят, как ты говоришь, а в другой – оружие куют, чтобы его свергнуть.
– Что ж, опять война?
– История еще свой окончательный приговор не вынесла.
– Тебе бы на печке бока греть, а ты еще на что-то надеешься, – рассудительно заметила она. – Чего с немцами-то не ушел?
– Я – русский, Саша, – произнес он. – И без России не могу.
– Зато она без таких, как ты, обходится… Что вы людям-то дали – войну, голод, разруху. Да что говорить… Какую теперь фамилию-то носишь?
– Для тебя я – Ростислав Карнаков.
– Не думала не гадала тебя больше увидеть! Как снег на голову…
– Может, последний раз свиделись, – с грустью произнес он. – Продай ты, Саша, дом, хозяйство – и со мной! – Карнаков и сам не верил тому, что говорил.
– Какая же это будет жизнь? – жалостливо посмотрела она на него. – Вечно в страхе? Когда Андреевку освободили, сколько раз меня в НКВД таскали, все про тебя пытали… Слава богу, оставили в покое, рази я пойду снова на такое? Ищут тебя, Ростислав, не забыли. И Леньку Супроновича ищут. Многих уже нашли и судили. А этот Костя Добрынин сам властям сдался. Его еще в войну немцы на самолете скинули под Москвой, а он сразу в НКВД. Недавно вернулся домой, малюет разные плакаты к праздникам. Женился на Марийке, дочке бывшего председателя поселкового Совета Никифорова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
– Лешка-лектрик, раньше жил в Кленове, – ответила мать, пододвигая ему соленые грузди.
«Для Лехи достала из подпола грузди…» – подумал Павел, вспоминая Лешку Антипова, с которым в детстве как-то раз подрался. Парень крепкий, вот только ростом не вышел. Лицо у него всегда красное, – любит выпить, – рот большой, зубы лошадиные, в плечах широкий, а короткие ноги кривые. Кажется, он женат на старшей дочери Лидки Корниловой, такой же длинной и тощей, как мамаша. Как же звать ее? Нонна или Надя? Видел на танцах, здоровался, а как звать, забыл.
– Когда снова то приедешь? – спросила мать, усаживаясь напротив.
– Как звать старшую дочку Корниловых? – думая о своем, поинтересовался Павел.
– Анютка… Приглянулась, что ли?
– Она выше Лешки-электрика на голову…
– Ты тоже облюбовал себе кралю, едва до плеча достает, – подковырнула мать.
«Вот деревня! – усмехнулся про себя Павел. – Все уже знают».
– Хорошие грузди, – пробормотал он, выпив рюмку и закусив сизым, будто отлакированным, грибом.
– Аль в Питере-то не нашлось подходящей девки? – выпытывала мать. – Зачем тебе нашенскую, деревенскую? Тебе надо, как батьке, городскую, ученую…
– Кто знает, что нам нужно? – глядя в окно, сказал он.
Почему-то всем всегда все ясно, что тебе нужно и как лучше поступить. Даже тем, кто сам свою жизнь не смог по-человечески устроить… Лида Добычина неглупа, начитанна. Ее мечта – стать театральным режиссером. Такая маленькая, хрупкая, а гляди – замахнулась на серьезную мужскую профессию! Ну разве можно представить ее в зрительном зале на репетиции с актерами? Кто ее будет слушаться? Вадим Казаков сделал такое уморительное лицо, когда она заявила, что будет режиссером, что Павел от души расхохотался. По том Вадим сказал ему, что в театральном искусстве она «шурупит».
– Мое дело маленькое, а только Лидка Добычина тебе не пара, – заметила мать, наливая в чашки крепко заваренный чай.
– Про Игоря так ничего и не слышно? – спросил Павел.
– Сгинул мой Игорек, такое время страшное было… – Она тяжко вздохнула. – Да и я, видать, виновата. Ну что поделаешь, коли я такая неласковая вам мать? Меня ведь жизнь тоже не баловала: нас было у матушки десятеро. В пять лет уже стирала, а в одиннадцать коня с сохой вдоль борозды водила.
– Ты со Шмелевым жила, – не удержался и упрекнул сын.
– Неужто я никогда не замолю свой грех? – помолчав, ответила она. – Видно, бог простит, а люди – нет. Сын-то родной и тот волком глядит!
– Ты хоть знала, что Карнаков-Шмелев – враг?
– У него на лбу не написано было. – Горькая усмешка искривила губы матери. – Он мне муж… И если хочешь знать, Григорий был мне лучшим мужем, чем твой родной батька!
– Пойду я, – поднялся Павел.
– До поезда еще не скоро, – взглянув на ходики, сказала мать.
– Может, зимой на каникулы приеду, – сказал он. – Чего тебе привезти?
– Белых сушек к чаю, – ответила мать.
– И всего-то? – удивился он.
– У меня все есть, хоть и без мужика живу, – с гордостью сказала мать.
Она проводила его до калитки, ни он, ни она не сделали попытки ни обняться, ни поцеловаться, даже руки не пожали друг другу.
– Пока, – сказал Павел.
– Ты бы не околачивался у людей-то, – упрекнула мать. – У тебя свой дом есть.
– Наверное, к ночи дождь ударит, – сказал Павел, глядя на узкие тучи над бором.
– Я уж не иду на вокзал, небось там провожальница ждет тебя?
Павел закрыл за собой калитку, подергал за ручку.
– Забыл петли заменить, на честном слове держатся, – сказал он и, не оглядываясь, зашагал вдоль ряда домов.
Александра Волокова, опустив полные руки, смотрела ему вслед, в светлых глазах ее не блеснуло и слезинки. Закрыла калитку на железную щеколду, внимательно поглядела на пустынную улицу. В домах уже засветились огни.
Когда она вернулась, с чердака слез рослый седоволосый мужчина. У него была борода, к ней прицепился клочок пыльной паутины. Человек сам задвинул в сенях засов в скобы, вошел вслед за женщиной в избу. Александра плотно занавесила окна, стол пододвинула к самой стене, чтобы с улицы было не видно.
– Чего это он к тебе вдруг ходить стал? – усевшись в темном углу на крашеную табуретку, ворчливо проговорил он.
– Одолжение делает, – усмехнулась Александра. – Со мной почти не разговаривает, постучит молотком или топором – и вон со двора. Ни разу дома не переночевал. Родной сын, а тепла между нами нету.
– Здоровенный вымахал, но до деда, Андрея Ивановича, ему далеко.
– Ненавижу я всю их абросимовскую породу, – со злостью вырвалось у Александры. – Ефимья проходит мимо – вроде меня и не видит. У-у, вредная! И внук ее Вадька такой же: за версту обходит… Это они с Пашкой Игорька отсюда выгнали!
– Из-за меня? – закуривая папиросу, спросил мужчина.
– Зря ты сюда приехал, – сказала она. – Хотя обличье у тебя и другое, а узнать можно. Чего бороду-то, как поп-расстрига, отпустил?
– Не могу я без тебя, Саша, – негромко произнес он. – Живу, как волк в логове. Днем ладно, а ночами ты передо мной маячишь как наваждение! Знаю, что головой рискую, а вот не смог, приехал в эту проклятую Андреевку!
– Промахнулся ты, выходит, Ростислав Евгеньевич? – насмешливо бросила она на него взгляд. – Мне-то толковал, когда немцы заявились, что Советской власти конец на веки вечные, а вон как оно все повернулось! Гитлер сгинул, а в Германии строят социализм?
– Две Германии есть, Саша, две. В одной социализм строят, как ты говоришь, а в другой – оружие куют, чтобы его свергнуть.
– Что ж, опять война?
– История еще свой окончательный приговор не вынесла.
– Тебе бы на печке бока греть, а ты еще на что-то надеешься, – рассудительно заметила она. – Чего с немцами-то не ушел?
– Я – русский, Саша, – произнес он. – И без России не могу.
– Зато она без таких, как ты, обходится… Что вы людям-то дали – войну, голод, разруху. Да что говорить… Какую теперь фамилию-то носишь?
– Для тебя я – Ростислав Карнаков.
– Не думала не гадала тебя больше увидеть! Как снег на голову…
– Может, последний раз свиделись, – с грустью произнес он. – Продай ты, Саша, дом, хозяйство – и со мной! – Карнаков и сам не верил тому, что говорил.
– Какая же это будет жизнь? – жалостливо посмотрела она на него. – Вечно в страхе? Когда Андреевку освободили, сколько раз меня в НКВД таскали, все про тебя пытали… Слава богу, оставили в покое, рази я пойду снова на такое? Ищут тебя, Ростислав, не забыли. И Леньку Супроновича ищут. Многих уже нашли и судили. А этот Костя Добрынин сам властям сдался. Его еще в войну немцы на самолете скинули под Москвой, а он сразу в НКВД. Недавно вернулся домой, малюет разные плакаты к праздникам. Женился на Марийке, дочке бывшего председателя поселкового Совета Никифорова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191