Тон отца был укоризненным:
– Единственная вещь…
– Помогите нам кто-нибудь, доставьте кислород для капитана Сифорта, ради бога, поторопитесь!
– …жертва… жизнь… – Он задыхался. – Но, сын… никогда… не трать ее впустую.
Мы продолжали двигаться, и казалось, что прошла вечность, прежде чем мы приблизились к мигающему огню катера-спасателя.
Два техника медленно вели отца, его тело казалось безвольным, третий тащил меня за запястье. К скафандру отца был прикреплен новый резервуар с кислородом, но его радио молчало, не реагируя на мои обращения.
Медики встретили нас в шлюзовой камере. Они расстегнули его шлем, едва произошла герметизация. Незамеченный, я прислонился к стене, рыдая до тех пор, пока в конце концов отец не зашевелился, пытаясь с ругательствами сорвать с себя кислородную маску.
Только тогда я снял свой скафандр и избавился от невыразимо грязной одежды под ним.
Кто-то закутал меня в шерстяное одеяло и проводил до ванной. Я плакал все время, пока мылся.
Затем я вышел, хлюпая носом, и опять кто-то завернул меня в одеяло и проводил в приемную Адмиралтейства. Я нашел там отца, разговаривавшего с господином Торном.
– Ты не представляешь проблемы, с которой столкнулся Кан. Из-за тебя на большей части Европы не работали телефоны.
Отец обессиленно закрыл глаза.
Торн добавил:
– Я услышал только конец его выступления. До тех пор, пока Эд не позвонил, меня… ничего не интересовало.
– Довольно резкое и внезапное изменение точки зрения на проблему.
– У меня? О, ты имеешь в виду Кана. – Лицо Торна прояснилось. – Он согласился на весь твой план действий. Отступление войск ООН, амнистия всем, поставки воды начнутся с понедельника. Конечно, под охраной полиции. Он утверждает, что чрезмерно жесткие действия осуществлялись по приказу Лисон и ее окружения, в то время как он был не в курсе происходящего, находясь вне пределов досягаемости.
– Кто-нибудь будет должен помочь Чангу договориться с нижним населением. Его самообладание несколько поизносилось.
– Да.
– Итак, тогда… – Отец бросил взгляд на закрытую решетку кабинета. – Кто меня арестует? Эд Вилкес?
– О чем ты говоришь?
– Не играй со мной. Что за обвинение предъявлено мне? В мятеже?
– Ну, это вопрос, относящийся к амнистии. Капитан Вилкес!
Решетка раздвинулась. Вилкес замер на пороге.
– Да, сэр?
– Какова формулировка приказа об амнистии?
– Разрешите мне принести распечатку, – Через мгновение капитан вернулся и зачитал:
– «…Предоставляю полную амнистию всем лицам, гражданским и военным, за какое-либо и все деяния, касающиеся беспорядков в Нью-Йорке и его окрестностях…»
Отец сдвинул брови.
– Но я сказал…
– Разрешите мне закончить, «…военные меры противодействия, уничтожение имущества, смерть лиц», и так далее и тому подобное.
– Исключая меня! Я ясно дал понять…
– Да. Я записал и зарегистрировал наш разговор полностью; он доступен, в случае если кто-нибудь заинтересуется. К сожалению, из-за неразберихи я не сумел записать ту часть, в которой…
– Ты что? – Отец вскочил. – Черт побери, Джефф…
– Это была всего лишь оплошность, – раздражительно произнес Торн. – Под давлением человек чего только не сделает!
– Оплошность. – Отец с гримасой отвращения отвернулся.
Глаза Торна наполнились слезами. Он пересек комнату, обнял отца.
– Идите с Богом, господин Генеральный секретарь.
– И ты, Джефф.
– Мы скоро приземлимся. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – я хотел было продолжить, но стюард всем своим видом демонстрировал, что он не был столь разговорчив.
Отец протер глаза.
– У меня ужасно болит голова.
– Так и должно было быть.
– Или хуже. Думаешь, у меня по-прежнему мозги на месте?
Улыбка стюарда выглядела неуклюжей.
– Я уверен, что вы совершенно здоровы, – тихо сказал он и пошел дальше.
Я отпустил руку отца, которая довольно долго теребила мою новую накрахмаленную рубашку. Голубой не был моим любимым цветом, но я был благодарен за то, что мне не пришлось ехать обнаженным.
Я сказал отцу:
– У меня была самая настоящая истерика. – Как будто речь шла о ком-то другом!
– Смерть – неприятная вещь. Это нормальная реакция.
– Но ты не боялся.
– О, ерунда. – Он откинулся назад в кресле. – Я только не был до такой степени… громким.
Презирая самого себя, я вымученно улыбнулся. Через некоторое время я отважился спросить:
– Почему мы летим в Нью-Йорк, вместо того чтобы отправиться домой?
– У меня есть… незаконченные дела.
– Ты думаешь… – Я сжал руку отца. – Ты будешь так же рад, как и я, вернуться в резиденцию? К уединению за нашими стенами?
– Уединение. Я хотел бы этого. – Тон его голоса был печальным. – Больше, чем чего-нибудь в мире.
Вертолет приземлился на плоскую крышу башни Франджи в ослепительном сиянии сотен огней голографических камер. В углу, около лифтов, нас ждала мама, ее рука лежала на плече старого господина Чанга. Он выглядел как тяжелобольной человек, она – измученной и мрачной. Я судорожно сглотнул, напуганный расплатой, ожидавшей меня впереди.
Лопасти винта вертолета замедлили свое вращение. Генерал Рубен сказал что-то сенатору Боланду, прикрывая рот рукой, и сделал знак солдату, чтобы тот выдвинул лестницу.
Когда дверь отъехала в сторону, отец крепко схватил мою руку.
– Сэр, вы не должны держать меня. Я не убегу.
– Ты уверен в этом?
– Клянусь Господом Богом, сэр! – Я выдержал его пристальный взгляд. Спустя долгую минуту, удовлетворенный, он отпустил мою руку и вошел в легкий вечерний туман.
Толпа журналистов и должностных лиц ринулась вперед. Они старались прикоснуться к нему, сунуть ему в лицо камеры и микрофоны.
Я ожидал, что он оттолкнет их в сторону в ярости, но он улыбнулся и расправил плечи. Вспышки огней усилились.
Когда на какое-то мгновение возникло затишье, сенатор Боланд сделал шаг вперед, его сын Роб остался на месте.
– Добро пожаловать назад, капитан Сифорт. Вы покорили мир.
Отец кивнул, но прошел мимо него и не остановился, пока он не достиг ограждения. Опираясь одной рукой на стальной поручень, он повернулся, намереваясь обратиться к толпе журналистов.
– Какие чувства вы испытали…
– Вы знали, что Генеральный секретарь Кан отступит?
– Были ли вы…
– Будете ли вы…
Я пробивал себе дорогу сквозь толкающуюся людскую массу к дальнему углу плоской крыши. Господин Чанг бегло осмотрел меня.
– Чако, – сказал он.
– Не-а. Фити.
По его губам скользнула легкая улыбка.
– Должно быть, смутил та.
Я повернулся к маме. Ее лицо было каменным. Я положил свою голову к ней на грудь, мои руки обхватили ее и соединились за ее спиной.
Прошла целая минута. Наконец мамина рука коснулась моего затылка и медленно погладила меня по шее. Спустя некоторое время я высвободился из объятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155