«Вниманию господина Гурского» — значилось вначале. А затем — коротко и сухо. Казенно.
Так что сразу становилось ясно: писано человеком не творческим.
И стало быть, по разумению Гурского, серьезным.
"Агентство, специализирующееся на историческом и экзотическом туризме, было бы заинтересовано периодически получать и распространять в печатных и электронных СМИ, а также в сети Интернет от своего имени или от имени автора материалы, аналогичные опубликованному в…
В случае если это предложение вас заинтересовало, пожалуйста, свяжитесь с нами по…"
Следовал электронный адрес.
В принципе, это могло быть ничем.
Шуткой.
Идиотским розыгрышем.
Неплохим и совсем неглупым замыслом, страшно, однако, далеким от реализации.
Одновременно это могло быть всем.
И тогда выходило, что, покуражившись вволю, звездный час репортера Гурского сбросил наконец шутовскую маску и предстал перед ним в истинном, достойном обличье.
В этом случае следовало немедленно добраться до компьютера.
Вампир Степа — мифический или настоящий.
Отпуск.
Медсестра.
Все это уже не имело ни малейшего значения.
Услуга Моны Лизы

Разумеется, Мона Лиза была ни при чем.
Сравнение к тому же было слишком далеко от действительности.
Но фраза прилипла.
Теперь про себя он называл ее только так.
Возможно, к слову, расслабившись, пару раз назвал вслух.
Даже, вероятнее всего, назвал.
Но судя по тому, что реакции не помнил, она приняла это как должное.
Черт побери, этот Михаил Ростов — действительно гений, причем не только в своей гематологии.
Он прекрасный психолог.
И в частности — знаток женской психологии.
Все, что сказано было относительно Моны Лизы в минувшую их встречу, коротко, совсем не зло, скорее уж — иронично, было именно то, что следовало сказать.
Ни слова лишнего, но и ни малейшего пробела в предоставленной информации.
Системные мозги — вот что это такое.
Они остаются таковыми, даже когда речь идет о женщине.
Принцесса в придуманном замке.
А почему и нет, если от этого никому не хуже?
В замке теперь горели свечи.
Две толстые ароматические свечи — очевидно, что-то восточное.
Мерцание было слабым, зато запах, разливаясь по комнате, приятно кружил голову.
Немного экзотики в сексе, почему бы и нет?
Он был сторонником экспериментов, только без экстрема.
Она, впрочем, искусной оказалась только в части декора.
В остальном — пресна. Почти пуританка, под предлогом все тех же «жирных рук».
«Интересно, явись я с камушком каратов на десять или какой-нибудь цацкой от „Cartier“ в тех же пределах — в дело пошла бы камасутра?»
Мысль, впрочем, была беззлобной. Ростов оказался прав даже в том, чего не произнес. На нее совершенно невозможно было злиться. Иногда — раздражаться. Это — да. Но ненадолго.
Женщина словно услышала последнюю мысль: голос из распахнутой двери ванной комнаты звучал капризно. Настолько, чтобы вызвать раздражение.
Не больше.
— Хочу вина. Белого. В холодильнике калифорнийское…
У нее была небольшая уютная квартирка, оформленная Продуманно — европейский минимализм вместо византийской роскоши, принятой в России.
Следовало принять это как позицию, стиль, вкус хозяйки, наконец.
Многие, надо думать, и принимали. Так же как сентенцию про Мону Лизу.
У него по этой части, к счастью, был гуру — Михаил ростов.
— Дай ей волю — понимай: Нобелевскую премию и все, что к ней прилагается, — нувориши обгрызут собственные локти.
— Все так запущенно?
— А ты не заметил разве, как она говорит? Никогда — «один мой приятель». Непременно — «один мой приятель-олигарх». «Мой приятель — один из десяти самых влиятельных…» Но приятель — существо почти не материальное. Мифическое. В конце концов, его можно действительно завести. Сам знаешь, у нас теперь плюнешь — попадешь в олигарха. Придумать, в конце концов, можно. А вот предмет мира абсолютно материального — нет. Однако на «нет» есть разного рода уловки. Минимализм — штука очень удобная и модная к тому же. То же в тряпках, цацках, машинах. И слава Богу — я не слишком платежеспособен, оброка не вынесу.
— А потом?
— Суп с котом! Я же просил — не надо о грустном. И о «потом» тоже не надо, я суеверный…
Черт бы тебя побрал с твоими суевериями, Ростов! Лучше бы нам договориться.
Он появился на пороге ванной комнаты с запотевшим ведерком на подносе. Из ведерка торчала также запотевшая бутылка калифорнийского.
Белоснежная салфетка.
Два в меру пузатых — как раз для белого калифорнийского — фужера на тонких ножках.
Тонкие ломтики сыра на тарелке переложены крупными черными виноградинами.
Но в глазах холод.
Скорее, холодная грусть.
Безнадежная — пожалуй, будет самое верное.
Она приветственно помахала ножкой, аккуратным — ни клочка пены на мраморной стене — жестом извлеченной из пышной массы.
Красиво.
Но он хранил печаль.
— Что, молодец, не весел? Заставили работать?
— Отнюдь. — Он аккуратно поставил поднос на пол, опустился рядом. — Скажи, Лиля, а если бы ты сейчас не захотела белого калифорнийского…
— Да-а-а?..
— Я так и валялся бы там, как собака, которая, конечно, могла бы и поскулить…
На секунду он вдруг испугался.
Настолько, что дрогнула рука, и плеснулось вино, крупной слезой покатилось по тонкой стенке бокала.
«Я переигрываю, — подумал почти в панике, — я чертовски переигрываю. Это никуда не годится».
И сразу — почти мгновенно — пришло облегчение.
Страх отступил.
Она заговорила, медленно слизывая розовым язычком холодную каплю-слезу на внешней стенке бокала.
Конечно же, она заметила ее, но истолковала по-своему.
— Послушай, малыш… — Голос женщины был мягким, каким бывал очень редко. И проникновенным. — Послушай, маленький…
Через несколько секунд он успокоился окончательно.
И облегченно перевел дух.
Она же, снова истолковав это совершенно по-своему, откликнулась на отчаянный, судорожный, как ей показалось, вздох мягким, мелодичным голосом.
— Я знаю, сейчас тебе тяжело с этим смириться, но пройдет время…
А время и в самом деле шло.
И он решил, что уже можно переходить к главному вопросу.
В прохладной темноте спальни — окно открыли, выветривая надоевшие благовония, — они лежали почти по-братски, прижавшись друг к другу и натянув одеяло до самого носа.
— Послушай, Лиля, возможно, это звучит слишком пафосно и уж по крайней мере довольно странно, наверное, в моих устах. Вы, русские — и справедливо! — говорите о западном прагматизме. Мы действительно много считаем, просчитываем так и этак все варианты, прежде чем принять решение. А порывы души, разные внезапности, в том числе без личной выгоды… Но я, кажется, запутался. В общем, это, конечно, можно было сказать коротко. Я хочу помочь Михаилу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103