И не отпирать до рассвета, что бы ни произошло. Это случилось…
— …в ночь полной луны.
— Ты прав, Стив.
— Ну, разумеется. В детстве я тоже читал Стокера.
— О нем поговорим позже.
— Не сомневаюсь. Что же случилось этой ночью?
— Разочарую тебя — ничего. Но на следующий день Влад потребовал того же. И далее — каждый вечер. Так прошел еще один месяц. А потом он велел старику убираться.
— И тот?
— Пытался спорить. Но Владислав, как и в случае с докторами, был категоричен. А точнее — груб.
— Прежде, как я понимаю, ваш друг не позволял себе грубости? До болезни?
— Правильно понимаете, Полли. Никогда, ни с кем. Даже в детстве. Не только грубости, но и простого панибратства. Небрежного тона. Сленга. Влад был воспитан на старый лад. И не желал меняться.
— Однако ж изменился.
— Увы.
— Знаешь что, Энтони… Пожалуй, я должен сказать тебе кое-что, прежде чем ты поведаешь наконец историю своего вандализма… Не перебивайте меня, Полли! Допускаю, что вы готовы благосклонно слушать его и дальше. Такова, надо полагать, профессиональная этика. Я, по счастью, ею не обременен. И потому называю вещи своими именами. Психов — психами. Вандалов, оскверняющих трупы, — вандалами. Без реверансов. Так вот, сэр Энтони…
— Остановитесь, Стив! Вспомните последний день на «Титанике». Тот, накануне «озарения». Вы были…
— Каким, интересно знать?
— Таким же, как сейчас.
— И каким же, Полли? Каким именно?
— Агрессивным. Не желающим слушать. До той поры, пока не выяснилось…
— Простите, Полли. Я вас понял и потому рискну перебить. Во-первых, ошибаетесь, дорогуша! Тогда я был растерян и, пожалуй, изрядно напуган. Говоря откровенно, я попросту запаниковал. Теперь — другое. Я взбешен. Прилететь из Москвы, пустив на самотек массу горящих дел, чтобы услышать пересказ дешевого триллера?! Нет слов! А во-вторых, кое-что вы заметили справедливо. Но преждевременно. В том смысле, что не дали мне договорить. «Пока не выяснилось…» В самую точку, дорогая леди. В самую точку! Ваш покорный слуга собирался сказать буквально следующее: «Сэр Энтони! Я внимательно, хотя не без труда, слушал вас и не услышал ничего, что позволило бы оправдать глупости, которые вы, похоже, натворили и ради которых, собственно, мне пришлось пересечь пол-Европы. Посему очень надеюсь — что-то, достойное нашего внимания, заключается в документах, в которых вы копались ночь напролет, прежде чем всадить осиновый кол в сердце покойника…» Брр, противно даже произносить такое! Мерзко. Запредельно. Ну да ладно. Словом, я надеюсь… Очень, повторяю, надеюсь, что из этих бумаг выяснится — слышите, Полли? — нечто более убедительное, чем та чушь, которую наш дорогой друг нес на протяжении часа.
— Это все?
— Все.
— Я не обиделся, Стив.
— Слава Богу!
— Собственно, вся та чушь, которую я нес на протяжении часа, призвана предварить одну лишь просьбу. Мою личную просьбу.
— Я слушаю, Энтони.
— Бумаги со мной.
— Их много?
— Остатка ночи, полагаю, хватит, чтобы проглядеть основные. И стало быть, завтра ты сможешь вернуться в Москву.
— Полли?
— Я готова.
— Благородная женщина! А что, если я скажу, что доверяю вам полностью?
— Боюсь, я не смогу пробить воздушный коридор этой ночью.
— Не понял?
— Мой самолет полностью в твоем распоряжении, Стив, но вряд ли ты сумеешь вылететь до завтрашнего утра.
— Не становись в позу, старина. Я же сказал, что надеюсь… Но читать на пару, чтобы потом пересказывать друг другу… Вы понимаете, о чем я толкую, Полина?
— Да. И уже сказала, что готова. К тому же вам явно не мешает выспаться, Стив.
— Не стану спорить.
— Тогда — до завтра. Отвезете меня домой, Энтони?
В машине Полину неожиданно осенило:
— Вы так уверенно говорили про остаток ночи, Энтони… Полагаете, Стив действительно не задержится дольше?
— Напротив, полагаю — его боевой настрой поутру рассеется.
— При чем тогда остаток ночи?
— Очень просто. Завтра я собирался вылететь в Бухарест. И думал: может, друзья захотят составить мне компанию?
— Интересная мысль…
— Обсудим за кофе?
— Тогда я вряд ли успею до завтра.
Внушительная папка с бумагами лежала у нее на коленях.
Лорд Джулиан вздохнул с пониманием. И с некоторым сожалением одновременно.
Ошибка Моны Лизы
Свечи горели.
Две бледно-голубые свечи в тонком, прозрачном канделябре.
Зыбкое мерцание, подрагивая, разливалось в пространстве, преломлялось в причудливых изгибах цветного муранского стекла. Подсвечник был сработан так искусно, что казалось — сам источает таинственное свечение.
Стильная вещица.
И дорогая, вне всякого сомнения.
Ростов вопросительно взглянул на Лилю.
Дело, разумеется, заключалось не только в роскошной безделушке.
Стол был накрыт подчеркнуто торжественно.
Белая скатерть, нарядный фарфор, парадный хрусталь. Тонкими ломтиками нарезаны аппетитные деликатесы. Натюрморт сильно смахивал на картинку в глянцевом журнале.
Так не похоже на Мону Лизу.
Совсем не похоже.
Спору нет, Лилия любила вкусно поесть. Однако предпочитала, чтобы ее обслуживали другие. Сама готовила редко, неохотно. И вдруг — загадочная метаморфоза.
Брови Ростова поползли вверх и там на пару секунд застыли.
— А еще мы будем пить коньяк…
Она говорила вкрадчиво, тоном игривым, многозначительным, но одновременно с интонациями маленькой девочки, кокетливой и немного капризной.
Ростов наконец вернул брови на место и громко фыркнул:
— У нас появился богатый любовник?
— Глупый мальчик. Совсем глупый мальчик, к тому же ревнивый…
Он фыркнул еще громче:
— Вот еще! Если коньяк хороший…
— Хороший, можешь не сомневаться. Очень хороший… А насчет любовника ты, пожалуй, прав.
— Поздравляю.
— Спасибо.
— Кушайте на здоровье. Так где коньяк-то?
— Даже не спрашиваешь, кто он?
— Кто? Коньяк? Ну и кто же, Наполеон?
— Не смешно.
— Как — кому. Ладно, говори. Тебя, похоже, распирает. Кто он?
— Одна неблагодарная свинья по кличке Миша.
— Тезка?
— Полная. Я бы даже сказала, абсолютная. Михаил Борисович Ростов, иными словами.
— Не понял?
— А что ты вообще понимаешь? Что видишь, замечаешь? Ничего! Кроме собственного "я".
— Ты намерена продолжать в том же духе? Свечи тогда лучше потушить. Не находишь?
В принципе, он был готов к очередной сцене.
Отношения они теперь выясняли часто, но всякий раз так похоже, что он почти не задумывался, парируя ее обвинения и упреки. Словно старый, усталый актер, занятый в одной-единственной роли, каждый вечер на сцене маленького театра.
Сегодня, впрочем, на пыльной сцене неожиданно появились новые декорации.
Партнерша, однако, осталась прежней.
Словом, Михаил Ростов нисколько не обольщался относительно дальнейшего.
Но вышло иначе.
Лиля неожиданно остановилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— …в ночь полной луны.
— Ты прав, Стив.
— Ну, разумеется. В детстве я тоже читал Стокера.
— О нем поговорим позже.
— Не сомневаюсь. Что же случилось этой ночью?
— Разочарую тебя — ничего. Но на следующий день Влад потребовал того же. И далее — каждый вечер. Так прошел еще один месяц. А потом он велел старику убираться.
— И тот?
— Пытался спорить. Но Владислав, как и в случае с докторами, был категоричен. А точнее — груб.
— Прежде, как я понимаю, ваш друг не позволял себе грубости? До болезни?
— Правильно понимаете, Полли. Никогда, ни с кем. Даже в детстве. Не только грубости, но и простого панибратства. Небрежного тона. Сленга. Влад был воспитан на старый лад. И не желал меняться.
— Однако ж изменился.
— Увы.
— Знаешь что, Энтони… Пожалуй, я должен сказать тебе кое-что, прежде чем ты поведаешь наконец историю своего вандализма… Не перебивайте меня, Полли! Допускаю, что вы готовы благосклонно слушать его и дальше. Такова, надо полагать, профессиональная этика. Я, по счастью, ею не обременен. И потому называю вещи своими именами. Психов — психами. Вандалов, оскверняющих трупы, — вандалами. Без реверансов. Так вот, сэр Энтони…
— Остановитесь, Стив! Вспомните последний день на «Титанике». Тот, накануне «озарения». Вы были…
— Каким, интересно знать?
— Таким же, как сейчас.
— И каким же, Полли? Каким именно?
— Агрессивным. Не желающим слушать. До той поры, пока не выяснилось…
— Простите, Полли. Я вас понял и потому рискну перебить. Во-первых, ошибаетесь, дорогуша! Тогда я был растерян и, пожалуй, изрядно напуган. Говоря откровенно, я попросту запаниковал. Теперь — другое. Я взбешен. Прилететь из Москвы, пустив на самотек массу горящих дел, чтобы услышать пересказ дешевого триллера?! Нет слов! А во-вторых, кое-что вы заметили справедливо. Но преждевременно. В том смысле, что не дали мне договорить. «Пока не выяснилось…» В самую точку, дорогая леди. В самую точку! Ваш покорный слуга собирался сказать буквально следующее: «Сэр Энтони! Я внимательно, хотя не без труда, слушал вас и не услышал ничего, что позволило бы оправдать глупости, которые вы, похоже, натворили и ради которых, собственно, мне пришлось пересечь пол-Европы. Посему очень надеюсь — что-то, достойное нашего внимания, заключается в документах, в которых вы копались ночь напролет, прежде чем всадить осиновый кол в сердце покойника…» Брр, противно даже произносить такое! Мерзко. Запредельно. Ну да ладно. Словом, я надеюсь… Очень, повторяю, надеюсь, что из этих бумаг выяснится — слышите, Полли? — нечто более убедительное, чем та чушь, которую наш дорогой друг нес на протяжении часа.
— Это все?
— Все.
— Я не обиделся, Стив.
— Слава Богу!
— Собственно, вся та чушь, которую я нес на протяжении часа, призвана предварить одну лишь просьбу. Мою личную просьбу.
— Я слушаю, Энтони.
— Бумаги со мной.
— Их много?
— Остатка ночи, полагаю, хватит, чтобы проглядеть основные. И стало быть, завтра ты сможешь вернуться в Москву.
— Полли?
— Я готова.
— Благородная женщина! А что, если я скажу, что доверяю вам полностью?
— Боюсь, я не смогу пробить воздушный коридор этой ночью.
— Не понял?
— Мой самолет полностью в твоем распоряжении, Стив, но вряд ли ты сумеешь вылететь до завтрашнего утра.
— Не становись в позу, старина. Я же сказал, что надеюсь… Но читать на пару, чтобы потом пересказывать друг другу… Вы понимаете, о чем я толкую, Полина?
— Да. И уже сказала, что готова. К тому же вам явно не мешает выспаться, Стив.
— Не стану спорить.
— Тогда — до завтра. Отвезете меня домой, Энтони?
В машине Полину неожиданно осенило:
— Вы так уверенно говорили про остаток ночи, Энтони… Полагаете, Стив действительно не задержится дольше?
— Напротив, полагаю — его боевой настрой поутру рассеется.
— При чем тогда остаток ночи?
— Очень просто. Завтра я собирался вылететь в Бухарест. И думал: может, друзья захотят составить мне компанию?
— Интересная мысль…
— Обсудим за кофе?
— Тогда я вряд ли успею до завтра.
Внушительная папка с бумагами лежала у нее на коленях.
Лорд Джулиан вздохнул с пониманием. И с некоторым сожалением одновременно.
Ошибка Моны Лизы
Свечи горели.
Две бледно-голубые свечи в тонком, прозрачном канделябре.
Зыбкое мерцание, подрагивая, разливалось в пространстве, преломлялось в причудливых изгибах цветного муранского стекла. Подсвечник был сработан так искусно, что казалось — сам источает таинственное свечение.
Стильная вещица.
И дорогая, вне всякого сомнения.
Ростов вопросительно взглянул на Лилю.
Дело, разумеется, заключалось не только в роскошной безделушке.
Стол был накрыт подчеркнуто торжественно.
Белая скатерть, нарядный фарфор, парадный хрусталь. Тонкими ломтиками нарезаны аппетитные деликатесы. Натюрморт сильно смахивал на картинку в глянцевом журнале.
Так не похоже на Мону Лизу.
Совсем не похоже.
Спору нет, Лилия любила вкусно поесть. Однако предпочитала, чтобы ее обслуживали другие. Сама готовила редко, неохотно. И вдруг — загадочная метаморфоза.
Брови Ростова поползли вверх и там на пару секунд застыли.
— А еще мы будем пить коньяк…
Она говорила вкрадчиво, тоном игривым, многозначительным, но одновременно с интонациями маленькой девочки, кокетливой и немного капризной.
Ростов наконец вернул брови на место и громко фыркнул:
— У нас появился богатый любовник?
— Глупый мальчик. Совсем глупый мальчик, к тому же ревнивый…
Он фыркнул еще громче:
— Вот еще! Если коньяк хороший…
— Хороший, можешь не сомневаться. Очень хороший… А насчет любовника ты, пожалуй, прав.
— Поздравляю.
— Спасибо.
— Кушайте на здоровье. Так где коньяк-то?
— Даже не спрашиваешь, кто он?
— Кто? Коньяк? Ну и кто же, Наполеон?
— Не смешно.
— Как — кому. Ладно, говори. Тебя, похоже, распирает. Кто он?
— Одна неблагодарная свинья по кличке Миша.
— Тезка?
— Полная. Я бы даже сказала, абсолютная. Михаил Борисович Ростов, иными словами.
— Не понял?
— А что ты вообще понимаешь? Что видишь, замечаешь? Ничего! Кроме собственного "я".
— Ты намерена продолжать в том же духе? Свечи тогда лучше потушить. Не находишь?
В принципе, он был готов к очередной сцене.
Отношения они теперь выясняли часто, но всякий раз так похоже, что он почти не задумывался, парируя ее обвинения и упреки. Словно старый, усталый актер, занятый в одной-единственной роли, каждый вечер на сцене маленького театра.
Сегодня, впрочем, на пыльной сцене неожиданно появились новые декорации.
Партнерша, однако, осталась прежней.
Словом, Михаил Ростов нисколько не обольщался относительно дальнейшего.
Но вышло иначе.
Лиля неожиданно остановилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103