ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

Этого же требовала и приверженность заветам Петра Великого, сделавшего Россию великой мировой державой. Необходимо было продолжать его дело, не только поддерживая, но и всячески укрепляя статус страны на международной арене. В условиях XVIII столетия это означало вести активную наступательную внешнюю политику, не менее агрессивную, чем у других европейских держав.
Но Екатерина не была бы Екатериной, если бы цель своей внешней политики она видела лишь в поддержании статуса России как великой державы на том уровне, на каком он находился при ее предшественницах. Те занимались внешней политикой и вели более или менее успешные войны, потому что так было принято, потому что государю в XVIII в. полагалось самолично заниматься дипломатией, переписываться с другими монархами и время от времени грозить кулаком соседу. Вести себя подобным образом и Анне Иоанновне, и Елизавете Петровне советовали их министры, вырабатывавшие внешнеполитические доктрины страны и убежденные, что победоносные войны ведут к обогащению государства и укреплению его престижа. В отличие от них, Екатерина, хоть и внимательно прислушивалась ко всему, что ей советовали, и нередко принимала советы тех, кому доверяла, тем не менее всегда имела собственное мнение, сама определяла внешнеполитический курс, вникала во все мелочи и не только переписывалась с королями, но и составляла детальные инструкции дипломатам и военачальникам. Кроме этого, в системе ценностей императрицы внешняя политика, как бы важна она ни была, все же стояла на втором месте после внутренней и в значительной мере являлась для нее средством успешного осуществления внутриполитических замыслов. Тонкий знаток человеческой природы, Екатерина в совершенстве постигла искусство дипломатии, и не случайно ее время — это время не только выдающихся военачальников, государственных деятелей и деятелей культуры, но и целой плеяды руководимых ею блестящих дипломатов.
Представления Екатерины о том, какой должна быть внешняя политика России, могут показаться эклектичными, но таково уж было время, в которое она жила. С одной стороны, как того и требовали идеалы Просвещения, она заявляла о приверженности миру, стремлению решать спорные вопросы при помощи дипломатии, а не оружия. Небезразлична была она и к общественному мнению. «Тот, — писала Екатерина, — который на своей стороне имеет признание публики, может твердо полагаться, что противная ему сторона не дерзнет, по меньшей мере явно и открытым образом, действовать против его по опасности, чтоб инако не поднять на себя негодования и недоверки всех вообще частей христианской республики». (Заметим, однако, что речь тут идет лишь о странах христианских и, значит, относится только к ним.) С другой стороны, вера в идеалы Просвещения уживалась в сознании императрицы с имперской идеей, согласно которой великая Россия — наследница Византии — обладала неотъемлемым правом вмешиваться в дела соседей и решать судьбы народов по своему усмотрению. Убежденная в особой роли России в мире, Екатерина полагала, что ее миссия состоит в защите и распространении христианства и потому, борясь с Турцией, например, она действует в общеевропейских интересах.
Турецкая проблема, восточное направление внешней политики достались Екатерине в наследство от ее предшественников. Уже со второй половины XVII в., когда после присоединения Украины границы России приблизились к Османской империи, стало очевидным, что именно Турция на долгие годы станет ее основным соперником. Остановить наступательное движение России к Черному морю, в Крым, на Кавказ было невозможно, ибо это означало бы поставить под угрозу потери то, что уже было завоевано. Но только закрепиться на Черном и Азовском морях Екатерине, в отличие от Петра I, казалось уже недостаточным. С первых лет царствования у нее возникают, сперва не слишком четкие, планы выйти к берегам Средиземного моря, восстановить там христианское государство под эгидой России, а по возможности и вовсе сокрушить мощь османов. Но, хотя Турция переживала в то время острейший социально-политический кризис, справиться с ней было не так уж легко, и потому, что обширная империя была еще достаточно сильна, и потому, что, медленно умиравшая, она была лакомым куском для других европейских держав. К тому же усиления России за счет Османской империи никто в Европе, естественно, не желал и желать не мог.
Вторая проблема, которую Екатерина также получила в наследство от своих предшественников, была польская. Земли Речи Посполитой простирались между Россией, Австрией и Пруссией, и потому было чрезвычайно важно, чтобы в Варшаве находилось дружественное Петербургу правительство. Поскольку Польское государство также давно находилось в кризисном состоянии, Россия уже с начала века не стеснялась использовать против него военную силу, неизменно добиваясь избрания на польский престол своего ставленника. Но была еще одна сложность: так называемые польские диссиденты — православные, уравнения прав которых с католиками Россия давно, но безуспешно добивалась. Положение диссидентов было удобным предлогом для вмешательства в польские дела, но парадокс заключался в том, что проблема диссидентов могла быть решена только в том случае, если бы избранный при помощи русских штыков король обладал большей властью. Для этого требовалось изменить политический строй Речи Посполитой, а в этом ни Россия, ни другие соседи Польши заинтересованы не были, ибо тогда было бы гораздо сложнее вмешиваться в польские дела.
Между тем ситуация начала царствования была для Екатерины необыкновенно благоприятна. Внешнеполитическая доктрина времен Елизаветы Петровны была разрушена импульсивным Петром III. Новую же он создать не успел. У Екатерины были развязаны руки, и она могла начать свою политику фактически с чистого листа. К тому же Россия была в положении победительницы. Ее войска еще находились в Европе, и весть о перевороте 28 июня 1762 г. повергла европейские дворы в состояние шока, а прусский — в ужас, который был так велик, что ночью того же дня, когда была получена эта новость, королевскую казну вывезли из Берлина в Магдебург. Слабость других придавала силы новой российской императрице, и французский посол Бретель жаловался, что с первых дней царствования Екатерина говорила с ним гордо и заносчиво. Независимый тон, который взяла императрица с иностранцами, надо полагать, импонировал ее ближайшему окружению, составляя контраст с ее предшественником, заискивавшим перед Пруссией. За этим стоял уже тогда сформулированный важнейший для Екатерины принцип: «Мое существование состоит и состоять будет в том, чтобы, разве я потеряю рассудок, не хотеть быть под игом ни у какого двора — и я, слава Богу, не нахожусь под ним».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249