ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

Думается, однако, что ее могли подтолкнуть к тому и обстоятельства внутреннего порядка, в частности, вновь выявившиеся, как мы помним, именно в 1787 г. в связи с очередной поездкой Баженова в Петербург сношения Павла с кружком московских мартинистов, что вызвало со стороны Екатерины II и новую вспышку гонений на них. В этом смысле представляется далеко не случайной определенная хронологическая последовательность событий. 27 июля 1787 г. был издан один из самых репрессивных в отношении Новикова указов Екатерины II, а уже в двадцатых числах августа в дневнике Храповицкого фиксируются ее первые попытки найти историческое оправдание замыслам по лишению Павла права на престол.
Есть основания полагать, что и в последующем все более раскрывавшиеся связи Павла с московскими масонами вносили свою лепту в процессе созревания у Екатерины II этого замысла. 14 августа 1792 г. она писала доверительно барону Гримму: «Сперва мой Александр женится, а там со временем и будет коронован со всевозможными церемониями, торжественными и народными празднествами». Н. Шильдер верно заметил, что в этих словах императрицы «намерения ее относительно будущности Александра» были выражены уже «как окончательно решенное дело». Но тут нелишне напомнить, что всего за две недели до того завершилось длившееся еще с апреля следствие по делу московских мартинистов, в ходе которого подтвердились тревожные подозрения Екатерины II о тайных сношениях Павла с новиковским кружком, лелеявшим надежды на его воцарение.
Это как бы развязывало императрице руки, разница в ее чувствах к сыну и внуку бросалась теперь в глаза каждому непредвзятому наблюдателю, и она уже могла не скрывать своих планов. Не случайно как раз в это время, с начала 1790-х гг., слухи о предстоящих переменах на престоле выходят из верхушечных придворных кругов и довольно широко расходятся в столичном обществе. За пределами Зимнего дворца «проникали тайну Екатерины II, желавшей отдалить от престола своего сына», — вспоминал служивший тогда в Петербурге кавалерийский офицер А. С. Пишчевич. «Мысль ее была, — продолжал он, — описав все качества настоящего наследника, отрешить его, а внуку своему Александру вручить кормило царства». Эти слухи проникали и в иностранную дипломатическую среду, откуда становились известны и в европейских столицах. В 1793 г. саксонский посланник в Петербурге доносил своему двору: «Известно, что уже несколько лет тому назад было намерение исключить „цесаревича“ от престолонаследия». О желании Екатерины II «устранить» своего сына в пользу Александра сообщал в Лондон в следующем году и английский посланник Ч. Витворт, полагавший, что в русских условиях такой шаг был бы далеко не безболезненным.
Екатерина II, как мы уже видели из ее письма к Гримму, свое нетерпеливое желание видеть наследником престола вместо Павла Александра непосредственно увязывала с его скорейшей женитьбой — так же, как и за двадцать лет до того она стремилась в тех же целях ускорить бракосочетание самого Павла. Уже давно между Петербургом и двором наследного принца Баденского шли переговоры о возможности выдачи его старшей дочери Луизы-Августы за внука императрицы, в ноябре 1792 г. принцесса Баденская совершила путешествие в Россию для знакомства с женихом, в мае 1793 г. они были обручены, а в конце сентября в торжественно-праздничной обстановке состоялось их бракосочетание. Заметим, что новоиспеченному мужу не исполнилось и 16 лет, а его молодой жене (получившей в православии имя Елизаветы Алексеевны) сравнялось только 14, — брак явно форсировался Екатериной II.
Павлу, однако, он не принес никакой радости. В тех условиях, когда слухи о ее желании произвести столь решительную перемену в порядке престолонаследия получили уже хождение в публике, Павел не мог не быть в курсе намерений на свой счет матери. Мысль об этом уже и до того разъедала его душу. Страх быть отрешенным от законных прав на престол с весьма неясными, мягко говоря, перспективами на будущее свое существование, гнетущее чувство несправедливости, ощущение безнадежности, тоскливое бессилие от невозможности что-либо изменить в свою пользу — все это не давало ему покоя. Вполне объяснимо поэтому, что в браке, придавшем сыну большую самостоятельность и значение при дворе, Павел увидел признак того, что разговоры о сокровенных династических намерениях Екатерины II перемещаются теперь в практическую плоскость, что момент объявления Александра наследником престола приближается. И хотя отношения Павла с сыном были достаточно сложными, неровными, а порой и напряженными (выйдя из-под монопольного влияния Екатерины II, бывая то при ее дворе, то в Гатчине и Павловске, Александр вынужден был постоянно лавировать между бабкой и родителями), наверное, тяжелее всего цесаревичу было видеть в сыне не просто политического соперника, а враждебную силу в собственной семье, орудие личного своего унижения.
Екатерина II между тем стремится придать своему династическому плану официальный характер и в 1794 г. выносит его на обсуждение Совета при своей особе (в Совет тогда входили такие знатные вельможи, как престарелый граф К. Г. Разумовский, графы П. А. Румянцев-Задунайский, Н. Г. Чернышев, Н. И. Салтыков, А. Р. Воронцов и другие). Она доводит до его сведения, что собирается «устранить сына своего от престола», ссылаясь на его «нрав и неспособность» и объявить наследником внука Александра. Какие-либо документальные данные об этом секретном заседании до нас не дошли, да скорее всего их и не было — слишком уж предмет щепетилен. О том, что там происходило, мы знаем из позднейших мемуарных показаний осведомленных современников. Так, по рассказу Д. П. Рунича, опиравшегося на свидетельство правителя дел канцелярии Совета И. А. Вейдемейера, большинство его членов были готовы поддержать Екатерину, но тут раздался голос графа В. П. Мусина-Пушкина, сказавшего, что «нрав и инстинкты наследника, когда он сделается императором, могут перемениться» — и этого оказалось достаточно, чтобы намерение Екатерины II было остановлено. Из воспоминаний А. С. Пишчевича, имевшего знакомства среди гатчинских офицеров, следует, что с возражениями выступил долгие годы приближенный к Екатерине II граф А. А. Безбородко — человек, несомненно, государственного ума, но и искуснейший царедворец. Он выдвинул гораздо более существенный в плане традиций общественного правосознания в России довод, представив, вопреки ее намерениям, «все худшие следствия такового предприятия для отечества, привыкшего почитать наследником с столь давних лет ее сына».
Несмотря на неудачу попыток Екатерины II официализировать свой династический план, она вовсе не отказалась от него и стала искать обходных путей уже в недрах царской семьи — с тем, чтобы добиться от самого Павла как бы добровольного отречения от престола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249