Мера оказалась действенной, но когда на следующий день ей предложили прогулку повторить, она отказалась, заметив, что подданные будут плохо о ней думать, увидев, что два дня подряд, вместо того чтобы работать, она катается в санях. Скорее всего, Екатерине просто не хотелось кататься, но опять же она понимала, что ее ответ станет широко известен.
Взойдя на престол, она необыкновенно щедро одаривает всех участников переворота, раздает более полумиллиона рублей и порядка 18 тысяч крестьянских душ, а уже через год, в сентябре 1763 г., пишет И. П.Елагину: «Иван Перфильевич, ты имеешь сказать камергером Ласунским и Рославловым, что понеже они мне помагли взайтить на престол для поправлении непарятков в отечестве своем, я надеюсь, что они без прискорбия примут мой ответ. А что действительно невозможность ныне раздавать деньги, таму ты сам свидетель очевидной». Конечно, дело не только в том, что, отвечая подобным образом на просьбу участников переворота, императрица демонстрирует бережливость, но и в том, что за прошедший год она уже настолько укрепилась у власти, что может себе позволить отказать. Однако примечательна сама аргументация: Екатерина не просто отказывает, но ссылается на патриотическую сознательность просителей, то есть ставит их в положение, когда выразить свое недовольство они уже не могут.
Неравнодушная к славе прижизненной, она была весьма озабочена и тем, как будет выглядеть в глазах потомства, понимая, в частности, значение остающихся для истории документов, по которым будут судить и о ней, и о ее делах: «Иван Перфильевич, поправь орфография сей приложенной бумаги и принеси обратно ко мне. Я в Архив ея пошлю… дабы видели потомки наши, с которой стороне справедливость были — с стороны императрицы, которой речей не уважают, да которая же снисхождении излишной ради не хочет строго приказать, или ленным секретарям луче можно верить».
Всякий политик, и в особенности достигший вершин власти, неизбежно окружен льстецами, и во многом от его собственного здравомыслия зависит, насколько лесть оказывается действенной. Проницательной Екатерине несложно было отличить движимого лишь собственной выгодой льстеца от по-настоящему дельного человека. Да и лесть как таковая, преувеличенно подобострастное поведение царедворцев, особенно поначалу, были противны ее натуре. «Когда я вхожу в комнату, — с грустью пишет она одному из своих иностранных адресатов, — можно подумать, что я медузина голова: все столбенеют, все принимает напыщенный вид; я часто кричу, как орел, против этого обычая, но криками не остановишь их, и чем более я сержусь, тем менее они непринужденны со мною, так что приходится прибегать к другим средствам». Со временем Екатерина свыклась и с лестью, и с манерой поведения придворных, привыкших гнуть спину и готовых в любой момент снова согласиться на звание «всеподданнейших рабов», которое она запретила употреблять, и даже, по-видимому, стала находить в этом удовольствие, хотя по-прежнему завоевать ее расположение только лишь лестью было нелегко. Но здесь и одно из объяснений ее многолетней переписки с иностранными корреспондентами — Вольтером, Дидро, д'Аламбером, Гриммом и другими: она остро нуждалась в достойных собеседниках, с которыми на равных могла бы обсуждать проблемы политики, философии, литературы, но в России ее окружали главным образом не собеседники, а подданные.
Еще одно качество, выгодно отличавшее Екатерину от многих ее предшественников и потомков на троне, — поразительное трудолюбие. Каждое утро, встав с постели, когда все еще спали, она брала в руки перо и работала — над законопроектами, указами, текущими делами, историческими и литературными сочинениями, письмами, переводами. Она выслушивала доклады должностных лиц и принимала решения по вопросам внешней политики и финансов, судопроизводства и торговли, образования и промышленности, медицины и добычи руд, комплектования армии и книгоиздательства. И в каждый вопрос она вникала до мелочей, спрашивая о подробностях, о которых не всегда ведали и ее докладчики. Уже с первых месяцев царствования она устанавливает определенный распорядок своего рабочего дня, который определяет и работу всего чиновничьего аппарата, и через двадцать с лишним лет после восшествия на престол в письме к рижскому генерал-губернатору Ю. Ю. Броуну так описывает свою повседневную жизнь: «Здоровье мое меня нисколько не тревожит: я встаю самое позднее в 6 часов и сижу до 11 в моем кабинете, куда ко мне приходит не тот, кто у меня в милости, но кому по его званию есть до меня дело, и часто приходят лица, которых я еле знаю по имени. Кто у меня в милости, тех я приучила уходить, если дело до их не касается. После обеда нет ничего, а вечером я вижусь, кому охота придти, и отправляюсь спать самое позднее в половине одиннадцатого». Можно было бы предположить, что Екатерина лукавит, кокетничает, но ведь ее адресат — человек, близкий ко двору и обмануть его невозможно. А вот записка рукой императрицы, датированная 1763 г.: «В понедельник и середу каждой недели поутру в восемь часов господин Теплов будет иметь аудиенцию. Вторник и четверг оставлены для Адама Васильевича. Пятница и суббота — для Ивана Перфильевича». Как видим, у императрицы был лишь один выходной — в воскресенье.
Ни один другой русский государь не оставил потомкам такого огромного письменного наследия, как Екатерина II. С одной стороны, она была в этом отношении истинным дитем своего времени, когда идеи Просвещения завладели умами сотен людей, и письменное творчество воспринималось как наилучшая форма самовыражения. А для Екатерины работа пером стала настоящей страстью, и она сама признавалась, что при виде чистого листа бумаги всегда испытывает неодолимое желание что-нибудь на нем написать. Можно было бы счесть эту ее страсть чем-то сродни графоманству, если бы, с другой стороны, за нею не стояли бы истинные духовные потребности этой необычной женщины. Конечно, ей было лестно, например, переписываться с Вольтером, Дидро и другими известными французами, и, конечно, как утверждают многие ее критики, она использовала эту переписку для распространения в Европе определенного мнения о себе и своей деятельности. Но ведь нужно было иметь для этого и какие-то иные стимулы и к тому же быть очень не ленивым человеком, чтобы продолжать переписку в течение многих лет, создавая чуть ли не каждую неделю, а то и каждый день по небольшому шедевру эпистолярного жанра.
Именно духовные потребности, включавшие конечно же и тщеславие, и желание не отстать от моды своего времени, и заботу о славе просвещенной монархини заставляли Екатерину всерьез заниматься историческими и лингвистическими разысканиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
Взойдя на престол, она необыкновенно щедро одаривает всех участников переворота, раздает более полумиллиона рублей и порядка 18 тысяч крестьянских душ, а уже через год, в сентябре 1763 г., пишет И. П.Елагину: «Иван Перфильевич, ты имеешь сказать камергером Ласунским и Рославловым, что понеже они мне помагли взайтить на престол для поправлении непарятков в отечестве своем, я надеюсь, что они без прискорбия примут мой ответ. А что действительно невозможность ныне раздавать деньги, таму ты сам свидетель очевидной». Конечно, дело не только в том, что, отвечая подобным образом на просьбу участников переворота, императрица демонстрирует бережливость, но и в том, что за прошедший год она уже настолько укрепилась у власти, что может себе позволить отказать. Однако примечательна сама аргументация: Екатерина не просто отказывает, но ссылается на патриотическую сознательность просителей, то есть ставит их в положение, когда выразить свое недовольство они уже не могут.
Неравнодушная к славе прижизненной, она была весьма озабочена и тем, как будет выглядеть в глазах потомства, понимая, в частности, значение остающихся для истории документов, по которым будут судить и о ней, и о ее делах: «Иван Перфильевич, поправь орфография сей приложенной бумаги и принеси обратно ко мне. Я в Архив ея пошлю… дабы видели потомки наши, с которой стороне справедливость были — с стороны императрицы, которой речей не уважают, да которая же снисхождении излишной ради не хочет строго приказать, или ленным секретарям луче можно верить».
Всякий политик, и в особенности достигший вершин власти, неизбежно окружен льстецами, и во многом от его собственного здравомыслия зависит, насколько лесть оказывается действенной. Проницательной Екатерине несложно было отличить движимого лишь собственной выгодой льстеца от по-настоящему дельного человека. Да и лесть как таковая, преувеличенно подобострастное поведение царедворцев, особенно поначалу, были противны ее натуре. «Когда я вхожу в комнату, — с грустью пишет она одному из своих иностранных адресатов, — можно подумать, что я медузина голова: все столбенеют, все принимает напыщенный вид; я часто кричу, как орел, против этого обычая, но криками не остановишь их, и чем более я сержусь, тем менее они непринужденны со мною, так что приходится прибегать к другим средствам». Со временем Екатерина свыклась и с лестью, и с манерой поведения придворных, привыкших гнуть спину и готовых в любой момент снова согласиться на звание «всеподданнейших рабов», которое она запретила употреблять, и даже, по-видимому, стала находить в этом удовольствие, хотя по-прежнему завоевать ее расположение только лишь лестью было нелегко. Но здесь и одно из объяснений ее многолетней переписки с иностранными корреспондентами — Вольтером, Дидро, д'Аламбером, Гриммом и другими: она остро нуждалась в достойных собеседниках, с которыми на равных могла бы обсуждать проблемы политики, философии, литературы, но в России ее окружали главным образом не собеседники, а подданные.
Еще одно качество, выгодно отличавшее Екатерину от многих ее предшественников и потомков на троне, — поразительное трудолюбие. Каждое утро, встав с постели, когда все еще спали, она брала в руки перо и работала — над законопроектами, указами, текущими делами, историческими и литературными сочинениями, письмами, переводами. Она выслушивала доклады должностных лиц и принимала решения по вопросам внешней политики и финансов, судопроизводства и торговли, образования и промышленности, медицины и добычи руд, комплектования армии и книгоиздательства. И в каждый вопрос она вникала до мелочей, спрашивая о подробностях, о которых не всегда ведали и ее докладчики. Уже с первых месяцев царствования она устанавливает определенный распорядок своего рабочего дня, который определяет и работу всего чиновничьего аппарата, и через двадцать с лишним лет после восшествия на престол в письме к рижскому генерал-губернатору Ю. Ю. Броуну так описывает свою повседневную жизнь: «Здоровье мое меня нисколько не тревожит: я встаю самое позднее в 6 часов и сижу до 11 в моем кабинете, куда ко мне приходит не тот, кто у меня в милости, но кому по его званию есть до меня дело, и часто приходят лица, которых я еле знаю по имени. Кто у меня в милости, тех я приучила уходить, если дело до их не касается. После обеда нет ничего, а вечером я вижусь, кому охота придти, и отправляюсь спать самое позднее в половине одиннадцатого». Можно было бы предположить, что Екатерина лукавит, кокетничает, но ведь ее адресат — человек, близкий ко двору и обмануть его невозможно. А вот записка рукой императрицы, датированная 1763 г.: «В понедельник и середу каждой недели поутру в восемь часов господин Теплов будет иметь аудиенцию. Вторник и четверг оставлены для Адама Васильевича. Пятница и суббота — для Ивана Перфильевича». Как видим, у императрицы был лишь один выходной — в воскресенье.
Ни один другой русский государь не оставил потомкам такого огромного письменного наследия, как Екатерина II. С одной стороны, она была в этом отношении истинным дитем своего времени, когда идеи Просвещения завладели умами сотен людей, и письменное творчество воспринималось как наилучшая форма самовыражения. А для Екатерины работа пером стала настоящей страстью, и она сама признавалась, что при виде чистого листа бумаги всегда испытывает неодолимое желание что-нибудь на нем написать. Можно было бы счесть эту ее страсть чем-то сродни графоманству, если бы, с другой стороны, за нею не стояли бы истинные духовные потребности этой необычной женщины. Конечно, ей было лестно, например, переписываться с Вольтером, Дидро и другими известными французами, и, конечно, как утверждают многие ее критики, она использовала эту переписку для распространения в Европе определенного мнения о себе и своей деятельности. Но ведь нужно было иметь для этого и какие-то иные стимулы и к тому же быть очень не ленивым человеком, чтобы продолжать переписку в течение многих лет, создавая чуть ли не каждую неделю, а то и каждый день по небольшому шедевру эпистолярного жанра.
Именно духовные потребности, включавшие конечно же и тщеславие, и желание не отстать от моды своего времени, и заботу о славе просвещенной монархини заставляли Екатерину всерьез заниматься историческими и лингвистическими разысканиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249