Вкус оказался довольно
отвратным. Поскольку явно ожидалось какое-то продолжение, Ши, в свою
очередь, тоже отломил от пластины кусок, посолил и, что называется,
последовало аллаверды. Слуга исчез. Медор поднял чашку с шербетом и
облегченно вздохнул.
-- Во имя Аллаха, всемогущего и милосердного, -- объявил он, --
разделили хлеб мы и соль, и далее не можем уж зла причинить друг другу.
Поэму написал я на тему сию -- не распахнешь ли ты свою душу, дабы выслушать
ее?
Поэма оказалась длинной и, как показалось Ши, довольно бессмысленной.
Медор аккомпанировал себе на лютне с длинным, как гусиная шея, грифом,
которую подобрал с пола, однообразно завывая припев на считанных минорных
нотах. Ши восседал, потягивая шербет (оказавшийся на поверку просто свежим
апельсиновым соком) и терпеливо ждал окончания. Вдруг посреди очередного
припева снаружи донесся мощный многоголосый вой. Отшвырнув лютню, Медор
подхватил один из ковриков поменьше и ринулся на дневную молитву.
Вернувшись, он опять хлопнулся на ковры.
-- О Гарр, поистине вы, шахи франкийские, разбираетесь в жизни за
Аллаха, существование пророка коего неопровержимо, не лучше, чем свинья
разбирается в желудях, кои поедает. И все же поведай мне сейчас одну лишь
чистую правду -- и в самом деле воин ты искусный?
Ши на мгновенье задумался.
-- Да откуда же, к чертям, мне точно это знать? -- произнес он наконец.
-- Да, я ввязывался во всякие стычки, когда была нужда, но никогда не служил
в регулярных войсках во время войны в обычном понимании, если ты это имеешь
в виду.
-- Да. На хлебе и соли не в силах скрыть я того, что в делах подобных
сам я что посох, увязший в песке. Ничем не снискать мне любви и уваженья,
кроме как виршами своими; знатного рода будучи, не иначе как сообразно
традиции служить я обязан!
Он опять подобрал лютню и взял несколько меланхолических аккордов.
-- Может, и прощен я буду, -- молвил он томно, -- и не обернется это
противу меня в День Дней. Владыка Дардинель велел не более и не менее, как
вооружить тебя и снабдить доспехами. Из тех ли ты франков, что сражаются с
пикою? -- Тут он моментально просветлел. -- Сложил я поэму на тему крови.
Смягчится ли душа твоя, дабы выслушать ее?
-- Давай лучше в следующий раз, -- предложил Ши. -- Ты не считаешь, что
для начала стоит расквитаться со всем этим обмундированием? Владыка
Дардинель в любой момент заявится с инспекторской проверкой, и мы будем
очень кисло выглядеть.
-- О Аллах, забери меня из этой жизни, что так наскучила мне! --
возопил Медор и безо всякого видимого напряжения запустил лютней через весь
шатер, так что Ши услышал, как она брякнулась обо что-то твердое на
противоположной стороне.
После мгновенья тишины Медор хлопнул в ладоши и скомандовал слуге со
всклокоченной бороденкой:
-- Позвать моего оружейника!
Оружейник оказался приземистым, коренастым типом с коротко
подстриженными черными волосами и черными же глазами. Ши решил, что он,
наверное, баск, как и Эшгерей, но изъяснялся тот в чисто мусульманской
манере:
-- Не соблаговолит ли чудо столетья немного приподняться? Хэ-хм. И
впрямь найдется у меня кольчуга, что впору будет Свету Востока, но вот чем
вооружишься ты -- задача, хэ-хм. Вне всяких сомнений, великолепию твоему
потребна и сабля?
-- Если у тебя отыщется небольшая прямая шпага с острым кончиком, это
будет самое то, -- сказал Ши. Медор, похоже, тем временем задремал, обиженно
надув губы.
-- О шах Гарр, -- молвил оружейник, -- может, и найдется клинок такой
средь трофеев наших после Канфрано, но не открою я тайны великой, ежели
замечу, что у сабель этих франкийских лезвия нету острого для рубки!
-- Во всяком случае, взгляни. Если не найдешь, сгодится самая длинная и
прямая сабля, которая только отыщется. Да -- и обязательно с заостренным
кончиком.
-- Да поразит меня Аллах до смерти, если не из тех ты, кто уколом
коварным противника поражает! Отец мой, что кузнецом был у властителя
хиндского, рассказывал о диковинах подобных в тех краях, но мои глаза
никогда не просвещались созерцанием зрелища столь редкостного!
Медор приоткрыл глаза, хлопнул в ладоши и приказал своему денщику
-- Другую лютню, и повару вели немедля яства нести гостю моему для
вечерней трапезы.
-- А сам-то что, есть не будешь? -- поинтересовался Ши.
-- Стеснилась грудь моя. Сыт буду я пищею размышлений собственных.
Взяв новую лютню, он пару раз брякнул по струнам и испустил
продолжительную, скрипучую ноту вроде той, что производит палец, когда им
проводят по стеклу. Кузнец все суетился и кланялся.
-- Открылось мне, о владыка века, -- трещал он, -- что потребна
кольчуга крепости необычайной и для плеча, и для правой руки...
Медор отложил лютню.
-- Проваливай! -- взвизгнул он. -- Властитель шума и гама, чья мать
была возлюбленной борова! Тебе надо, ты и делай эти поганые доспехи, а потом
неси сюда, но только молча!
Когда кузнец выкатился из шатра, а слуга принялся расставлять перед Ши
разнообразные блюда, молодой человек вновь углубился в пение и
аккомпанемент. Для принятия пищи это было далеко не лучшее музыкальное
сопровождение. Ши размышлял, как управиться с поданной ему клейкой массой
без вилки. Вдобавок она оказалась зверски приправлена, но он так
проголодался, что это не доставило ему особого беспокойства. Принесли кофе,
все той же умопомрачительной приторности, что и на постоялом дворе. Медор
оторвался от музицирования, дабы тоже принять чашечку. Когда он деликатно
подносил ее к губам, Ши спросил:
-- Да что тебя так гложет, в конце-то концов? Ты ведешь себя так, будто
только что потерял лучшего друга.
-- О нет, -- ответствовал Медор, -- лишь обрел я его, но...
Он отставил чашечку, снова взялся за лютню и пропел:
Ах, горечь в сердце разлилась -- Любви изгнанья близок час! Солнце
зайдет, и с последним лучом Покатятся слезы из глаз!
Хоть Ши особо и не потряс пафос автора, Медор уронил лютню и принялся
всхлипывать.
-- Ну, ну, возьми себя в руки, приятель, -- принялся утешать его Ши. --
Это ведь про твою подружку Бельфебу... Бельфегору то есть?
-- То правда-а! Истину ли ты молвил, что супруга она тебе? Иль хитрость
то была, чтоб повелителю моему воспрепятствовать, владыке Дардинелю?
-- Ну, -- замялся Ши, -- вообще-то это очень долгая и запутанная
история...
-- Нет, не опасайся душу свою распахнуть товарищу своему по хлебу и
соли! Истинная дружба превыше демона ревности, как философ говорит Ифлатун!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
отвратным. Поскольку явно ожидалось какое-то продолжение, Ши, в свою
очередь, тоже отломил от пластины кусок, посолил и, что называется,
последовало аллаверды. Слуга исчез. Медор поднял чашку с шербетом и
облегченно вздохнул.
-- Во имя Аллаха, всемогущего и милосердного, -- объявил он, --
разделили хлеб мы и соль, и далее не можем уж зла причинить друг другу.
Поэму написал я на тему сию -- не распахнешь ли ты свою душу, дабы выслушать
ее?
Поэма оказалась длинной и, как показалось Ши, довольно бессмысленной.
Медор аккомпанировал себе на лютне с длинным, как гусиная шея, грифом,
которую подобрал с пола, однообразно завывая припев на считанных минорных
нотах. Ши восседал, потягивая шербет (оказавшийся на поверку просто свежим
апельсиновым соком) и терпеливо ждал окончания. Вдруг посреди очередного
припева снаружи донесся мощный многоголосый вой. Отшвырнув лютню, Медор
подхватил один из ковриков поменьше и ринулся на дневную молитву.
Вернувшись, он опять хлопнулся на ковры.
-- О Гарр, поистине вы, шахи франкийские, разбираетесь в жизни за
Аллаха, существование пророка коего неопровержимо, не лучше, чем свинья
разбирается в желудях, кои поедает. И все же поведай мне сейчас одну лишь
чистую правду -- и в самом деле воин ты искусный?
Ши на мгновенье задумался.
-- Да откуда же, к чертям, мне точно это знать? -- произнес он наконец.
-- Да, я ввязывался во всякие стычки, когда была нужда, но никогда не служил
в регулярных войсках во время войны в обычном понимании, если ты это имеешь
в виду.
-- Да. На хлебе и соли не в силах скрыть я того, что в делах подобных
сам я что посох, увязший в песке. Ничем не снискать мне любви и уваженья,
кроме как виршами своими; знатного рода будучи, не иначе как сообразно
традиции служить я обязан!
Он опять подобрал лютню и взял несколько меланхолических аккордов.
-- Может, и прощен я буду, -- молвил он томно, -- и не обернется это
противу меня в День Дней. Владыка Дардинель велел не более и не менее, как
вооружить тебя и снабдить доспехами. Из тех ли ты франков, что сражаются с
пикою? -- Тут он моментально просветлел. -- Сложил я поэму на тему крови.
Смягчится ли душа твоя, дабы выслушать ее?
-- Давай лучше в следующий раз, -- предложил Ши. -- Ты не считаешь, что
для начала стоит расквитаться со всем этим обмундированием? Владыка
Дардинель в любой момент заявится с инспекторской проверкой, и мы будем
очень кисло выглядеть.
-- О Аллах, забери меня из этой жизни, что так наскучила мне! --
возопил Медор и безо всякого видимого напряжения запустил лютней через весь
шатер, так что Ши услышал, как она брякнулась обо что-то твердое на
противоположной стороне.
После мгновенья тишины Медор хлопнул в ладоши и скомандовал слуге со
всклокоченной бороденкой:
-- Позвать моего оружейника!
Оружейник оказался приземистым, коренастым типом с коротко
подстриженными черными волосами и черными же глазами. Ши решил, что он,
наверное, баск, как и Эшгерей, но изъяснялся тот в чисто мусульманской
манере:
-- Не соблаговолит ли чудо столетья немного приподняться? Хэ-хм. И
впрямь найдется у меня кольчуга, что впору будет Свету Востока, но вот чем
вооружишься ты -- задача, хэ-хм. Вне всяких сомнений, великолепию твоему
потребна и сабля?
-- Если у тебя отыщется небольшая прямая шпага с острым кончиком, это
будет самое то, -- сказал Ши. Медор, похоже, тем временем задремал, обиженно
надув губы.
-- О шах Гарр, -- молвил оружейник, -- может, и найдется клинок такой
средь трофеев наших после Канфрано, но не открою я тайны великой, ежели
замечу, что у сабель этих франкийских лезвия нету острого для рубки!
-- Во всяком случае, взгляни. Если не найдешь, сгодится самая длинная и
прямая сабля, которая только отыщется. Да -- и обязательно с заостренным
кончиком.
-- Да поразит меня Аллах до смерти, если не из тех ты, кто уколом
коварным противника поражает! Отец мой, что кузнецом был у властителя
хиндского, рассказывал о диковинах подобных в тех краях, но мои глаза
никогда не просвещались созерцанием зрелища столь редкостного!
Медор приоткрыл глаза, хлопнул в ладоши и приказал своему денщику
-- Другую лютню, и повару вели немедля яства нести гостю моему для
вечерней трапезы.
-- А сам-то что, есть не будешь? -- поинтересовался Ши.
-- Стеснилась грудь моя. Сыт буду я пищею размышлений собственных.
Взяв новую лютню, он пару раз брякнул по струнам и испустил
продолжительную, скрипучую ноту вроде той, что производит палец, когда им
проводят по стеклу. Кузнец все суетился и кланялся.
-- Открылось мне, о владыка века, -- трещал он, -- что потребна
кольчуга крепости необычайной и для плеча, и для правой руки...
Медор отложил лютню.
-- Проваливай! -- взвизгнул он. -- Властитель шума и гама, чья мать
была возлюбленной борова! Тебе надо, ты и делай эти поганые доспехи, а потом
неси сюда, но только молча!
Когда кузнец выкатился из шатра, а слуга принялся расставлять перед Ши
разнообразные блюда, молодой человек вновь углубился в пение и
аккомпанемент. Для принятия пищи это было далеко не лучшее музыкальное
сопровождение. Ши размышлял, как управиться с поданной ему клейкой массой
без вилки. Вдобавок она оказалась зверски приправлена, но он так
проголодался, что это не доставило ему особого беспокойства. Принесли кофе,
все той же умопомрачительной приторности, что и на постоялом дворе. Медор
оторвался от музицирования, дабы тоже принять чашечку. Когда он деликатно
подносил ее к губам, Ши спросил:
-- Да что тебя так гложет, в конце-то концов? Ты ведешь себя так, будто
только что потерял лучшего друга.
-- О нет, -- ответствовал Медор, -- лишь обрел я его, но...
Он отставил чашечку, снова взялся за лютню и пропел:
Ах, горечь в сердце разлилась -- Любви изгнанья близок час! Солнце
зайдет, и с последним лучом Покатятся слезы из глаз!
Хоть Ши особо и не потряс пафос автора, Медор уронил лютню и принялся
всхлипывать.
-- Ну, ну, возьми себя в руки, приятель, -- принялся утешать его Ши. --
Это ведь про твою подружку Бельфебу... Бельфегору то есть?
-- То правда-а! Истину ли ты молвил, что супруга она тебе? Иль хитрость
то была, чтоб повелителю моему воспрепятствовать, владыке Дардинелю?
-- Ну, -- замялся Ши, -- вообще-то это очень долгая и запутанная
история...
-- Нет, не опасайся душу свою распахнуть товарищу своему по хлебу и
соли! Истинная дружба превыше демона ревности, как философ говорит Ифлатун!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132