— Да, ты запихала все это поглубже. И позволяешь этому отравлять себя ежесекундно. Ты казнишь себя за то, что изменить была не в силах. Ты не можешь простить себя и потому отказываешься прощать других.
Линден не могла отвести глаз в сторону, её чувства пришли в полное смятение. Она хотела возразить, но не нашла, что ответить
— Чем ты лучше Кевина? Ты обвиняешь себя за то, что тебе не по плечу справиться с мировым злом? Ты мысленно убиваешь своего отца, потому что не в силах вынести сознание собственной беспомощности? Значит, лучше уничтожить всё то, что любишь, если уж ты не в силах это спасти?
— Нет. — А в мыслях билось: «Да. Не знаю». Слова Ковенанта пронзили её насквозь. Даже не обладая способностью проникать в другого, он заставил её сердце сжаться от боли. То, что в день смерти отца пустило в ней глубокие корни, теперь зашевелилось, корчась под бескомпромиссным взглядом Ковенанта. — Я не любила отца. Я не могу. Если бы я его любила, то была бы не в состоянии жить.
Линден хотелось скрыться, убежать, защитить своё скорбное одиночество. Но она не смогла. Она устала убегать и прятаться. Не в силах ответить на сочувствие Ковенанта словами, она взяла со стола фляжку с «глотком алмазов», протянула ему и дала выпить столько, чтобы он мог спокойно заснуть.
Сон разгладил морщины на лице Ковенанта, и тот уже не был похож на её отца.
Линден села и, закрыв лицо руками, погрузилась в свои мысли. Ковенант прав: она не может простить себя. Но она не сумела объяснить ему почему. Мрак всё ещё был в ней, и она пока не знала, как ей с этим жить дальше.
Глава 6
Куэстимун
Линден не спалось. Она снова и снова переживала в мыслях тот летний день из своего детства, как бы пытаясь увидеть нечто, что раньше ускользало от её внимания. Она сама сняла все защитные барьеры, и крик восьмилетнего ребёнка отдавался в её мозгу, будя эхо мелких деталей. Никогда ещё она не позволяла себе так откровенно и подробно вспоминать об этом.
И всё же разговор с Ковенантом имел свои плюсы: наконец-то она хотя бы частично разрядилась. Никогда раньше она не позволяла себе такой вольности на людях, а оказывается, это было просто необходимо: только сейчас она наконец поняла, в каком неимоверном напряжении прожила все эти годы, не позволяя себе расслабиться ни на минуту. Как же зачерствела её душа! Ей слабо верилось, что этот процесс обратим, но теперь всё же появилась хоть крохотная, но надежда.
Она вернулась в свою каюту и, хоть и опасалась, что во сне опять начнутся кошмары, всё же забралась в гамак и позволила «Звёздной Гемме» укачать себя на волнах моря.
На следующее утро Линден почувствовала себя отдохнувшей и свежей. Однако на обычный утренний осмотр Ковенанта она отправилась не без трепета, абсолютно не представляя, как он сегодня будет себя с ней держать. То, что произошло между ними вчера, должно было изменить их отношения. Но как?
К её облегчению, Ковенант доброжелательно поздоровался и благосклонно принял её помощь в умывании и завтраке. Всем своим поведением он словно подчёркивал, что уважает её по-прежнему. Более того, он как бы взял над ней покровительство. Словно гора упала с её плеч, и, выйдя из каюты на палубу, она вдруг почувствовала, как разгладился её лоб, как исчезли горькие складки у губ и между вечно до боли насупленными бровями.
А на следующий день Ковенант впервые после болезни поднялся на палубу. Щурясь от яркого солнца, он медленно подошёл к борту и облокотился на него. И хотя его качало от слабости, а кожа на лице была словно прозрачной, Линден видела, что он на пути к выздоровлению.
Его щеки были гладко выбриты, и теперь он казался моложе, хотя и более уязвимым. Линден ещё не знала, как к этому отнестись: она слишком привыкла к его облику пророка и аскета. Ковенант тоже был несколько смущён, но Линден поняла причину его замешательства, лишь когда он вдруг вызывающим тоном заявил:
— Я спалил её. Кольцом.
— Великолепно! — Линден сама удивилась, с каким жаром вырвалось у неё это восклицание. Наверное, она просто не могла сдержать восхищения его грозной силой. — Мне она никогда не нравилась.
Она осторожно погладила его щеку, пытаясь определить, не пострадала ли кожа. Ковенант болезненно поморщился:
— Мне она тоже не нравилась. — Он помолчал, глядя вдаль, а потом медленно повернулся к Линден: — Меня это беспокоит. Честно говоря, мне страшновато, что я с такой лёгкостью способен оперировать своей силой. — Он словно сожалел о тех временах, когда мог вызвать дикую магию только в порыве ярости или соприкоснувшись с инициирующими её магическими предметами. — Я учился контролировать себя. Но яд путает мне все карты. Я должен научиться справляться с ним и не давать ему расползаться по мне.
Он снова смотрел на море: лазурное, такое спокойное с виду и таящее столько опасностей. Как и он сам.
— Вечно я не как все. Я могу теперь делать своим пламенем всё, что захочу, но только если концентрирую его в тонкий луч и выпускаю из себя равномерно. Но в то же время остальное пламя бьётся во мне, как в топке, и поэтому всё время кажется, что я вот-вот взорвусь. Очень странное чувство, будто ты находишься в здравом рассудке и абсолютно не в своём уме — одновременно. Похоже, у меня одно без другого не обходится.
Линден вдруг вспомнила его недавние слова: «Вот потому-то мне так необходимо добраться до Первого Дерева. И прежде, чем я стану слишком опасным, чтобы позволить себе остаться в живых». Оба они терзались раздиравшими их противоречиями, и Линден вдруг на секунду захотелось обнять его, поддержать, поделиться с ним своей надеждой.
Но она удержала в себе этот порыв симпатии и сострадания, так как не всё ещё было сказано между ними. Он ничего ещё не знал о том, что произошло с её матерью. А ведь именно воспоминание об этом неисправимом, чудовищном событии все эти годы удерживало Линден от сближения с нравившимися ей людьми. А с Ковенантом — тем более.
Как только «Звёздная Гемма» миновала полосу штормов, капитан приказал держать курс на восток. Ветер был переменным, поэтому Великанам скучать не приходилось. Но они и не умели скучать: самая тяжёлая работа на борту их обожаемого корабля была для них неиссякаемым источником радости и гордости за своё мастерство. Кир и Хигром тоже частенько участвовали в авралах, компенсируя недостаток роста и силы ловкостью и сноровкой.
И всё же корабль слишком медленно продвигался вперёд. С каждым днём Первая хмурилась все больше. С её лица не сходило мрачное выражение, словно на него падала тень от извечной печали, прятавшейся в глубине глаз Мечтателя.
Ковенант по мере своего выздоровления становился всё более нервным; он слишком боялся опоздать, а мысль о живых людях, которых всё это время приносят в жертву Солнечному Яду, делало ожидание и вовсе невыносимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164