Отец прожил тридцать восемь лет.
…Серое небо, редкие снежинки слетают вниз, к оранжевым языкам пламени. А пламя — неохотно вздымается. Брат, старше шестью годами, стоит рядом — его лицо с рожденья обезображено странным пятном, и он всегда в маске на сцене. И нрав у него хмурый.
Язычки пламени, словно капли оранжевой крови, по одному падали в небо. И когда костер наконец разгорелся, Айхо ничком упал на землю, уже ничего не чувствуя и не понимая. И до сих пор не помнит, кто и куда увел его от костра и что было потом.
А на другой день — встревоженные лица актеров. Расспросы — а он молчал. И брат, собирающий вещи. Его слова:
— Отец умер, а ты, вместо того, чтобы отдать ему последний долг, шляешься где-то… — кажется, он сдержался, чтобы не выразиться резче.
— Не уходи…
— Тут мне нечего делать. Я давно мечтал побродить по миру.
— Возьми меня с собой!
— Незачем. Ты и без того найдешь себе покровителей.
Айхо бросается на пол, обвивает руками его колени, прижимается щекой…
— Возьми меня с собой… пожалуйста!
Голос брата смягчается — и одновременно звучит, словно гонг, возвещающий о смерти.
— Мне всего восемнадцать, и я вынужден закрывать лицо маской. А ты уже и сейчас красивей всех. Зачем мне подобный спутник?
— Я же тебе… не чужой, — шепчет едва слышно мальчик.
— Не чужой, — соглашается брат. — Но я же не бросаю тебя на произвол судьбы. Тут тебя любят. Хотя бы в память об отце — позаботятся.
* * *
Йири смотрит на юного актера — так смотрят на рукопись, которую предстоит изучить.
— Ты сам соглашаешься быть игрушкой, лишь бы не остаться одному.
— Да… это так.
— Ищешь тепло, которое у тебя отняли.
— У меня оно, по крайней мере, было. Отец… он любил меня.
— И ты до сих пор ищешь отца?
— Наверное. Или старшего брата… который покинул меня.
— Без покровителя ты не можешь, — господин улыбается. — А я знал человека, который прыгнул бы в пропасть, лишь бы доказать, что он ни от кого не зависит.
Айхо удивленно поднимает брови.
— Зачем?
— С ним было трудно, — задумчиво говорит Йири, и по его лицу скользит тень. — Вы даже внешне — как день и ночь. Но ты — роза, которая может уколоть лишь неумелую руку, и то вряд ли… Роза, созданная для того, чтобы ее любили, чтобы ею восхищались. А шипы, если и есть, — не угроза, только игра — смотрите, меня нельзя безнаказанно тронуть. Можно. И роза сама хочет этого — не так ли, Айхо?
— Так, мой господин…
— Почему ты со мной соглашаешься? Ведь я говорю нелестные для тебя вещи.
— Это — правда. Я могу солгать… но зачем?
— Из желания угодить. Из страха. Назвать другие причины?
Айхо опускает глаза.
— Не надо, мой господин. Мы оба знаем, что я такое.
* * *
После отъезда семьи Саэ пусто было на сердце. Брат и сестра оставили след в душе — словно окно зимой не закрыли, и метель задувает…
Он даже позаботился о месте для отца Юхи. Знал, что они приобрели маленький дом в укруге, где предстояло отныне жить, — уединенный и довольно уютный. И больше не хотел узнавать ничего. Если постоянно теребить скользящую петлю, можно нечаянно затянуть ее слишком туго.
А мальчик этот… пусть будет.
Алая луна отражалась в воде, и алая вода, казалось, будет соленой на вкус, если попробовать — словно кровь.
* * *
Айхо рассказывал о хитрой лисице, которая, чтобы добраться до меда, прикидывалась то старушкой, то облачком, а когда наконец получила вожделенный кувшин, разбила его.
Наместник рассмеялся, впервые при Айхо — и того поразило, насколько же он молод. Разница между ними от силы лет восемь, не больше. Не настолько уж юный возраст — и младше высокие должности занимали, а все же — он стал светлым таким, глаза — как у ребенка, запускающего пестрого воздушного змея в день прихода весны.
Душа потянулась было к этому смеху — но уже в следующий миг захлопнулась створка, иным стал взгляд господина.
«Безумный, — пронеслось в мыслях актера. — Я должен помнить. Неверное слово — и все. И раньше закону не было до меня дела, защитить, если что — а ведь он и есть этот самый закон. Как прикажет, так и поступят».
И все же трудно уже было закрыться вновь. Если поток пробил стену, пролом уже не заделать. Теперь мальчишка ловил добрые слова, взгляды, редкие прикосновения и сохранял в себе — так жадный человек сосредоточенно ищет монету в каждой выбоине проезжей дороги, только и думая, как бы не упустить ее блеск. И после присоединяет найденное к тщательно спрятанному в потайном месте богатству — сокровищу, о котором не знает никто и которым вряд ли воспользуется сам хозяин.
Ночи были темные. Тьма лежала на листьях деревьев, скрывающих дом.
Он давно не видел тех, кто раньше был рядом. Только к актерам приходил иногда — на время, пока не пересыплется песок в маленьких часах, пока солнечные стрелки не сместятся чуть-чуть. Мог бы остаться на дольше — чувствовал, что нельзя. Внутренние запреты сильнее внешних.
А кроме того — чувствовал, как сердце сжималось, когда слышал перестук копыт на дорожке, а после — легкие стремительные шаги.
Раньше такого не испытывал никогда.
* * *
Молодой парень в одежде цветов наместника спрыгнул с коня.
— Тебе.
Небрежно сунул в руку свитки в кожаном чехле.
— Ненужное, что прочел, заберу. Давай.
— Конечно… — юноша растерялся, видя не просто пренебрежение — враждебность.
Посланник последовал за ним, отстранил на пороге, вошел в дом. Огляделся, хмурым стало лицо. С усмешкой сказал:
— Небогато.
— Мне достаточно.
— Еще бы.
Забрал свитки, прочитанные Айхо. Выйти хотел. Тот преградил путь.
— Кто ты? Почему так… со мной?
— Я не люблю то, что переходит из рук в руки.
— И деньги?
— Что мне до них?
— И книги?
— Книги читают мудрые. Сброд не касается их. Ты — досадное недоразумение! — Парень прищурился. — Он возится с тобой из-за твоей способности пиликать на тоо и выделываться на подмостках. А ты возомнил невесть что, дурак. Что ж, и придорожная трава тянется к солнцу. Только не льсти себе. Солнце недостижимо.
Парень явно хотел добиться резкого слова от юноши — но Айхо молчал. Прав привезший свитки, что сказать…
Вышли во двор. К коню подошли. Посыльный снова взглянул на Айхо.
— Ты что-то печален. Тебе бы благодарность испытывать, хоть за краткий миг, пока он в твою сторону смотрит.
— Разве это твоя забота? — больно было, но ведь актеры — не то что обычные люди. Хоть грима нет на лице, разве что глаза выдадут. А в глаза не станет смотреть.
— Твое место не здесь — на подмостках!
— Уйду, когда прогонит.
— Ну, как же иначе… Что ж, радуйся, пока можно! — он вскочил в седло — только пыль взвилась, простучали копыта.
* * *
Господин Тоона, владелец нескольких кораблей, сборщик пошлин в порту, отправил своего человека в театр, к Рэите, проведав, что Айхо объявился там в очередной раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
…Серое небо, редкие снежинки слетают вниз, к оранжевым языкам пламени. А пламя — неохотно вздымается. Брат, старше шестью годами, стоит рядом — его лицо с рожденья обезображено странным пятном, и он всегда в маске на сцене. И нрав у него хмурый.
Язычки пламени, словно капли оранжевой крови, по одному падали в небо. И когда костер наконец разгорелся, Айхо ничком упал на землю, уже ничего не чувствуя и не понимая. И до сих пор не помнит, кто и куда увел его от костра и что было потом.
А на другой день — встревоженные лица актеров. Расспросы — а он молчал. И брат, собирающий вещи. Его слова:
— Отец умер, а ты, вместо того, чтобы отдать ему последний долг, шляешься где-то… — кажется, он сдержался, чтобы не выразиться резче.
— Не уходи…
— Тут мне нечего делать. Я давно мечтал побродить по миру.
— Возьми меня с собой!
— Незачем. Ты и без того найдешь себе покровителей.
Айхо бросается на пол, обвивает руками его колени, прижимается щекой…
— Возьми меня с собой… пожалуйста!
Голос брата смягчается — и одновременно звучит, словно гонг, возвещающий о смерти.
— Мне всего восемнадцать, и я вынужден закрывать лицо маской. А ты уже и сейчас красивей всех. Зачем мне подобный спутник?
— Я же тебе… не чужой, — шепчет едва слышно мальчик.
— Не чужой, — соглашается брат. — Но я же не бросаю тебя на произвол судьбы. Тут тебя любят. Хотя бы в память об отце — позаботятся.
* * *
Йири смотрит на юного актера — так смотрят на рукопись, которую предстоит изучить.
— Ты сам соглашаешься быть игрушкой, лишь бы не остаться одному.
— Да… это так.
— Ищешь тепло, которое у тебя отняли.
— У меня оно, по крайней мере, было. Отец… он любил меня.
— И ты до сих пор ищешь отца?
— Наверное. Или старшего брата… который покинул меня.
— Без покровителя ты не можешь, — господин улыбается. — А я знал человека, который прыгнул бы в пропасть, лишь бы доказать, что он ни от кого не зависит.
Айхо удивленно поднимает брови.
— Зачем?
— С ним было трудно, — задумчиво говорит Йири, и по его лицу скользит тень. — Вы даже внешне — как день и ночь. Но ты — роза, которая может уколоть лишь неумелую руку, и то вряд ли… Роза, созданная для того, чтобы ее любили, чтобы ею восхищались. А шипы, если и есть, — не угроза, только игра — смотрите, меня нельзя безнаказанно тронуть. Можно. И роза сама хочет этого — не так ли, Айхо?
— Так, мой господин…
— Почему ты со мной соглашаешься? Ведь я говорю нелестные для тебя вещи.
— Это — правда. Я могу солгать… но зачем?
— Из желания угодить. Из страха. Назвать другие причины?
Айхо опускает глаза.
— Не надо, мой господин. Мы оба знаем, что я такое.
* * *
После отъезда семьи Саэ пусто было на сердце. Брат и сестра оставили след в душе — словно окно зимой не закрыли, и метель задувает…
Он даже позаботился о месте для отца Юхи. Знал, что они приобрели маленький дом в укруге, где предстояло отныне жить, — уединенный и довольно уютный. И больше не хотел узнавать ничего. Если постоянно теребить скользящую петлю, можно нечаянно затянуть ее слишком туго.
А мальчик этот… пусть будет.
Алая луна отражалась в воде, и алая вода, казалось, будет соленой на вкус, если попробовать — словно кровь.
* * *
Айхо рассказывал о хитрой лисице, которая, чтобы добраться до меда, прикидывалась то старушкой, то облачком, а когда наконец получила вожделенный кувшин, разбила его.
Наместник рассмеялся, впервые при Айхо — и того поразило, насколько же он молод. Разница между ними от силы лет восемь, не больше. Не настолько уж юный возраст — и младше высокие должности занимали, а все же — он стал светлым таким, глаза — как у ребенка, запускающего пестрого воздушного змея в день прихода весны.
Душа потянулась было к этому смеху — но уже в следующий миг захлопнулась створка, иным стал взгляд господина.
«Безумный, — пронеслось в мыслях актера. — Я должен помнить. Неверное слово — и все. И раньше закону не было до меня дела, защитить, если что — а ведь он и есть этот самый закон. Как прикажет, так и поступят».
И все же трудно уже было закрыться вновь. Если поток пробил стену, пролом уже не заделать. Теперь мальчишка ловил добрые слова, взгляды, редкие прикосновения и сохранял в себе — так жадный человек сосредоточенно ищет монету в каждой выбоине проезжей дороги, только и думая, как бы не упустить ее блеск. И после присоединяет найденное к тщательно спрятанному в потайном месте богатству — сокровищу, о котором не знает никто и которым вряд ли воспользуется сам хозяин.
Ночи были темные. Тьма лежала на листьях деревьев, скрывающих дом.
Он давно не видел тех, кто раньше был рядом. Только к актерам приходил иногда — на время, пока не пересыплется песок в маленьких часах, пока солнечные стрелки не сместятся чуть-чуть. Мог бы остаться на дольше — чувствовал, что нельзя. Внутренние запреты сильнее внешних.
А кроме того — чувствовал, как сердце сжималось, когда слышал перестук копыт на дорожке, а после — легкие стремительные шаги.
Раньше такого не испытывал никогда.
* * *
Молодой парень в одежде цветов наместника спрыгнул с коня.
— Тебе.
Небрежно сунул в руку свитки в кожаном чехле.
— Ненужное, что прочел, заберу. Давай.
— Конечно… — юноша растерялся, видя не просто пренебрежение — враждебность.
Посланник последовал за ним, отстранил на пороге, вошел в дом. Огляделся, хмурым стало лицо. С усмешкой сказал:
— Небогато.
— Мне достаточно.
— Еще бы.
Забрал свитки, прочитанные Айхо. Выйти хотел. Тот преградил путь.
— Кто ты? Почему так… со мной?
— Я не люблю то, что переходит из рук в руки.
— И деньги?
— Что мне до них?
— И книги?
— Книги читают мудрые. Сброд не касается их. Ты — досадное недоразумение! — Парень прищурился. — Он возится с тобой из-за твоей способности пиликать на тоо и выделываться на подмостках. А ты возомнил невесть что, дурак. Что ж, и придорожная трава тянется к солнцу. Только не льсти себе. Солнце недостижимо.
Парень явно хотел добиться резкого слова от юноши — но Айхо молчал. Прав привезший свитки, что сказать…
Вышли во двор. К коню подошли. Посыльный снова взглянул на Айхо.
— Ты что-то печален. Тебе бы благодарность испытывать, хоть за краткий миг, пока он в твою сторону смотрит.
— Разве это твоя забота? — больно было, но ведь актеры — не то что обычные люди. Хоть грима нет на лице, разве что глаза выдадут. А в глаза не станет смотреть.
— Твое место не здесь — на подмостках!
— Уйду, когда прогонит.
— Ну, как же иначе… Что ж, радуйся, пока можно! — он вскочил в седло — только пыль взвилась, простучали копыта.
* * *
Господин Тоона, владелец нескольких кораблей, сборщик пошлин в порту, отправил своего человека в театр, к Рэите, проведав, что Айхо объявился там в очередной раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161