Лин, дитя, лесной цветок, распускала русые волосы — а у Лаин они были убраны в косы.
Лин улыбалась — Лаин опускала глаза. И все же…
Что-то было в них общее. Вероятно, только для Йири. Но, видя ее, он странным образом видел и огромные ясени, озеро со светлой водой, журавлей-тэммоку, кричащих прощальную песнь, и не было в этих картинах боли, только блики от крыльев, листья и рябь на воде.
Сначала он только следил за ней. Потом, одевшись так, чтобы Лаин не поняла, кто он, покинул разрешенную ему часть сада и оказался возле ее павильона, в маленьком дворике, образованном высокими кустами жасмина.
— Госпожа…
Лаин испуганно обернулась. Голос чужой. Здесь появлялись только подруги и слуги, знакомые отца подходили с другой стороны. А этот не был похож ни на слугу, ни на господина. В темно-зеленом и сером, волосы свободно подхвачены сзади — такую прическу любит молодежь разных рангов Двора.. Он принес ей письмо?
— Нет, госпожа Лаин, — он понял невысказанную мысль. — Я просто хотел видеть вас.
— Кто вы?
— Я… живу здесь, — отозвался, явно не желая называть имени.
— Но как я могу разговаривать с тем, о ком ничего не знаю? Это не подобает девушке при Дворе, даже при том, что отец мой не знатен, — холодно сказала Лаин.
— Почему? Я не прошу у вас ничего, кроме слов.
Девушка растерялась. Потом природная мягкость взяла верх.
— Но… мне нечего сказать вам.
— … Жаль, если это правда, — он очень внимательно, чуть искоса посмотрел на нее, словно пытался найти в ее облике какие-то другие черты.
— Почему? — невольно она заинтересовалась.
— Вы… совсем другая. — Он перевел взгляд на клонящееся к закату солнце, кажется, испугавшись, что слишком пристально смотрит на девушку.
— Разве вы знаете меня? — удивилась Лаин.
— Я видел вас здесь раньше.
— И что же? — спросила она, готовясь услышать лестную фразу.
— Вы похожи на голубую рыбку-плотвичку, пойманную в горной реке и выпущенную в золотое озеро дворца. Им не надо быть здесь, тут разводят совсем других рыб.
— Как странно, — чуть смущенно улыбнулась Лаин. — Я никогда не была в горах, но… я и вправду среди здешних красавиц, как маленькая неяркая рыбка. Я плохо владею искусством письма, почти не умею петь и до сих пор не знаю, как правильно вести беседу. Наверное, отец разочарован своей дочерью.
— Вы так думаете? А мне кажется, он очень любит вас. Неужели человек выберет розу только за то, что она большая и красная, и не посмотрит на майник, потому что он белый и не сразу заметен?
— Конечно же, нет, — Лаин вновь улыбнулась застенчиво. — Майник всегда был символом нежности. Хотя он и мал…
Розоватое облачко набежало на солнце.
— Мне нужно идти, — сказал незнакомый юноша. — Вы позволите снова прийти сюда?
— А вы так и не назовете себя?
— Это лишнее, правда… поверьте.
Солнечный свет, прикрытый облаком, погрустнел немного…
—Тогда… — Лаин помедлила. — Хорошо, только… я могу рассказать отцу?
— Это ваше право. Но в этом случае я не смогу прийти. — Тогда я ничего не скажу.
Вновь выглянуло солнце, задев краешком сад.
Странным он показался Лаин. Не так уж много ей перепадало лестных, восторженных слов, но если уж перепадали, то были вычурны под стать молодым людям Двора. А этот — прямо сказал, что она не красавица и смотрится среди других девушек простенько и неярко. И смотрел без тени восхищения, пожалуй, даже грустно.
Лаин вернулась в дом. Задумалась. На желтой бумаге принялась записывать смутные мысли, перемежая их строчками стихотворений. Букет поздних сиреневых васильков в нише пах слабо и холодно. Знаки из-под кисти выходили робкие, похожие на спутанную осеннюю траву.
Он снова пришел. И еще. Казалось, он скрывает что-то — но хитрости в нем не было. Сначала Лаин считала его слугой высокого господина. Потом совсем перестала понимать, кто ее гость. Ни о поэзии, ни о дворцовых сплетнях он говорить не хотел и только слушал девушку. Он произносил слова непривычно, с легким акцентом, отчего речь казалась очаровательно мягкой, — и говорил необычные вещи. Рассказывал странные истории, полные грусти и нежности, а порою щемящей тоски. Он смотрел на листья и облака так, словно это самые важные вещи на свете. Иногда девушка не понимала, слушает ли он ее или думает о чем-то своем. Он совсем не старался ее увлечь — ему, похоже, и впрямь ничего не было нужно. А сердце Лаин билось все чаще и чаще, а строчки, которые она выводила по ночам на бумаге, обрели небывалую уверенность и изящество.
У него были мягкие волосы. Они теперь садились рядом, и один раз он притянул девушку к себе — в этом была нежность, словно к сестре. И Лаин не отстранилась.
А потом все кончилось. Незнакомый человек стоял и смотрел на нее. И тот встал, отпустил ее руку и ушел не оглядываясь. И незнакомец — важный, в черной с золотыми значками одежде, — ранг и род занятий Лаин не сумела определить, все еще путалась в этом — тоже ушел, посмотрев на нее перед этим очень пристально и холодно.
Лаин не могла понять, в чем она провинилась, но ей было очень тревожно.
И холодной была ночь…
* * *
— Вы были близки с ней?
— Нет.
— Если это ложь… ответишь еще и за это.
— Это не ложь, мой господин… Она… даже не знала.
— И я поверю? Ты посмел покинуть разрешенную тебе часть дворца и прийти туда, где ты не должен находиться. И делал это неоднократно, так?
— Да, мой господин.
— Ты уже позволял себе подобное.
— Да…
Он помнил историю с Соэн. И легко представил то, что лишь чудом с ним не случилось.
— Ты считаешь, теперь тебе дозволено все?
— Нет…
— Ты можешь хоть что-то сказать в свое оправдание?
Повелитель слишком хорошо знал, что ответа не будет. Даже если бы было что сказать.
— Девушка тоже получит по заслугам.
Йири не поднимал головы и казался брошенным на дорогую циновку цветком. Юкиро был в смятении — он слишком хорошо знал, как поступить, и не хотел этого. Мальчик, который смог понять, что значила для Благословенного смерть Тооши… и даже залечить эту рану — неужто сделать с ним то, что диктуют закон и традиция?
Лесное растение… место ли ему в саду повелителя? Любая прихоть Благословенного должна быть исполнена, но даже он не способен заставить черепаху летать.
Это красивое существо не было дерзким — но совершало поступки, немыслимые по дерзости. Раньше это забавляло Юкиро. А сейчас вывело из себя. Йири давно заслужил суровое наказание. Пора.
Благословенный вообще не должен был говорить с ним — слишком большая честь для виновного. Только взмахнуть рукой — слуги поймут, какова его воля. Однако — не удержался. Но о чем говорить, если эта игрушка, эта дикая птаха терпеливо примет все, что с ней ни делай, но так и не поймет — не сумеет понять — сердцем?
Неприятная мысль мелькнула у человека, облеченного властью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Лин улыбалась — Лаин опускала глаза. И все же…
Что-то было в них общее. Вероятно, только для Йири. Но, видя ее, он странным образом видел и огромные ясени, озеро со светлой водой, журавлей-тэммоку, кричащих прощальную песнь, и не было в этих картинах боли, только блики от крыльев, листья и рябь на воде.
Сначала он только следил за ней. Потом, одевшись так, чтобы Лаин не поняла, кто он, покинул разрешенную ему часть сада и оказался возле ее павильона, в маленьком дворике, образованном высокими кустами жасмина.
— Госпожа…
Лаин испуганно обернулась. Голос чужой. Здесь появлялись только подруги и слуги, знакомые отца подходили с другой стороны. А этот не был похож ни на слугу, ни на господина. В темно-зеленом и сером, волосы свободно подхвачены сзади — такую прическу любит молодежь разных рангов Двора.. Он принес ей письмо?
— Нет, госпожа Лаин, — он понял невысказанную мысль. — Я просто хотел видеть вас.
— Кто вы?
— Я… живу здесь, — отозвался, явно не желая называть имени.
— Но как я могу разговаривать с тем, о ком ничего не знаю? Это не подобает девушке при Дворе, даже при том, что отец мой не знатен, — холодно сказала Лаин.
— Почему? Я не прошу у вас ничего, кроме слов.
Девушка растерялась. Потом природная мягкость взяла верх.
— Но… мне нечего сказать вам.
— … Жаль, если это правда, — он очень внимательно, чуть искоса посмотрел на нее, словно пытался найти в ее облике какие-то другие черты.
— Почему? — невольно она заинтересовалась.
— Вы… совсем другая. — Он перевел взгляд на клонящееся к закату солнце, кажется, испугавшись, что слишком пристально смотрит на девушку.
— Разве вы знаете меня? — удивилась Лаин.
— Я видел вас здесь раньше.
— И что же? — спросила она, готовясь услышать лестную фразу.
— Вы похожи на голубую рыбку-плотвичку, пойманную в горной реке и выпущенную в золотое озеро дворца. Им не надо быть здесь, тут разводят совсем других рыб.
— Как странно, — чуть смущенно улыбнулась Лаин. — Я никогда не была в горах, но… я и вправду среди здешних красавиц, как маленькая неяркая рыбка. Я плохо владею искусством письма, почти не умею петь и до сих пор не знаю, как правильно вести беседу. Наверное, отец разочарован своей дочерью.
— Вы так думаете? А мне кажется, он очень любит вас. Неужели человек выберет розу только за то, что она большая и красная, и не посмотрит на майник, потому что он белый и не сразу заметен?
— Конечно же, нет, — Лаин вновь улыбнулась застенчиво. — Майник всегда был символом нежности. Хотя он и мал…
Розоватое облачко набежало на солнце.
— Мне нужно идти, — сказал незнакомый юноша. — Вы позволите снова прийти сюда?
— А вы так и не назовете себя?
— Это лишнее, правда… поверьте.
Солнечный свет, прикрытый облаком, погрустнел немного…
—Тогда… — Лаин помедлила. — Хорошо, только… я могу рассказать отцу?
— Это ваше право. Но в этом случае я не смогу прийти. — Тогда я ничего не скажу.
Вновь выглянуло солнце, задев краешком сад.
Странным он показался Лаин. Не так уж много ей перепадало лестных, восторженных слов, но если уж перепадали, то были вычурны под стать молодым людям Двора. А этот — прямо сказал, что она не красавица и смотрится среди других девушек простенько и неярко. И смотрел без тени восхищения, пожалуй, даже грустно.
Лаин вернулась в дом. Задумалась. На желтой бумаге принялась записывать смутные мысли, перемежая их строчками стихотворений. Букет поздних сиреневых васильков в нише пах слабо и холодно. Знаки из-под кисти выходили робкие, похожие на спутанную осеннюю траву.
Он снова пришел. И еще. Казалось, он скрывает что-то — но хитрости в нем не было. Сначала Лаин считала его слугой высокого господина. Потом совсем перестала понимать, кто ее гость. Ни о поэзии, ни о дворцовых сплетнях он говорить не хотел и только слушал девушку. Он произносил слова непривычно, с легким акцентом, отчего речь казалась очаровательно мягкой, — и говорил необычные вещи. Рассказывал странные истории, полные грусти и нежности, а порою щемящей тоски. Он смотрел на листья и облака так, словно это самые важные вещи на свете. Иногда девушка не понимала, слушает ли он ее или думает о чем-то своем. Он совсем не старался ее увлечь — ему, похоже, и впрямь ничего не было нужно. А сердце Лаин билось все чаще и чаще, а строчки, которые она выводила по ночам на бумаге, обрели небывалую уверенность и изящество.
У него были мягкие волосы. Они теперь садились рядом, и один раз он притянул девушку к себе — в этом была нежность, словно к сестре. И Лаин не отстранилась.
А потом все кончилось. Незнакомый человек стоял и смотрел на нее. И тот встал, отпустил ее руку и ушел не оглядываясь. И незнакомец — важный, в черной с золотыми значками одежде, — ранг и род занятий Лаин не сумела определить, все еще путалась в этом — тоже ушел, посмотрев на нее перед этим очень пристально и холодно.
Лаин не могла понять, в чем она провинилась, но ей было очень тревожно.
И холодной была ночь…
* * *
— Вы были близки с ней?
— Нет.
— Если это ложь… ответишь еще и за это.
— Это не ложь, мой господин… Она… даже не знала.
— И я поверю? Ты посмел покинуть разрешенную тебе часть дворца и прийти туда, где ты не должен находиться. И делал это неоднократно, так?
— Да, мой господин.
— Ты уже позволял себе подобное.
— Да…
Он помнил историю с Соэн. И легко представил то, что лишь чудом с ним не случилось.
— Ты считаешь, теперь тебе дозволено все?
— Нет…
— Ты можешь хоть что-то сказать в свое оправдание?
Повелитель слишком хорошо знал, что ответа не будет. Даже если бы было что сказать.
— Девушка тоже получит по заслугам.
Йири не поднимал головы и казался брошенным на дорогую циновку цветком. Юкиро был в смятении — он слишком хорошо знал, как поступить, и не хотел этого. Мальчик, который смог понять, что значила для Благословенного смерть Тооши… и даже залечить эту рану — неужто сделать с ним то, что диктуют закон и традиция?
Лесное растение… место ли ему в саду повелителя? Любая прихоть Благословенного должна быть исполнена, но даже он не способен заставить черепаху летать.
Это красивое существо не было дерзким — но совершало поступки, немыслимые по дерзости. Раньше это забавляло Юкиро. А сейчас вывело из себя. Йири давно заслужил суровое наказание. Пора.
Благословенный вообще не должен был говорить с ним — слишком большая честь для виновного. Только взмахнуть рукой — слуги поймут, какова его воля. Однако — не удержался. Но о чем говорить, если эта игрушка, эта дикая птаха терпеливо примет все, что с ней ни делай, но так и не поймет — не сумеет понять — сердцем?
Неприятная мысль мелькнула у человека, облеченного властью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161