— Ты и впрямь сны наяву видишь, — говорил Муравей, осторожно ступая, чтобы ветка не хрустнула, — обходил лагерь, часовых проверял. А какие из крестьян часовые? Ладно, хоть не спят на посту. — Твои бы сны нам на пользу.
— А мне война не снится, — Аюрин упрямо склонила голову — вот-вот бычок бодаться начнет. — Я хорошее вижу.
— Девочка ты еще, — отчего-то вздохнул Муравей. И пошагал дальше.
Аюрин опустилась на землю, в одеяло закуталась — хоть привыкла к жизни в лесу, так уютней казалось. Переносицу пальцем потерла — детская привычка, смешная. Долго смотрела на небо. Созвездия покачивались над землей, низко — вот-вот спустятся.
«Как бы Йири сейчас сказал про них? Я ведь и сказок его почти не помню. Все из памяти вышибло. А больше никто не рассказывал».
Девочка подтянула колени к подбородку, поудобнее села.
«Никого у меня не осталось. Даже Цветок бегает где-то. Пропал или родичей встретил, что ли… А там, над головой — все беспечные».
И — глаза подняла:
— Если вдруг жив… подарите счастье ему.
Наутро услышала голоса. Сонная, потянулась под одеялом словно котенок, один глаз приоткрыла. Травинки лицо щекотали. Туман низко висел — негустой, было видно поляну. Люди о чем-то спорили, переходили с места на место — а несколько фигур в центре застыли. Аюрин поднялась, потянулась еще раз лом, и пошла к Муравью.
— Эй! — тихонько окликнула. Тот повернулся — лицо встревоженное, брови нахмурены. Рядом с вожаком — парнишка едва ли старше Аюрин, незнакомый. Весь исцарапан, одежда изодрана.
— Плохо! Тех, кто по ту сторону ущелья остался, настигли. Прав был старик. Мальчик через кустарник от них ушел.
— Как бы за собой не привел, — не по-доброму откликнулся кто-то. — А те — сами выбрали. Ты звал.
Парнишка, что принес весть, глаза опустил — словно себя виноватым считал. Но сказал:
— Не найдут вас. Я умею прятать следы. И по реке долго шел… там, где мелко.
— Долго мы, как зайцы, будем от них по кустам прятаться?! — злой голос, немолодой.
— Пока придется, — Муравей отвечал спокойно. — Сейчас выступим — ляжем все.
— Пока мы тут петли меж рощами нарезаем, наши деревни сгорят!
Аюрин стерпеть не смогла.
— Ну, так и возвращайтесь, сидите каждый в своей норе! Не больно-то родным поможете, если вернетесь! А если кто донесет, что среди нас были, хоронить будет некому! Не пожалеют!
— Тише, тише, огонь летучий, — шепнул Муравей. Его глаза улыбались. Но — посерьезнели, когда к людям своим повернулся. Говорил, уговаривал. Аюрин же на парнишку уставилась — таких не видела. Неприметный совсем, если бы не одно — глаза разные. Левый карий, цвета густого меда, а правый темно-голубой.
"Не иначе лесной дух, тери-тае", — решила девчонка, потянула Муравья за рукав:
— Эй! Эй, оглох, что ли?
Мужчина раздосадованно повернулся на голос.
— Чего тебе? Сама передумала, что ли?
— Ты на его глаза посмотри! — страшным шепотом поведала свою догадку. Муравей расхохотался.
— Такое бывает!
Больше он не обращал на девчонку внимания. Какая забота — глаза разные увидела. А ему людей удержать надо. На него уже косо глядели — одиночка, ему-то что? А тут у каждого хоть и дальняя, но родня обязательно сыщется. Раньше власти крестьян в деревнях не трогали, но, как стали мятежники досаждать, пригрозили — хоть одного спрячете или припасами снабжать станете, плохо придется всем. И то — деревушки бедные, хоть три десятка с землей сравняй, казне убытка не будет. После того, как новый указ вступил с силу, стало плохо и мятежникам, и крестьянам. С ними не церемонились. Если вина была на одной семье — уничтожали семью. Если виновного найти не могли, расправлялись со всей деревней.
И ввели новый запрет — на оружие. Раньше крестьяне только мечи — лэ и копья запрещались, и то — бывшие воины, осевшие на земле, ухитрялись этот указ обходить. Правда, таких было мало. А сейчас и за кинжал приходилось отвечать по всей строгости, не говоря уж про боевой цеп или лук.
«Хотите охотиться — ставьте силки», — отвечали охотникам-лучникам.
Покинувшие отряд Муравья не дошли до родных деревень. Их перехватили воины местного гарнизона — вернее, одного из вспомогательных отрядов, срочно переброшенных в Хэнэ. Ветви кленов гнулись под тяжестью тел. Командиру было не до разбирательств — захваченных убили сразу, павших присоединили к казненным. Вряд ли солдаты понесли хоть сколько-то серьезные потери.
— Как младенцев, — пробормотал Муравей, медленно продвигаясь по страшной роще.
— Я ненавижу их! — закричала Аюрин, бросилась наземь и застучала по земле кулаками, не замечая камней и комьев сухой глины.
* * *
Столица
В табуне были собраны лучшие кони, из тех, что дарят высоким гостям или продают по баснословной цене. Они уступали шаварским по красоте, но не по резвости, и были выносливей. С изящными длинными шеями, разной масти — все больше гнедые, вороные и пегие — таких чаще дарят чужеземцам.
Конюхи подбежали с поклонами, готовые подсказать, — он повел рукой.
— Я сам выберу лошадь.
И пошел, внимательно глядя по сторонам. Остановился подле небольшого рыжего жеребца, который с интересом потянулся к юноше.
— Этот.
— Он — йатта, иноходец; отца его звали Ветер. Вы, наверное, слышали, господин.
— Да.
— Коня зовут Рыжий. Хороший выбор.
Йири кивнул едва заметно, позволил увести коня. Тот вскинул голову, длинная шелковистая грива заструилась по ветру.
— Оседлайте и приведите на поле. Я хочу знать, на что он способен.
…Его словно ветром подхлестнуло, когда увидел силуэт на краю поля. Поскакал, спрыгнул с Рыжего, и забыл про коня, устремившись вперед.
Ёши видит глаза — растерянные, почти умоляющие.
— Ты ведь мальчишка еще, — говорит. — Глина в руках мастера. А он — мастер, каких мало. Разве ты мог противиться? Я был резок с тобой.
Повернулся, пошел. Йири почти бессознательно шагнул следом.
— Расскажи о себе все. Кое-что мне известно. А теперь нужно все. Ему — лучше не знать, да и не интересно.
По тому, с какой готовностью Йири заговорил, старший понял — ему отчаянно хочется не потерять его расположение. И то верно — одиночество — штука страшная, и вот — словно дождь слова полились. Сначала медленно, каплями, а после — с силой, изумившей врача.
А когда про дорогу в предгорьях Эйсен рассказывал — замолчал, пальцы ко рту прижав, И смотрел в сторону.
— Ты продолжай, — мягко и словно бы равнодушно. — или стыдишься чего?
— Нет. Теперь-то… Нет.
Ёши помолчал немного, сказал:
— Вот почему ты не любишь, когда к тебе прикасаются. Я ведь вижу. Трудно тебе?
— Ничего… Бывает и хорошо.
— Бестелесные заботятся о тебе. Оберегают…
Йири неуверенно усмехнулся:
— Защитники всегда находились. Только от них бы кто защитил…
Кликнул иноходца. Когда тот подбежал, протянул руку, погладил морду коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161