А этот с глазами-черешнями понял ли, что натворил?
Йири спустился в сад, пошел по дорожке. Шелест одежды сливался с шорохом ветра.
Сам виноват. Оба виноваты, каждый по-своему — только, по счастью, платить одному.
А Шинори — неужто рад? Чему же? Тому, что обмануто доверие господина? Что плохо придется мальчишке, и без того знавшему больше сомнительных радостей, чем настоящих? Тому, что среди людей в очередной раз порезвилась подлость?
Пройдя почти через весь сад, прислонился к старой яблоне — ее узловатый ствол казался мудрым, как иссеченное морщинами лицо старой женщины. Листья защищали глаза от солнца. Думал. Скоро вернутся посланцы, и что тогда?
Послышался шорох. «И как ты поступишь?» — словно спросило старое дерево.
— Все будет по справедливости, — тихо откликнулся. А как же иначе?
«Иначе бывает у людей, далеких от совершенства».
— Что мне до них?
«Ты старался помочь ему — или все же хотел создать очередную куклу, только на свой манер? Которая умеет кричать и смеяться — не такую, как ты когда-то».
Молодой человек с силой сжал в руке ветку — переломилась, и заболела ладонь.
— Прости, — шепнул яблоне, посмотрев на зеленые листья, которые скоро умрут.
Долго стоял под яблоней, потом вернулся к себе. В саду оставаться не мог — осуждение слышалось в шорохе листьев, в качанье теней над дорожкой.
Уже из окна увидел, как на дорожку упали еще две тени — посланцы вернулись. С ними никого не было.
— Где Айхо?
— Господин… он исчез!
— Разыщите, — ровный голос, слишком уж ровный — даже для Йири.
Взглянул в зеркало — и отвел взгляд. Нехорошее померещилось.
* * *
— Не умеешь — не берись! — орал Вьюрок. Уже давно позади осталась полянка и злополучный нож в траве, а Вьюрок никак не мог успокоиться. — Дурак! Девчонка! Только глазки подрисовывать можешь!
На боку изогнулась длинная царапина — раной ее назвать было сложно. Пустяк — не так-то просто решиться на удар. Скоро про эту царапину можно будет не вспоминать.
Забыть? Это навряд ли. Даже если этот пустоголовый забудет, старший приятель-актер — никогда.
…Вьюрок часто наведывался к любимому дереву Айхо. Скучал без друга, так хоть дерево проведать — все-таки не единожды бывали тут вместе. Вьюрка забавляла привязанность Айхо к старому ильму. Мальчишка пальцами по коре водил, будто гладил, каждую трещинку знал, И верил — ильму он тоже по душе. Да и кто мог не любить Айхо?
И вот… нашел. Хорошо хоть, не поздно.
Город покинули ранним утром, еще по туману. Под ногами хлюпала грязь — Вьюрок нарочно выбрал самую плохую дорогу. Идти по ней трудновато, но и погоню задержит. Если, конечно, их не поджидают впереди.
Айхо брел с видимым трудом, уставал быстро. Поклажи у них было — всего ничего, но юношу и налегке ветром качало. И оглядывался каждые десять шагов, доводя Вьюрка до бешенства.
— Я просто так посмотрел, — оправдывался Айхо, отворачиваясь от товарища, и съеживался под его укоряющими словами.
Эх, ребенок, думал Вьюрок. Не оставляют господа предательство безнаказанным, особенно со стороны низших. Что ему Айхо? Так, мошкара. Много таких возле светильников вертится. А пламени все равно.
Может, и оставит в живых. Отправит в рудник или под плети положит — конец все един. Вьюрок покосился на Айхо. Тот еле передвигал ноги, тупо рассматривая глинистую тропу под ногами. Старший актер вздохнул. Этот больше двадцати полновесных ударов не выдержит, а в руднике недели не проживет. А то и меньше — найдутся охотники прибрать к рукам такую забаву. И верно — счастья красота не приносит.
— Я устал, — подал голос Айхо и остановился.
— Предлагаешь сесть на дороге?
— Почему бы и нет? Все равно мы теперь — бродяги. Будем жить соответственно. Разве не так?
— Да ты в уме? — взвился Вьюрок. — Ты что, меня упрекаешь? Я о твоей судьбе думаю, которую ты сам загубил!
— Я уже благодарил тебя за это. И не кричи — я же иду за тобой. Мне ничего не надо.
— Кроме погони, которую ты все высматриваешь! — не сдержался старший актер. — О чем ты мечтаешь, дурак?!
— Не кричи, — тихо повторил Айхо и присел на траву. — Я и вправду устал.
Вьюрок сжалился над ним.
— Деревня близко. С час еще идти. Ну, давай, поднимайся. Там отдохнешь.
— Где же?
— Да разыщу тебе место.
Шли еще около часа. По дороге встретили от силы троих. Один, в низко надвинутом капюшоне, подмигнул Вьюрку, и тот опешил — показалось, что не лицо у встречного, а острая мордочка маки.
— Похоже, пора отдыхать и мне, — пробормотал Вьюрок и с облегчением заметил дымки за пригорком. Наконец-то дошли.
Остановились в доме вдовца, одинокого, пожилого. Бедность из каждого угла смотрела, зато было чисто.
В домике их не трогал никто, а за дверь выходил только Вьюрок. Его взгляд отбивал охоту соваться с вопросами. Айхо почти не поднимался с постели, бессмысленно разглядывал потолок. Вьюрок давал Айхо поесть — тот ел, не чувствуя вкуса, хоть из полыни и угля приготовь. Старший товарищ измучился с ним и готов был придушить, лишь бы выбить из мальчишки эту терпеливую безразличную покорность.
Айхо ничего не просил, благодарил, когда Вьюрок приносил еду и питье. Больше лежал или сидел с закрытыми глазами, но, когда открывал, были они большими, испуганными и тоскливыми.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивал старший актер, и Айхо отвечал:
— Хорошо…
Вьюрок давал ему настойку черного корня, чтоб не думалось лишнего, и после он много спал, а просыпаясь, открывал глаза с ужасом на лице.
— Чего ты боишься? Я надежно спрятал тебя… — Ой, надежно ли? Но успокоить-то надо.
— Возвращайся — в город, Вьюрок. Со мной все будет в порядке, — руки лежали покорно, словно и рукой шевельнуть боялся.
— Ты уж меня за дурака не держи, — чуть ли не с отвращением промолвил Вьюрок. — Я про печать знаю…
— От кого? — тот же вопрос прозвучал с другим смыслом.
— От мальчишки тамошнего, Ниро. Он ко мне прибежал.
— А! — юноша прикрыл глаза. — Тогда ты тем более должен меня оставить. Я же… тварь.
— Поздновато. Я уже потратил кучу времени на возню с тобой.
— Конечно… Спасибо, Вьюрок, — проговорил Айхо безжизненным голосом. Кажется, если бы Вьюрок сейчас начал резать его на кусочки, услышал бы ту же покорную благодарность. У него прямо ладонь зачесалась — отвесить полновесную пощечину за такое терпеливое безразличие. «Теперь и мне лучше не попадаться на глаза правосудию. Сколько еще удастся нам протянуть? А он и не понимает…» — тоскливо подумал старший.
— Дружочек, ты вляпался в эту тину, теперь глазки не отводи! — сердито произнес он. — Я тебя не оставлю, но ты это брось, ясно?
— Мне ясно, Вьюрок. Я все понимаю. А еще… Знаешь, как с ним светло! Я хотел оказаться достойным… — и со вздохом закончил: — Не удалось.
— Да ты что, совсем очумел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Йири спустился в сад, пошел по дорожке. Шелест одежды сливался с шорохом ветра.
Сам виноват. Оба виноваты, каждый по-своему — только, по счастью, платить одному.
А Шинори — неужто рад? Чему же? Тому, что обмануто доверие господина? Что плохо придется мальчишке, и без того знавшему больше сомнительных радостей, чем настоящих? Тому, что среди людей в очередной раз порезвилась подлость?
Пройдя почти через весь сад, прислонился к старой яблоне — ее узловатый ствол казался мудрым, как иссеченное морщинами лицо старой женщины. Листья защищали глаза от солнца. Думал. Скоро вернутся посланцы, и что тогда?
Послышался шорох. «И как ты поступишь?» — словно спросило старое дерево.
— Все будет по справедливости, — тихо откликнулся. А как же иначе?
«Иначе бывает у людей, далеких от совершенства».
— Что мне до них?
«Ты старался помочь ему — или все же хотел создать очередную куклу, только на свой манер? Которая умеет кричать и смеяться — не такую, как ты когда-то».
Молодой человек с силой сжал в руке ветку — переломилась, и заболела ладонь.
— Прости, — шепнул яблоне, посмотрев на зеленые листья, которые скоро умрут.
Долго стоял под яблоней, потом вернулся к себе. В саду оставаться не мог — осуждение слышалось в шорохе листьев, в качанье теней над дорожкой.
Уже из окна увидел, как на дорожку упали еще две тени — посланцы вернулись. С ними никого не было.
— Где Айхо?
— Господин… он исчез!
— Разыщите, — ровный голос, слишком уж ровный — даже для Йири.
Взглянул в зеркало — и отвел взгляд. Нехорошее померещилось.
* * *
— Не умеешь — не берись! — орал Вьюрок. Уже давно позади осталась полянка и злополучный нож в траве, а Вьюрок никак не мог успокоиться. — Дурак! Девчонка! Только глазки подрисовывать можешь!
На боку изогнулась длинная царапина — раной ее назвать было сложно. Пустяк — не так-то просто решиться на удар. Скоро про эту царапину можно будет не вспоминать.
Забыть? Это навряд ли. Даже если этот пустоголовый забудет, старший приятель-актер — никогда.
…Вьюрок часто наведывался к любимому дереву Айхо. Скучал без друга, так хоть дерево проведать — все-таки не единожды бывали тут вместе. Вьюрка забавляла привязанность Айхо к старому ильму. Мальчишка пальцами по коре водил, будто гладил, каждую трещинку знал, И верил — ильму он тоже по душе. Да и кто мог не любить Айхо?
И вот… нашел. Хорошо хоть, не поздно.
Город покинули ранним утром, еще по туману. Под ногами хлюпала грязь — Вьюрок нарочно выбрал самую плохую дорогу. Идти по ней трудновато, но и погоню задержит. Если, конечно, их не поджидают впереди.
Айхо брел с видимым трудом, уставал быстро. Поклажи у них было — всего ничего, но юношу и налегке ветром качало. И оглядывался каждые десять шагов, доводя Вьюрка до бешенства.
— Я просто так посмотрел, — оправдывался Айхо, отворачиваясь от товарища, и съеживался под его укоряющими словами.
Эх, ребенок, думал Вьюрок. Не оставляют господа предательство безнаказанным, особенно со стороны низших. Что ему Айхо? Так, мошкара. Много таких возле светильников вертится. А пламени все равно.
Может, и оставит в живых. Отправит в рудник или под плети положит — конец все един. Вьюрок покосился на Айхо. Тот еле передвигал ноги, тупо рассматривая глинистую тропу под ногами. Старший актер вздохнул. Этот больше двадцати полновесных ударов не выдержит, а в руднике недели не проживет. А то и меньше — найдутся охотники прибрать к рукам такую забаву. И верно — счастья красота не приносит.
— Я устал, — подал голос Айхо и остановился.
— Предлагаешь сесть на дороге?
— Почему бы и нет? Все равно мы теперь — бродяги. Будем жить соответственно. Разве не так?
— Да ты в уме? — взвился Вьюрок. — Ты что, меня упрекаешь? Я о твоей судьбе думаю, которую ты сам загубил!
— Я уже благодарил тебя за это. И не кричи — я же иду за тобой. Мне ничего не надо.
— Кроме погони, которую ты все высматриваешь! — не сдержался старший актер. — О чем ты мечтаешь, дурак?!
— Не кричи, — тихо повторил Айхо и присел на траву. — Я и вправду устал.
Вьюрок сжалился над ним.
— Деревня близко. С час еще идти. Ну, давай, поднимайся. Там отдохнешь.
— Где же?
— Да разыщу тебе место.
Шли еще около часа. По дороге встретили от силы троих. Один, в низко надвинутом капюшоне, подмигнул Вьюрку, и тот опешил — показалось, что не лицо у встречного, а острая мордочка маки.
— Похоже, пора отдыхать и мне, — пробормотал Вьюрок и с облегчением заметил дымки за пригорком. Наконец-то дошли.
Остановились в доме вдовца, одинокого, пожилого. Бедность из каждого угла смотрела, зато было чисто.
В домике их не трогал никто, а за дверь выходил только Вьюрок. Его взгляд отбивал охоту соваться с вопросами. Айхо почти не поднимался с постели, бессмысленно разглядывал потолок. Вьюрок давал Айхо поесть — тот ел, не чувствуя вкуса, хоть из полыни и угля приготовь. Старший товарищ измучился с ним и готов был придушить, лишь бы выбить из мальчишки эту терпеливую безразличную покорность.
Айхо ничего не просил, благодарил, когда Вьюрок приносил еду и питье. Больше лежал или сидел с закрытыми глазами, но, когда открывал, были они большими, испуганными и тоскливыми.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивал старший актер, и Айхо отвечал:
— Хорошо…
Вьюрок давал ему настойку черного корня, чтоб не думалось лишнего, и после он много спал, а просыпаясь, открывал глаза с ужасом на лице.
— Чего ты боишься? Я надежно спрятал тебя… — Ой, надежно ли? Но успокоить-то надо.
— Возвращайся — в город, Вьюрок. Со мной все будет в порядке, — руки лежали покорно, словно и рукой шевельнуть боялся.
— Ты уж меня за дурака не держи, — чуть ли не с отвращением промолвил Вьюрок. — Я про печать знаю…
— От кого? — тот же вопрос прозвучал с другим смыслом.
— От мальчишки тамошнего, Ниро. Он ко мне прибежал.
— А! — юноша прикрыл глаза. — Тогда ты тем более должен меня оставить. Я же… тварь.
— Поздновато. Я уже потратил кучу времени на возню с тобой.
— Конечно… Спасибо, Вьюрок, — проговорил Айхо безжизненным голосом. Кажется, если бы Вьюрок сейчас начал резать его на кусочки, услышал бы ту же покорную благодарность. У него прямо ладонь зачесалась — отвесить полновесную пощечину за такое терпеливое безразличие. «Теперь и мне лучше не попадаться на глаза правосудию. Сколько еще удастся нам протянуть? А он и не понимает…» — тоскливо подумал старший.
— Дружочек, ты вляпался в эту тину, теперь глазки не отводи! — сердито произнес он. — Я тебя не оставлю, но ты это брось, ясно?
— Мне ясно, Вьюрок. Я все понимаю. А еще… Знаешь, как с ним светло! Я хотел оказаться достойным… — и со вздохом закончил: — Не удалось.
— Да ты что, совсем очумел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161