И стыдно было за собственную догадку — ведь не по рангу знать о подобном. Но что поделать, если господин не настолько таится от Айхо?
Господин присел на низкую кушетку у стены, привычно расправил складки хаэна текучим движением кисти. В окно были видны только кусты и далекие узкие тополя — словно не в городе стоял дом.
Тихо. Но здесь — теплая тишина, и движется по стене солнечный лучик.
— Иди сюда.
Айхо торопливо пересекает комнату и опускается на пол подле него.
Такая знакомая поза… сам — долго… только этот — совсем другой. Этот — искренне рад. И не знает…
— Сядь рядом, — Йири протянул руку, предлагая мальчишке равенство. Тот повиновался, но, кажется, был испуган немыслимой честью. А Йири продолжал: — Все правильно. Ты заставляешь людей смеяться и плакать, вспоминать, что они — люди… Тебе ли считать себя низшим?
Накрыл смуглые тонкие пальцы ладонью, удерживая.
— Но вы… всё же хотите меня оставить? — голос, только что солнечный, тускнеет и становится хрупким — крыло мертвой бабочки. Йири не отпускает руку.
— Разве похоже? Нет, не хочу.
— Небо свидетель, моя душа — ваша. Будьте для нее посредником между землей и Небом!
Йири еле заметно склонил голову.
— Я не стану давать обещаний. Но хочу тебе только добра.
Это большее, что он может сказать.
А в комнате очень светло. И нет больше фигурки на полу, у ног другого. Айхо не поймет ничего, и все равно, правильно — так.
Ливень прекратился, и запах влажного сада был в комнате.
Далеко за полночь утекло время — глаза юноши слипались, вместо свечи ему виделись хороводы светящихся бабочек. Голова стала тяжелой — он уронил ее на маленькую подушку. Ощутить холодный щелк под щекой было блаженством.
Попытался подняться, опершись на руку, но сон пересилил.
— Спи.
Зашелестели страницы — Йири склонился над книгой; свеча поймала его тень и принялась играть с ней, беспокойное пламя.
— Спи…
Юноша хотел еще что-то сказать, может быть, попросить извинения — но с облегчением понял, что можно ничего не говорить, что все хорошо. Просто устал — как любой человек. Темные волны качают — как хорошо…
Поначалу ничего не снилось — ни тени образа, но потом беспокойный сон пришел к Айхо. Показалось, кто-то зовет.
— Что? — вскинулся он, распахивая глаза.
Йири смотрел в окно. Сад из окна казался заброшенным и одиноким — островок среди ночи, наполненный вспышками светляков.
— Двенадцать лет…
Наутро Айхо ушел к реке. Ему хотелось петь от счастья, петь — и смеяться одновременно, но одновременно не получалось, и он просто смотрел по сторонам сияющими глазами.
Над зарослями осоки пролетел небольшой белый журавль. Айхо засмеялся-таки, увидев его, — и вспомнил того, золотого. Нет. Этот — куда красивей. Он живой. Теплый. Правда, золото, согретое рукой человека, не менее теплое.
* * *
— Хуже некуда, — без выражения сказал один человек другому. — Провинция лежит у его ног, в деревнях и бедных кварталах его боятся до потери рассудка. Такая власть… Она сопоставима только с властью Солнечного. И почему Благословенный допускает подобную дерзость?
— Речи верноподданного — дело хорошее, только повторите их наместнику. Он оценит. Впрочем, награды вы не заслужите. Скажите лучше, стоит ли пытаться еще раз?
— Я и думать об этом не стану, — вскинулся первый. — У него превосходная стража… и шин. Только хэата могли бы добиться успеха, но они служат повелителю.
— У меня есть мысль получше, — второй потер переносицу. — Так мы не навлечем опасности на себя.
* * *
Ветки акации с мелкими желтыми цветками заглядывали в окно. Айхо сидел на подоконнике, прижавшись к раме.
— Помоги! — чиновник, пожилой уже человек, склонился перед ним, делая шаг вперед.
— Не могу! — Айхо дернулся назад, совсем вжался в стену.
— Ты же сам бывал беззащитным!
— Я не нарушал законов, — неуверенно проговорил юноша.
— Но ведь не все они виновны!
Айхо прижал руки к груди, словно защищаясь. Безрукавка его, молочного цвета, оттеняла смуглые руки.
— Я не могу!
— Как просто таким, как ты! Сказать «не могу» и нежиться подле сильных, позабыв, что в мире есть и страдания!
Айхо не умел говорить «нет». Если просящий не отступал, Айхо сдавался, не умея противостоять натиску. А уж противостоять мольбам… Больше всего актеру хотелось сбежать куда угодно из этой комнаты. Мечтал — вот войдет кто-нибудь… Пытался делать вид, будто рассматривает акацию, и не глядеть на человека напротив. Но не мог не слышать его.
— Чем ты рискуешь?
— Но когда подлог обнаружат, дознаются, как это было сделано…
— Но лично тебе — что грозит? Даже если ты будешь наказан, неужто Высокий не смягчится, не пожалеет тебя, поняв, почему ты так поступил? Ведь есть же у него сердце?
Айхо соскочил с подоконника и сделал попытку проскользнуть мимо просителя. Тот ухватил юношу за руку.
— Я думал, в тебе есть жалость. Ты можешь вызывать слезы своей игрой, а в груди у тебя — камень!
— Пустите же! — безнадежно дернул рукой.
— Хочешь, тебе заплатят? Сколько ты хочешь за спасение жизни? Больше или меньше, чем тебе платят за твое искусство?
— Не надо! — взмолился он. Человек все еще удерживал за руку, понимая, однако, что цели достиг. Заговорил вкрадчиво, ласково:
— Если угодно, ты можешь покинуть город… Тебе помогут…
— Нет! — впервые слово это прозвучало по-настоящему твердо.
От него требовалось немного — или, напротив, немыслимое — выкрасть печать наместника, чтобы приложить к подложному указу о помиловании. Эта история всколыхнула успокоившийся было город. Крупный чиновник был уличен во взятках и подстрекательстве к срыву работ. Теперь ему с семейством надлежало отправиться в ссылку с глухие районы. А доброжелатели пытались дать возможность виновным, захватив имущество, самим уехать из города.
Всего сутки прошли, и печать оказалась в его руках.
Тяжелая, с тем же знаком, что на кольце Йири, только больше. Спрятал печать под одежду; складки не выдали вора.
То, что Айхо собрался в город, не вызвало подозрений. Сумерки… безлюдное место неподалеку от дома; кругом густые кусты. Заметил стоящего человека, сбавил шаг. Захотелось назад повернуть… но за спиной раздалось чье-то дыхание.
— А! — дернулся было, когда пальцы впились в предплечье.
— Тихо! — чуть горло прижали, провели рукой по одежде, нашарили печать. Вытащили, отпустили. Айхо видел, как из футляра извлекли свитки, приложили печать.
Айхо вскрикнул:
— Не об этом просили! — и попробовал перехватить листы. Его отшвырнули.
— Тихо!
— Отдайте, — прошептал сдавленно, словно на горле была петля.
— Не шуми! — прошипел человек, которого Айхо до сего дня не видел. — Не на базаре лепешку украл.
— При чем тут…
— Чем тише все пройдет, тем лучше тебе же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Господин присел на низкую кушетку у стены, привычно расправил складки хаэна текучим движением кисти. В окно были видны только кусты и далекие узкие тополя — словно не в городе стоял дом.
Тихо. Но здесь — теплая тишина, и движется по стене солнечный лучик.
— Иди сюда.
Айхо торопливо пересекает комнату и опускается на пол подле него.
Такая знакомая поза… сам — долго… только этот — совсем другой. Этот — искренне рад. И не знает…
— Сядь рядом, — Йири протянул руку, предлагая мальчишке равенство. Тот повиновался, но, кажется, был испуган немыслимой честью. А Йири продолжал: — Все правильно. Ты заставляешь людей смеяться и плакать, вспоминать, что они — люди… Тебе ли считать себя низшим?
Накрыл смуглые тонкие пальцы ладонью, удерживая.
— Но вы… всё же хотите меня оставить? — голос, только что солнечный, тускнеет и становится хрупким — крыло мертвой бабочки. Йири не отпускает руку.
— Разве похоже? Нет, не хочу.
— Небо свидетель, моя душа — ваша. Будьте для нее посредником между землей и Небом!
Йири еле заметно склонил голову.
— Я не стану давать обещаний. Но хочу тебе только добра.
Это большее, что он может сказать.
А в комнате очень светло. И нет больше фигурки на полу, у ног другого. Айхо не поймет ничего, и все равно, правильно — так.
Ливень прекратился, и запах влажного сада был в комнате.
Далеко за полночь утекло время — глаза юноши слипались, вместо свечи ему виделись хороводы светящихся бабочек. Голова стала тяжелой — он уронил ее на маленькую подушку. Ощутить холодный щелк под щекой было блаженством.
Попытался подняться, опершись на руку, но сон пересилил.
— Спи.
Зашелестели страницы — Йири склонился над книгой; свеча поймала его тень и принялась играть с ней, беспокойное пламя.
— Спи…
Юноша хотел еще что-то сказать, может быть, попросить извинения — но с облегчением понял, что можно ничего не говорить, что все хорошо. Просто устал — как любой человек. Темные волны качают — как хорошо…
Поначалу ничего не снилось — ни тени образа, но потом беспокойный сон пришел к Айхо. Показалось, кто-то зовет.
— Что? — вскинулся он, распахивая глаза.
Йири смотрел в окно. Сад из окна казался заброшенным и одиноким — островок среди ночи, наполненный вспышками светляков.
— Двенадцать лет…
Наутро Айхо ушел к реке. Ему хотелось петь от счастья, петь — и смеяться одновременно, но одновременно не получалось, и он просто смотрел по сторонам сияющими глазами.
Над зарослями осоки пролетел небольшой белый журавль. Айхо засмеялся-таки, увидев его, — и вспомнил того, золотого. Нет. Этот — куда красивей. Он живой. Теплый. Правда, золото, согретое рукой человека, не менее теплое.
* * *
— Хуже некуда, — без выражения сказал один человек другому. — Провинция лежит у его ног, в деревнях и бедных кварталах его боятся до потери рассудка. Такая власть… Она сопоставима только с властью Солнечного. И почему Благословенный допускает подобную дерзость?
— Речи верноподданного — дело хорошее, только повторите их наместнику. Он оценит. Впрочем, награды вы не заслужите. Скажите лучше, стоит ли пытаться еще раз?
— Я и думать об этом не стану, — вскинулся первый. — У него превосходная стража… и шин. Только хэата могли бы добиться успеха, но они служат повелителю.
— У меня есть мысль получше, — второй потер переносицу. — Так мы не навлечем опасности на себя.
* * *
Ветки акации с мелкими желтыми цветками заглядывали в окно. Айхо сидел на подоконнике, прижавшись к раме.
— Помоги! — чиновник, пожилой уже человек, склонился перед ним, делая шаг вперед.
— Не могу! — Айхо дернулся назад, совсем вжался в стену.
— Ты же сам бывал беззащитным!
— Я не нарушал законов, — неуверенно проговорил юноша.
— Но ведь не все они виновны!
Айхо прижал руки к груди, словно защищаясь. Безрукавка его, молочного цвета, оттеняла смуглые руки.
— Я не могу!
— Как просто таким, как ты! Сказать «не могу» и нежиться подле сильных, позабыв, что в мире есть и страдания!
Айхо не умел говорить «нет». Если просящий не отступал, Айхо сдавался, не умея противостоять натиску. А уж противостоять мольбам… Больше всего актеру хотелось сбежать куда угодно из этой комнаты. Мечтал — вот войдет кто-нибудь… Пытался делать вид, будто рассматривает акацию, и не глядеть на человека напротив. Но не мог не слышать его.
— Чем ты рискуешь?
— Но когда подлог обнаружат, дознаются, как это было сделано…
— Но лично тебе — что грозит? Даже если ты будешь наказан, неужто Высокий не смягчится, не пожалеет тебя, поняв, почему ты так поступил? Ведь есть же у него сердце?
Айхо соскочил с подоконника и сделал попытку проскользнуть мимо просителя. Тот ухватил юношу за руку.
— Я думал, в тебе есть жалость. Ты можешь вызывать слезы своей игрой, а в груди у тебя — камень!
— Пустите же! — безнадежно дернул рукой.
— Хочешь, тебе заплатят? Сколько ты хочешь за спасение жизни? Больше или меньше, чем тебе платят за твое искусство?
— Не надо! — взмолился он. Человек все еще удерживал за руку, понимая, однако, что цели достиг. Заговорил вкрадчиво, ласково:
— Если угодно, ты можешь покинуть город… Тебе помогут…
— Нет! — впервые слово это прозвучало по-настоящему твердо.
От него требовалось немного — или, напротив, немыслимое — выкрасть печать наместника, чтобы приложить к подложному указу о помиловании. Эта история всколыхнула успокоившийся было город. Крупный чиновник был уличен во взятках и подстрекательстве к срыву работ. Теперь ему с семейством надлежало отправиться в ссылку с глухие районы. А доброжелатели пытались дать возможность виновным, захватив имущество, самим уехать из города.
Всего сутки прошли, и печать оказалась в его руках.
Тяжелая, с тем же знаком, что на кольце Йири, только больше. Спрятал печать под одежду; складки не выдали вора.
То, что Айхо собрался в город, не вызвало подозрений. Сумерки… безлюдное место неподалеку от дома; кругом густые кусты. Заметил стоящего человека, сбавил шаг. Захотелось назад повернуть… но за спиной раздалось чье-то дыхание.
— А! — дернулся было, когда пальцы впились в предплечье.
— Тихо! — чуть горло прижали, провели рукой по одежде, нашарили печать. Вытащили, отпустили. Айхо видел, как из футляра извлекли свитки, приложили печать.
Айхо вскрикнул:
— Не об этом просили! — и попробовал перехватить листы. Его отшвырнули.
— Тихо!
— Отдайте, — прошептал сдавленно, словно на горле была петля.
— Не шуми! — прошипел человек, которого Айхо до сего дня не видел. — Не на базаре лепешку украл.
— При чем тут…
— Чем тише все пройдет, тем лучше тебе же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161