— Кристофер до сих пор его боится?
— Он не боится, — отрезала Клара.
— Я хочу сказать…
— Нет, не боится.
Оба опять замолчали. Клара поглядела на Джуда и чуть погодя улыбнулась; опять одолевала лень, хотелось верить, что все обойдется, люди — даже дети — какие есть, такие и останутся, и ничего такого не бывает, чтоб непременно надо было расспрашивать, что случилось да когда случилось. Обрызганный солнечными бликами, Джуд кажется не таким уж некрасивым, просто он размазня, его старят и уродуют больше не годы, а характер, не в меру он добрый и слишком много размышляет. Хорошо бы охватить руками его шею, дать себя в подарок, приятно дарить себя какому угодно мужчине — не ради чего-нибудь, а просто так, приятно доставить удовольствие, кого-то порадовать.
— Не нравится мне это, выходит, я родного сына понять не могу, — негромко пожаловалась Клара.
— Не огорчайтесь, — сказал Джуд. — Можно жить с кем-то под одной крышей, и дети родятся, но это еще ничего не значит. Это совсем не значит, что знаешь больше, чем прежде… Оттого, что у человека есть дети, сам он не меняется.
— А по-моему, очень даже меняется, — возразила Клара.
— Нет, ничего тут не изменится, это только кажется. Клара нахмурилась. Слишком ровным голосом он говорит, ничему не удивляется, и непонятно, как бы его расшевелить.
Джуд потер глаза ладонями.
— Я на собственном опыте убедился: человек ничуть не меняется, только становится старше. Ничего нового я за свою жизнь не узнал. В природе все идет своим чередом. Все, что я хотел совершить, сделали за меня, до меня люди более достойные. Мне не хватает энергии вашего мужа, может быть, для этого я слишком много знаю. Я всегда мечтал хоть что-то прояснить, хоть в чем-то установить порядок… написать одну-единственную книгу и все в нее вложить. Но я даже еще не начинал.
— Писать книгу? — переспросила Клара и прищурилась.
— Одну-единственную книгу. Я еще не приступал к ней, но иногда об этом подумываю. Года через два, через три… И еще меня тянет путешествовать.
— В Европу?
— Повсюду.
— А чего ж не поехать? Вот, может, съездили бы все вместе.
— Да, все может быть, — отозвался Джуд без всякого восторга.
— Я видала Европу на фотографиях, — сказала Клара. — Вот бы поглядеть Париж. Ведь не обязательно говорить по-французски, верно? По-вашему, в Париже люди не такие, как у нас? Ну, кто служит в магазинах, в ресторанах… наверно, для них все американцы одинаковые?
Джуд в недоумении уставился на нее.
— Возможно, — сказал он.
— Ведь у нас в Америке важная публика говорит по-одному, а мы все, простой народ, — по-другому. Я не умею разговаривать так, как вы и как мой муж. И научиться не могу. Только начну думать про то, как говорю, — и враз спотыкаюсь, все слова путаю, хуже маленькой… Один раз я покупала в магазине платье, так там стерва продавщица приняла меня за последнюю дуру, быдло неотесанное, только и притихла, когда я выложила денежки. Стерва поганая! В Европе им не разобрать, кто из каких, верно?
— Моя жена не любит путешествовать.
— Ну и черт с ней. Пускай сидит дома, — заявила Клара. Глянула искоса, очень ли он возмутился, и продолжала: — У мужа вечно дела, пускай тоже остается. А мы поедем, и Кречета прихватим, он будет доволен.
— Вы шутите.
— Я хочу его отдать в хорошую школу, не в ту барахляную, что под Тинтерном. Средняя школа называется. Он сам посмекалистей тамошних учителей. Ему это понравится — поедет в Европу, всякого повидает, поживет так, как другим ребятам и не снилось… И мне тоже хочется, всюду бы поездила. А вам? Вы что, не слушаете? Вы бы за нами присмотрели…
— Керту нельзя уехать, об этом не может быть и речи.
— Зачем ему еще чего-то покупать? Мало ему, что ли?
— Сейчас он не может никуда ехать.
— Ну и пускай сидит дома! На кой черт ему еще деньги? Он мне все свои счеты-расчеты не показывает. У меня свой текущий счет, и он мне показывал кой-какие свои, но я знаю, у него и еще есть. Я знаю. Кой черт он секретничает? Может, он деньги тратит на стороне, может, отдает тому сукину сыну, как бишь его, который метит в сенаторы? Так и есть, я уж знаю. Ну и ладно, мне плевать, его деньги, пускай делает что хочет, а меня отпустит в Европу… Я там куплю платьев, и никто не разберет, правильно я говорю или как…
Джуд смотрел на нее во все глаза.
— Разве вы здесь не счастливы?
А ей худо, безрадостно. От беременности почти еще не прибавила в весе, а чувствует себя отяжелевшей, даже удивительно.
— Чем спрашивать, постарались бы сделать мне что хорошее. Мне ж иногда хочется всякого. От мужа этого не дождешься, он не понимает… не то что другие мужчины. Пускай бы крутил с другими, плевать, только, по-моему, его к бабам не тянет. Он меня любит, он, если закрутит с другой, все равно станет меня вспоминать…
— Почему же вы на него за это сердитесь?
— Разве я сердитая?
— Вы ведь знаете, он вас очень любит.
— Знаю, ну и что? Куда она мне, его любовь? А ты тоже хорош, — с презрением продолжала Клара. — Когда я жила в том доме, все ходил вокруг да около… ведь хотел же со мной спать, да побоялся, думаешь, я не понимаю? Я понимала, все понимала! И жениться мог на мне, я ж была не замужем, а Ревир был женат на той стерве, она десять лет никак не могла помереть, пятнадцать лет, все цеплялась за жизнь… так нет же, ты трусил. Трусил. Чуть не всякий день приходил и только знай пялил на меня глаза, ну и черт с тобой…
— Клара, бога ради…
— А, да иди ты к черту, — сказала Клара.
Замолчали. В Кларе нарастало волнение, и не понять было, откуда оно. Она сама не знала, горько ей или весело, сама не знала, чего наговорила. Поглядела на Джуда — сидит к ней боком, совсем ошарашенный, и как будто все еще прислушивается к ее словам. Но вот он повернулся к ней — и тут грянул выстрел. Где-то слишком близко к дому. Потом долгая минута тишины: тишина, что наступила после выстрела, слилась с молчанием Клары и Джуда. И потом-долгий, отчаянный вопль.
4
Кречету странно было идти на охоту… словно бы просто гуляешь, но есть в этом что-то опасное, что-то очень страшное. И скучно тоже. Он, спотыкаясь, брел за Робертом, будто один Роберт знал дорогу и только ему принадлежала сейчас чуть заметная лесная тропинка, знакомая Кречету наизусть (он ходил по ней тысячу раз). Он держал свое ружье в точности как Роберт свое, ведь они оба — мужчины, оба играют во взрослых. Кречет перевел дух и стал себя уговаривать: ему только того и надо, это хорошо; ведь он больше всего на свете хочет поскорей вырасти и стать таким, как Ревир, и узнать все, чему Ревир может его научить, выучиться всему очень быстро, перегнать братьев и узнать еще много такого, чего, пожалуй, даже сам Ревир не знает. Иначе он все равно нипочем не успокоится. Он будет все знать и ездить вместе с Ревиром — тот ведь все время разъезжает, — будет помогать отцу, все для него налаживать, устраивать всякие дела, в которых пока еще ничего не смыслит… и вот тогда, после всего этого, можно будет посидеть спокойно, отдохнуть, оглядеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138