— А теперь ты ничего, всем доволен? — спросила она.
Лаури засмеялся. В углах рта у него морщины. На миг закружилась голова: чужой человек! Кто он такой?
— Это зависит от тебя, лапочка.
— Да чего тебе от меня надо? Подлец ты! — горько сказала Клара. — Я теперь не сама по себе, у меня ребенок. И я выйду замуж.
— Вот это мило.
— Да. Он на мне женится.
— Когда же свадьба?
— Ну, попозже. Через несколько лет.
— Когда?
— Когда помрет его жена.
Лаури ухмыльнулся, хотя ничего смешного тут не было.
— Так, значит, ты сидишь тут и ждешь ее смерти? В городе говорят, она хворая, но она хворает уже десять лет. Хочешь ждать еще десять лет?
— Мне тут хорошо.
— Хорошо торчать вот так одной?
— Я не одна, черт возьми совсем. У меня есть Кречет. И Ревир тоже, — прибавила она. — Мне сроду больше ничего и не надо было, только дом, свой дом, чтобы все устроить по-своему. У меня и собака есть, и кошки… И цветов сколько… и вот занавески я сама шила…
— Это все очень мило, Клара.
— Ага, мило, — подтвердила она. И отпила из горлышка. — Ты у меня ничего этого не отнимешь.
— Ты можешь сама все это бросить.
— А Кречет?
— Он поедет с нами.
— Куда ж это ты собрался? Ишь какой умный. Всегда у тебя свои планы, всегда ты знаешь, куда едешь. — Клара стиснула зубами горлышко бутылки. Лаури смотрел на нее так, словно вдруг, после стольких лет, пожалел ее, пожалел — и сам удивился. — Ты сегодня здесь, а завтра там, прикатил и опять укатил, я ни про что больше думать не могу, только про тебя, а ты взял и укатил — и крышка… И черт со мной. Никого не признаешь, только себя одного.
— Не надо злиться, лапочка.
— Стервец ты, только о себе и думаешь, что, неправ да? Взял и укатил, бросил меня, а теперь вон явился — сколько это прошло, четыре года? А я, значит, люби тебя, езжай с тобой… может, опять на три дня на побережье? А потом ты подвезешь нас с малышом обратно и дашь пинка под зад…
Лаури откинулся на спинку кресла. Лицо у него было усталое.
— Я не так о тебе думал, лапочка, — сказал он. Понимаешь… я думал, что не на такой женщине женюсь.
— Сама знаю.
— Мне надо было другое, лапочка. С тобой нельзя было поговорить.
— А с той, в Мексике, можно было, да?
— Да.
— Может, поэтому ты ее и бросил? Раз она уж так тебе по вкусу, езжай и отыщи ее, — в бешенстве сказала Клара.
— Она мне не нужна.
— А я на кой черт тебе сдалась?
— Я устал разговаривать.
— Чего? Как это?
— Я устал говорить и думать, как она. Устал думать.
Клара опять поднесла к губам бутылку — только бы одолеть эту мерзкую, ненавистную дрожь. Чувство такое, словно собственное тело отдаляется от тебя, выходит из твоей власти и не желает больше слушаться.
— Я тогда вступил в армию, лапочка, — сказал Лаури. — Вернулся в Штаты и пошел добровольцем, как раз вовремя.
— Это как же?
— Побывал в Европе — знаешь, где Европа? Мне нужен человек, который этого не знает.
Лаури сказал это без улыбки. Погладил локоть Клары, плечо; она не отстранилась, следила, как движется его рука по ее загорелой коже. Пальцы его поросли светлыми волосками, и ей показалось — она их помнит, да-да, ей знаком каждый волосок. Ногти у него крепкие, в молочно-белых крапинках и не совсем чистые. Лаури посмотрел пристально, удивленно:
— Ты очень изменилась, Клара. Теперь ты настоящая женщина.
Она отвела глаза.
— Я понимаю, почему он тебя любит. И не осуждаю его. Но он женат, у него семья… он ничего не сможет для тебя сделать. Ты и сама понимаешь. Ты никогда не сможешь войти в его дом, у тебя нет с этими людьми ничего общего. Он на тебе не женится.
— Заткнись.
— Клара, ты же знаешь, я прав.
— Он меня любит. И какое твое дело…
— Но сидеть тут и ждать чьей-то смерти… ждать, чтобы умерла женщина, которую ты даже не знаешь.
— Не знаю, а все равно ненавижу! — вскинулась Клара.
Это его позабавило.
— Как же можно ненавидеть, если ты ее не знаешь?
— Когда она умрет, он на мне женится.
— И тебе правда хочется стать его женой?
— Хочется.
— Не верю.
— Ну и пошел к чертям! И откуда ты такой взялся? Тебе все подавай готовенькое… даже сына, вон такого мальчонку — и то подавай. Верно? — Она задохнулась, испытующе поглядела на Лаури. Казалось, вот сейчас случится что-то ужасное, непоправимое.
— Ну, раз это твой ребенок… — неопределенно сказал Лаури, и от этого им словно стало немного полегче друг с другом. — Спокойный мальчуган, тихий.
— Он крепкий и растет быстро. И смекалистый.
— Я сразу увидал, что это твой сын…
— Лаури, ты зачем приехал?
— Я давно собирался. Я ведь тебе писал, ты получила письмо?
— Какое письмо?
— Из Мексики.
— Никакого я письма не получала.
— Уж наверно, получила.
— Нет, не получала.
— Что же, этот негодяй не отдал тебе?..
— Нет. — Клара закрыла глаза руками. — Про что ж ты писал, про свою жену? Приглашал на свадьбу? — Опустила руки, посмотрела на него в упор. — Ты писал, правда? Уж и не знаю, верить тебе или нет… Женился там, и вообще…
— Не надо быть такой ревнючей, лапочка. Столько времени прошло, а ты все такая же ревнючая.
— Ничего не ревнючая. Плевать я хотела.
— Мне казалось, что мне нужна женщина совсем другого склада, вот и все. Вы с ней так не похожи, что дальше некуда… лапочка, если б ты была рядом, ни один мужчина и смотреть бы на нее не стал. Но я думал, мне кое-что другое надо, а оказалось, совсем мне это не нужно.
— А теперь тебе, значит, нужно дурочку, чтоб не умела говорить и не приставала, — сказала Клара. — Такую нужно, чтоб переспал с ней и забыл, верно? И ты знаешь: когда бы ни приехал, тебе всегда рады, так какого еще черта? Она-то тебя враз выгнала.
— Неправда.
— Хороши муж с женой, черт возьми!
— Не надо так сердиться, Клара.
— А я не сержусь.
— Допивай-ка свое пиво.
— Не хочу. С души воротит.
Лучше вот так держаться, грубить, это его немножко смешит. Она не решалась подолгу смотреть ему в лицо. Все равно как смотреть на огонь, на ослепительно яркий свет: миг — и посередине всплывет темное пятно, и тогда уже вовсе ничего не увидишь.
— Так вот, я ее оставил, вернулся в Штаты и пошел добровольцем в армию. Был в Англии, потом во Франции. Когда-нибудь я тебе расскажу, что там случилось.
— И ты все время там был?
— Два года.
— В армии? Это правда?
— Ну конечно.
— А я ничего не знала… Вдруг бы тебя убили?
Лаури невесело засмеялся:
— Кое-кого из нас и убили.
— Но тебе же нельзя умереть, Лаури. Как же… вдруг бы ты…
Ей не хватило слов. Это так близко, так страшно: вот он, Лаури, и он может умереть, а сам этого, пожалуй, просто не понимает. Он взял у нее из рук бутылку, отставил, притянул Клару к себе на колени.
— Так ты бы за меня тревожилась, лапочка?
— Да, Лаури.
— И ты не получала того письма?
— Нет. Не получала.
— А скучала обо мне?
— Да.
— Хотелось тебе, чтоб я был тут, с тобой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138