Клара бывала у Джинни в доме, играла с младенцем — и вдруг ее как громом поражало: чудилось, что это ее малыш и отец малыша — Лаури, но он вечно где-то скитается, он даже не узнает собственного ребенка… Никакой он не отец! Страшное предчувствие леденило Клару, словно она наклоняется над пропастью и вот-вот упадет. Не то чтобы она боялась потерять власть над собой или не понимала что к чему; как и все, кого она знала, она не вдавалась в рассуждения о том, что в жизни настоящее, а что нет. Ее пугала лишь глухая, подспудная уверенность, что самые заветные мечты грубо ее обманывают. Она ненавидела это в себе; в мыслях что-то заедало, они без толку крутились на одном месте, и в ее несложной жизни разом все перепутывалось.
— Моя мать до самой смерти только работала да детей рожала, — говорила она. — По мне, все лучше, только не это.
Но она не очень верила в то, что говорила.
Она любила малышей Джинни, привязалась и к Джинни, и даже к ее мужу Бобу, ему было года двадцать два, а он на время остался без работы. Он продавал бензин на заправочной станции, и эта станция недавно сгорела. Джинни была женщина пылкого нрава, из тех, что во всем хватают через край, не знают меры ни в еде, ни в нежных чувствах, ни в гневе; круглым румяным лицом она напоминала Кларе молодых девчонок с полей и ферм, сколько она их перевидала из окошка автобуса на захолустных проселках. Муж Джинни отличался худобой, ходил и двигался как-то рывками. А когда молча, неподвижно сидел и смотрел на своих детишек, никто бы не догадался, что он такой быстрый и нетерпеливый.
— Вот добуду у одного парня машину, — как-то похвастал он и для пущей выразительности ухватил Клару сзади за шею.
Он поцеловал ее, и она в страхе подумала — вдруг Лаури узнает!
— Очумел, что ли? — прикрикнула она и скорчила гримасу, будто отведала какой-нибудь дряни.
Должно быть, все они полюбили ее за то, что она ничего и никого не принимала всерьез — ни мужа Джинни, ни других, кто к ней приставал, женатых и неженатых… как будто из-за своей безрассудной и безнадежной любви она стала со всеми добрей и мягче.
Чем меньше она видела Лаури, тем больше о нем думала. Так живо представляла себе его лицо, голос, что, когда он наконец приходил, он даже казался не таким настоящим. Чувство было такое, словно она уже и любила его, и замужем за ним была, и терпеливо прожила с ним долгую жизнь, а он все остается молодым и равнодушным.
— У меня уже есть дружок, — объясняла она тем, кто пробовал за ней ухаживать, и ей не очень верили. Но ей и в голову не пришло выставить эту не слишком надежную защиту против человека, что подвез ее после свадьбы Кэролайн… а через несколько дней он вдруг заявился в магазин. Она даже не подумала дать ему от ворот поворот, ведь он не такой, как другие. Уж наверно, ему от нее ничего этого не надо.
— Давно ли вы здесь живете вот так, одна? — спросил он.
Клара ответила, машинально вертя в руках блестящие ножницы. Перед такими людьми — перед теми, у кого есть «собственность», — она всегда и робела, и чуть-чуть ощетинивалась; она чувствовала: то, что дает ей власть над мужчинами попроще, на этого не подействует.
— И вы в самом деле живете одна?
— Я уже взрослая, — сказала Клара. Откинула волосы со лба и встретила твердый, в упор, взгляд его непроницаемых серых глаз. — Сама о себе забочусь.
— Ходите вы в церковь?
Она равнодушно пожала было плечом, но спохватилась — про веру и церковь лучше не говорить ничего худого, как бы это ей после не повредило.
— Ну-у, мои в церковь не ходили.
— Очень печально. — Его руки спокойно, неподвижно лежали на прилавке. Клара всегда такое замечала: ее-то руки ни минуты не оставались в покое, Лаури всегда нетерпеливо барабанил пальцами. Соня вечно теребила и поправляла волосы. — В таком возрасте необходимо, что бы вами руководили. Для вашей жизни необходимы религиозные основы.
— Да, сэр, — сказала Клара.
Меж бровей у нее прорезались две чуть заметные черточки. Как-то все получалось нескладно. Она прибавила:
— Но я могу и сама о себе позаботиться. — Теперь вышло чересчур воинственно, и она постаралась смягчить сказанное; густые волосы тяжелой волной ложились ей на плечо, она перекинула их за спину, сказала кротко: — Там, у нас, всяк сам справляется, сызмала приучаемся.
Он наклонился к ней ближе, словно не расслышал.
— Где это — у нас? Откуда вы родом?
Клара прикусила губу. Едва сдержала улыбку.
— Да так, ниоткуда. Отовсюду. — Получилось кокетливо, но она не хотела кокетничать и, чтоб он это понял, серьезно и прямо поглядела ему в лицо: — У нас нет дома, мы сезонничаем.
Он промолчал — значит, понял, о чем речь. Потом сказал сурово, как старший:
— Люди должны были основательнее вам помогать. Общество не исполнило своего долга перед вами.
— Общество?
— Таких девушек, как вы, должно быть, сотни… — Он слегка покраснел. — Вы учились в школе?
— Да вот, одна женщина приходила, из школьного управления или как его, не знаю, спрашивала меня про всякое. Спрашивала, была ли я этот год у доктора, и у зубного, и еще чего-то. Кто-то говорил, меня могут отсюда забрать и засадить в какой-то приют, что ли, или в исправительный дом… только ничего они не могут, потому как я уже взрослая. Не могут, правда?
— Не знаю.
Этот ответ ее немного разочаровал.
— Ну так вот, не надо мне никаких приютов с другими девушками. Я хочу жить как живу, на свободе, и ну их к чертям, благодетелей с подачками. Мои родные подачек сроду не брали. Мой папка…
— Я с окружным управлением по делам просвещения не связан, — поспешно вставил он.
— Ну, тогда ладно. Я просто так говорю.
Клара опустила глаза. Он глубоко вздохнул. Клара чувствовала — все, кто есть поблизости, либо следят за ними, либо старательно отводят глаза, но это ничуть не сближает их обоих. Они стоят каждый сам по себе, обоим неловко, и каждый немного злится, будто другой его каким-то образом подвел.
— Вы чего-то хотели купить? — спросила Клара.
— Моей жене нужны нитки, — сказал он и уже пробегал глазами по рядам катушек в витрине. — Золотые нитки…
Клара стала перебирать желтые нитки. Такие гладкие-гладкие, туго намотанные до неправдоподобной шелковой гладкости; трогать их — одно удовольствие.
— Может, эти? — неуверенно сказала она. Он кивнул, и в глазах Клары темно-желтая катушка разом обратилась в «золотую». — Это все, мистер?
— Все.
Но он не отошел, напротив, облокотился на прилавок, потер ладонями щеки и подбородок. Блеснуло обручальное кольцо. «Мужчина, а с кольцом! — мелькнуло у Клары. — Сроду таких не видала». Руки у него самые обыкновенные, только вот кольцо, да еще из темных рукавов костюма торчат края белой рубашки. Будний день, среда, и вдруг здесь, в Тинтерне, на человеке темный костюм и галстук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Моя мать до самой смерти только работала да детей рожала, — говорила она. — По мне, все лучше, только не это.
Но она не очень верила в то, что говорила.
Она любила малышей Джинни, привязалась и к Джинни, и даже к ее мужу Бобу, ему было года двадцать два, а он на время остался без работы. Он продавал бензин на заправочной станции, и эта станция недавно сгорела. Джинни была женщина пылкого нрава, из тех, что во всем хватают через край, не знают меры ни в еде, ни в нежных чувствах, ни в гневе; круглым румяным лицом она напоминала Кларе молодых девчонок с полей и ферм, сколько она их перевидала из окошка автобуса на захолустных проселках. Муж Джинни отличался худобой, ходил и двигался как-то рывками. А когда молча, неподвижно сидел и смотрел на своих детишек, никто бы не догадался, что он такой быстрый и нетерпеливый.
— Вот добуду у одного парня машину, — как-то похвастал он и для пущей выразительности ухватил Клару сзади за шею.
Он поцеловал ее, и она в страхе подумала — вдруг Лаури узнает!
— Очумел, что ли? — прикрикнула она и скорчила гримасу, будто отведала какой-нибудь дряни.
Должно быть, все они полюбили ее за то, что она ничего и никого не принимала всерьез — ни мужа Джинни, ни других, кто к ней приставал, женатых и неженатых… как будто из-за своей безрассудной и безнадежной любви она стала со всеми добрей и мягче.
Чем меньше она видела Лаури, тем больше о нем думала. Так живо представляла себе его лицо, голос, что, когда он наконец приходил, он даже казался не таким настоящим. Чувство было такое, словно она уже и любила его, и замужем за ним была, и терпеливо прожила с ним долгую жизнь, а он все остается молодым и равнодушным.
— У меня уже есть дружок, — объясняла она тем, кто пробовал за ней ухаживать, и ей не очень верили. Но ей и в голову не пришло выставить эту не слишком надежную защиту против человека, что подвез ее после свадьбы Кэролайн… а через несколько дней он вдруг заявился в магазин. Она даже не подумала дать ему от ворот поворот, ведь он не такой, как другие. Уж наверно, ему от нее ничего этого не надо.
— Давно ли вы здесь живете вот так, одна? — спросил он.
Клара ответила, машинально вертя в руках блестящие ножницы. Перед такими людьми — перед теми, у кого есть «собственность», — она всегда и робела, и чуть-чуть ощетинивалась; она чувствовала: то, что дает ей власть над мужчинами попроще, на этого не подействует.
— И вы в самом деле живете одна?
— Я уже взрослая, — сказала Клара. Откинула волосы со лба и встретила твердый, в упор, взгляд его непроницаемых серых глаз. — Сама о себе забочусь.
— Ходите вы в церковь?
Она равнодушно пожала было плечом, но спохватилась — про веру и церковь лучше не говорить ничего худого, как бы это ей после не повредило.
— Ну-у, мои в церковь не ходили.
— Очень печально. — Его руки спокойно, неподвижно лежали на прилавке. Клара всегда такое замечала: ее-то руки ни минуты не оставались в покое, Лаури всегда нетерпеливо барабанил пальцами. Соня вечно теребила и поправляла волосы. — В таком возрасте необходимо, что бы вами руководили. Для вашей жизни необходимы религиозные основы.
— Да, сэр, — сказала Клара.
Меж бровей у нее прорезались две чуть заметные черточки. Как-то все получалось нескладно. Она прибавила:
— Но я могу и сама о себе позаботиться. — Теперь вышло чересчур воинственно, и она постаралась смягчить сказанное; густые волосы тяжелой волной ложились ей на плечо, она перекинула их за спину, сказала кротко: — Там, у нас, всяк сам справляется, сызмала приучаемся.
Он наклонился к ней ближе, словно не расслышал.
— Где это — у нас? Откуда вы родом?
Клара прикусила губу. Едва сдержала улыбку.
— Да так, ниоткуда. Отовсюду. — Получилось кокетливо, но она не хотела кокетничать и, чтоб он это понял, серьезно и прямо поглядела ему в лицо: — У нас нет дома, мы сезонничаем.
Он промолчал — значит, понял, о чем речь. Потом сказал сурово, как старший:
— Люди должны были основательнее вам помогать. Общество не исполнило своего долга перед вами.
— Общество?
— Таких девушек, как вы, должно быть, сотни… — Он слегка покраснел. — Вы учились в школе?
— Да вот, одна женщина приходила, из школьного управления или как его, не знаю, спрашивала меня про всякое. Спрашивала, была ли я этот год у доктора, и у зубного, и еще чего-то. Кто-то говорил, меня могут отсюда забрать и засадить в какой-то приют, что ли, или в исправительный дом… только ничего они не могут, потому как я уже взрослая. Не могут, правда?
— Не знаю.
Этот ответ ее немного разочаровал.
— Ну так вот, не надо мне никаких приютов с другими девушками. Я хочу жить как живу, на свободе, и ну их к чертям, благодетелей с подачками. Мои родные подачек сроду не брали. Мой папка…
— Я с окружным управлением по делам просвещения не связан, — поспешно вставил он.
— Ну, тогда ладно. Я просто так говорю.
Клара опустила глаза. Он глубоко вздохнул. Клара чувствовала — все, кто есть поблизости, либо следят за ними, либо старательно отводят глаза, но это ничуть не сближает их обоих. Они стоят каждый сам по себе, обоим неловко, и каждый немного злится, будто другой его каким-то образом подвел.
— Вы чего-то хотели купить? — спросила Клара.
— Моей жене нужны нитки, — сказал он и уже пробегал глазами по рядам катушек в витрине. — Золотые нитки…
Клара стала перебирать желтые нитки. Такие гладкие-гладкие, туго намотанные до неправдоподобной шелковой гладкости; трогать их — одно удовольствие.
— Может, эти? — неуверенно сказала она. Он кивнул, и в глазах Клары темно-желтая катушка разом обратилась в «золотую». — Это все, мистер?
— Все.
Но он не отошел, напротив, облокотился на прилавок, потер ладонями щеки и подбородок. Блеснуло обручальное кольцо. «Мужчина, а с кольцом! — мелькнуло у Клары. — Сроду таких не видала». Руки у него самые обыкновенные, только вот кольцо, да еще из темных рукавов костюма торчат края белой рубашки. Будний день, среда, и вдруг здесь, в Тинтерне, на человеке темный костюм и галстук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138