что это за странная Клара, у которой такие светлые волосы, которую все знают, и все про нее говорят, что у нее нет никого родных и она живет одна в какой-то конуре…
Первая девочка нажала на педали и, не говоря ни слова, промчалась мимо, за ней вторая. И едва миновали Клару, опять засмеялись. Клара смотрела им вслед — у второй велосипед был мужской, старый и помятый… Интересно знать, что они про нее говорили? Она вовсе на них не в обиде. Что ей до этих девчонок? Она провожала их взглядом и думала — почему у нее никогда не было велосипеда? Почему не научилась вертеть ногами педали — размеренно, сильно, вон какие от этого становятся крепкие икры, даже у тощих девчонок. Синие джинсы на обеих бесформенные, выгоревшие, обе так уверенно мчатся вперед, будто и не глядят на камни и рытвины, не замечают толчков. Петляют, сворачивают то вправо, то влево, перекликаются, но отъехали уже далеко, и слов не разобрать. В светлой мягкой пыли остался неясный отпечаток шин — смутный узор, понятный одной только Кларе. Она смотрела им вслед. Какая она уже старая, как далеко ушла от этих девчонок, а ведь ей так и не пришлось вечерами, до ужина, кататься с подружкой на велосипеде по тихим дорожкам… тут послышались мужские голоса, и она оглянулась на контору, в дверях стояли Ревир и еще двое, он отступил от них на шаг-другой — видно, собрался уходить.
Должно быть, он еще раньше заметил Клару, потому что пятился, продолжая разговаривать, а потом повернулся и прямиком зашагал к ней. Когда он подошел, она была очень серьезная. Она все время следила за ним, пока он подходил, и еще издали различала его глаза — внимательные, испытующие. Она уже подзабыла, какие у него глаза. Он поздоровался, она нерешительно промолчала, ответить пришлось бы громко, ведь их еще разделяла дорога, на краю которой она так откровенно, у всех на глазах, его ждала.
— Что-нибудь случилось? — спросил Ревир. От него так славно пахло смолой, опилками. Но под жарким полуденным солнцем свежий запах этот сразу стал рассеиваться.
— Вы… вы хотели со мной поговорить?
Клару едва не бросило в дрожь, но она успела взять себя в руки. Должно быть, она смотрела на него со странной застывшей, еле заметной улыбкой. Он был сегодня без пиджака и без галстука, рукава рубашки засучены. И все же сразу видно — он не здешний. Как бы ни нарядилась Клара, все равно она в точности похожа на всех окрестных девчонок, а вот Ревир, даже одетый как все, ни на кого не похож.
— Я тут гуляла и увидела вашу машину, — напрямик сказала Клара.
Она все смотрела на него в упор, будто старалась заставить его что-то сказать, что-то сделать. Ревир медленно складывал листок желтоватой бумаги, потом сжал бумажный квадратик в пальцах и, кажется, забыл про него.
— Жарища невозможная, — продолжала Клара. Нынче летом я совсем замучилась, прямо пропадаю.
Голос ее зазвучал устало и томно, веки опустились, она слегка задыхалась и сама не знала, что еще говорить. А впрочем, наверно, много говорить не придется. Вот он стоит рядом — и у нее перехватывает горло, хочется судорожно глотнуть, страх берет; и Ревир тоже стал как деревянный. Словно все это с ними уже было, и не раз. Кларе и вправду казалось, что она когда-то сказала ему что-то в этом роде и он вот так же на нее посмотрел. Она опустила глаза и оглядела себя, как бы притягивая взгляд Ревира к своим обнаженным загорелым рукам, к обнаженным загорелым ногам, к матерчатым черным туфлям без каблуков — они новые-то стоили два доллара 98 центов и уже истрепались, запачкались, смотреть тошно. Все ее вещи рано или поздно обращаются черт-те во что, смотреть тошно. Клара откинула волосы со лба.
— Этот склад… это все ваше?
— Нет, не все, — ответил Ревир. Он слабо, неуверенно улыбнулся.
А Клара все еще не улыбалась и потому чувствовала себя сильнее.
— Ну, в Тинтерне много всякого, чему вы хозяин, — храбро сказала она.
— В Тинтерне? Есть кое-что. Это неважно.
— А как стать хозяином?
— То есть?
— Как все это стало вашим?.. Как ребенку вырасти и стать хозяином, если он только родился и у него совсем ничего нет?
— Вы, видно, устали, Клара, — сказал Ревир. Подошел ближе, протянул руку. Клара смотрела на его руку и думала: не может этого быть. Ревир коснулся ее плеча.
Впервые он до нее дотронулся, но казалось, и это прикосновение уже знакомо. — Что-то случилось? — спросил он. — Вы были больны?
— Верно, в такую жару я совсем уродина, — сказала Клара и отвернулась.
Ей вдруг стало по-настоящему противно. Она заслонилась ладонью, не хотелось, чтоб Ревир ее видел, но он обошел ее и заглянул в лицо, будто собака или ребенок: привяжутся, так отбоя от них нет. И лицо у него стало такое странное, лихорадочно-взволнованное, что Клара испугалась — кажется, сейчас она выкинет что-нибудь дикое, сумасбродное, лишь бы со всем этим покончить.
— Нет, вы не уродина, — сказал Ревир.
— Я устала…
— Вы не уродина.
Он сказал это с грустью. Клара упрямо отводила глаза. Сердце ее тяжело, гулко заколотилось. Ревир на миг тронул ладонью ее лоб, легко, небрежно, словно чтобы ее успокоить, но это лишь еще сильней взволновало обоих. Кто-нибудь на складе стоит и смотрит, подумала Клара. Весь город смотрит. Она быстро огляделась, будто искала — куда бежать. Вокруг никого не было. Ни души.
— Я могу отвезти вас домой, — сказал Ревир.
Он ждал ответа. Клара минуту помедлила и все-таки согласилась. Тогда он мягко подтолкнул ее к машине. Так когда-то подтолкнул ее Лаури — не всерьез толкнул, чуть-чуть, словно бы только помог сдвинуться с места в нужную сторону, а на самом деле это был просто повод до нее дотронуться.
— Вам не по силам работать в магазине, — сказал Ревир. — Вам вообще не следовало бы работать.
— Да, — сказала Клара.
И подумала: она работает, сколько себя помнит, и никогда ничего хорошего в жизни не видела; у других были фермы, где работали она и ее родные, у других — свои грузовики, на которых они разъезжают и скупают овощи и плоды, которые она с родными собирала, еще у других — лесопилки и лесные склады и в городах бакалейные лавки, где овощи и плоды продаются, и дети всех этих людей могут вволю кататься на велосипедах по пыльным тихим дорожкам — они-то остаются детьми.
Она села в машину и на одно только мгновенье устало опустила голову. Только это она себе и позволила. Сейчас все станет ясно, все зависит от того, в какую сторону он поедет. Если к городу (а фары смотрят в ту сторону), надо будет подумать, куда податься из Тинтерна; если же развернется и поедет в другую сторону, тогда есть надежда. Ревир включил зажигание, автомобиль, подрагивая на неровной почве, двинулся вперед, на пыльный проселок, потом попятился на подъездную дорожку, ведущую к складу, — тут можно было развернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Первая девочка нажала на педали и, не говоря ни слова, промчалась мимо, за ней вторая. И едва миновали Клару, опять засмеялись. Клара смотрела им вслед — у второй велосипед был мужской, старый и помятый… Интересно знать, что они про нее говорили? Она вовсе на них не в обиде. Что ей до этих девчонок? Она провожала их взглядом и думала — почему у нее никогда не было велосипеда? Почему не научилась вертеть ногами педали — размеренно, сильно, вон какие от этого становятся крепкие икры, даже у тощих девчонок. Синие джинсы на обеих бесформенные, выгоревшие, обе так уверенно мчатся вперед, будто и не глядят на камни и рытвины, не замечают толчков. Петляют, сворачивают то вправо, то влево, перекликаются, но отъехали уже далеко, и слов не разобрать. В светлой мягкой пыли остался неясный отпечаток шин — смутный узор, понятный одной только Кларе. Она смотрела им вслед. Какая она уже старая, как далеко ушла от этих девчонок, а ведь ей так и не пришлось вечерами, до ужина, кататься с подружкой на велосипеде по тихим дорожкам… тут послышались мужские голоса, и она оглянулась на контору, в дверях стояли Ревир и еще двое, он отступил от них на шаг-другой — видно, собрался уходить.
Должно быть, он еще раньше заметил Клару, потому что пятился, продолжая разговаривать, а потом повернулся и прямиком зашагал к ней. Когда он подошел, она была очень серьезная. Она все время следила за ним, пока он подходил, и еще издали различала его глаза — внимательные, испытующие. Она уже подзабыла, какие у него глаза. Он поздоровался, она нерешительно промолчала, ответить пришлось бы громко, ведь их еще разделяла дорога, на краю которой она так откровенно, у всех на глазах, его ждала.
— Что-нибудь случилось? — спросил Ревир. От него так славно пахло смолой, опилками. Но под жарким полуденным солнцем свежий запах этот сразу стал рассеиваться.
— Вы… вы хотели со мной поговорить?
Клару едва не бросило в дрожь, но она успела взять себя в руки. Должно быть, она смотрела на него со странной застывшей, еле заметной улыбкой. Он был сегодня без пиджака и без галстука, рукава рубашки засучены. И все же сразу видно — он не здешний. Как бы ни нарядилась Клара, все равно она в точности похожа на всех окрестных девчонок, а вот Ревир, даже одетый как все, ни на кого не похож.
— Я тут гуляла и увидела вашу машину, — напрямик сказала Клара.
Она все смотрела на него в упор, будто старалась заставить его что-то сказать, что-то сделать. Ревир медленно складывал листок желтоватой бумаги, потом сжал бумажный квадратик в пальцах и, кажется, забыл про него.
— Жарища невозможная, — продолжала Клара. Нынче летом я совсем замучилась, прямо пропадаю.
Голос ее зазвучал устало и томно, веки опустились, она слегка задыхалась и сама не знала, что еще говорить. А впрочем, наверно, много говорить не придется. Вот он стоит рядом — и у нее перехватывает горло, хочется судорожно глотнуть, страх берет; и Ревир тоже стал как деревянный. Словно все это с ними уже было, и не раз. Кларе и вправду казалось, что она когда-то сказала ему что-то в этом роде и он вот так же на нее посмотрел. Она опустила глаза и оглядела себя, как бы притягивая взгляд Ревира к своим обнаженным загорелым рукам, к обнаженным загорелым ногам, к матерчатым черным туфлям без каблуков — они новые-то стоили два доллара 98 центов и уже истрепались, запачкались, смотреть тошно. Все ее вещи рано или поздно обращаются черт-те во что, смотреть тошно. Клара откинула волосы со лба.
— Этот склад… это все ваше?
— Нет, не все, — ответил Ревир. Он слабо, неуверенно улыбнулся.
А Клара все еще не улыбалась и потому чувствовала себя сильнее.
— Ну, в Тинтерне много всякого, чему вы хозяин, — храбро сказала она.
— В Тинтерне? Есть кое-что. Это неважно.
— А как стать хозяином?
— То есть?
— Как все это стало вашим?.. Как ребенку вырасти и стать хозяином, если он только родился и у него совсем ничего нет?
— Вы, видно, устали, Клара, — сказал Ревир. Подошел ближе, протянул руку. Клара смотрела на его руку и думала: не может этого быть. Ревир коснулся ее плеча.
Впервые он до нее дотронулся, но казалось, и это прикосновение уже знакомо. — Что-то случилось? — спросил он. — Вы были больны?
— Верно, в такую жару я совсем уродина, — сказала Клара и отвернулась.
Ей вдруг стало по-настоящему противно. Она заслонилась ладонью, не хотелось, чтоб Ревир ее видел, но он обошел ее и заглянул в лицо, будто собака или ребенок: привяжутся, так отбоя от них нет. И лицо у него стало такое странное, лихорадочно-взволнованное, что Клара испугалась — кажется, сейчас она выкинет что-нибудь дикое, сумасбродное, лишь бы со всем этим покончить.
— Нет, вы не уродина, — сказал Ревир.
— Я устала…
— Вы не уродина.
Он сказал это с грустью. Клара упрямо отводила глаза. Сердце ее тяжело, гулко заколотилось. Ревир на миг тронул ладонью ее лоб, легко, небрежно, словно чтобы ее успокоить, но это лишь еще сильней взволновало обоих. Кто-нибудь на складе стоит и смотрит, подумала Клара. Весь город смотрит. Она быстро огляделась, будто искала — куда бежать. Вокруг никого не было. Ни души.
— Я могу отвезти вас домой, — сказал Ревир.
Он ждал ответа. Клара минуту помедлила и все-таки согласилась. Тогда он мягко подтолкнул ее к машине. Так когда-то подтолкнул ее Лаури — не всерьез толкнул, чуть-чуть, словно бы только помог сдвинуться с места в нужную сторону, а на самом деле это был просто повод до нее дотронуться.
— Вам не по силам работать в магазине, — сказал Ревир. — Вам вообще не следовало бы работать.
— Да, — сказала Клара.
И подумала: она работает, сколько себя помнит, и никогда ничего хорошего в жизни не видела; у других были фермы, где работали она и ее родные, у других — свои грузовики, на которых они разъезжают и скупают овощи и плоды, которые она с родными собирала, еще у других — лесопилки и лесные склады и в городах бакалейные лавки, где овощи и плоды продаются, и дети всех этих людей могут вволю кататься на велосипедах по пыльным тихим дорожкам — они-то остаются детьми.
Она села в машину и на одно только мгновенье устало опустила голову. Только это она себе и позволила. Сейчас все станет ясно, все зависит от того, в какую сторону он поедет. Если к городу (а фары смотрят в ту сторону), надо будет подумать, куда податься из Тинтерна; если же развернется и поедет в другую сторону, тогда есть надежда. Ревир включил зажигание, автомобиль, подрагивая на неровной почве, двинулся вперед, на пыльный проселок, потом попятился на подъездную дорожку, ведущую к складу, — тут можно было развернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138