Вот этот человек, добрый, с большими сильными руками и пристальным, озадаченным взглядом, — он тоже все может, нетрудно догадаться, как много он может, ведь у него такой большой дом, а за домом сараи, и амбары, и возделанные поля, конца им не видно, и все его собственное, а сколько есть людей, у которых совсем ничего своего нет. Он может преспокойно шагать по своей земле, он знает — это все его, потому что он мужчина, взрослый, он обладает загадочным могуществом, той силой, какой у детей не бывает — даже у мальчишек в школе, от которых Кречету вечно достается. Даже у них нет настоящей силы: над ними хозяева — взрослые. Каждый кого-нибудь да боится, подумал Кречет. И даже сам толком не понял, что это он такое подумал.
— Ну, что скажешь? — спросил Ревир и провел рукой по волосам мальчика. — Ты ведь не боишься братьев, правда? Они славные ребята. Вы друг с другом поладите.
— Да уж, пускай обращаются с ним по-хорошему, — сказала Клара.
— Они не станут его обижать, — сказал Ревир. — Они славные ребята.
— Знаю я мальчишек…
— Не тревожь его, Клара. Ты разумный мальчик, Кристофер, — Ревир наклонился к нему, — ты ведь знаешь, мама будет о тебе заботиться. Ни о чем не надо тревожиться. Просто мы теперь будем жить все вместе, под одной крышей. Мы долго этого ждали. И теперь у тебя три брата, есть с кем играть… ты больше не будешь один.
— Он никогда и не был один, — сказала Клара.
Кречет уже знал этих «братьев». Он боялся их до смерти, потому что они никогда с ним не говорили, только смотрели на него. Большие ребята — десять лет, двенадцать и пятнадцать, — крепкие, плечистые, в отца, и у всех отцовские темные волосы и спокойные синие глаза. Казалось, они выжидают — что Кречет скажет, что он сделает? Несколько раз Ревир привозил их к Кречету, хотел, чтобы они познакомились поближе, и каждый раз ему приходилось одному говорить за всех, даже Клара и та молчала. Ревир говорил, как они станут все вместе ходить на охоту, на рыбалку, ездить верхом. Говорил, как они станут вместе помогать по хозяйству. Говорил про школу… А мальчики молчали, разве что Ревир клещами вытянет из них два-три словечка, но эти слова ровно ничего не значили.
— Послушай, все будет прекрасно. Ты и сама это знаешь, — сказал Ревир Кларе.
Она пожала плечами, однако улыбнулась. Достала сигарету и подалась вперед, чтобы Ревир дал ей огня; о Кречете на минуту забыли, и он как завороженный разглядывал горящую спичку и красноватый мерцающий огонек на кончике сигареты, будто видел их первый раз в жизни. Надо замечать каждую самую малую мелочь, может быть, тогда заставишь время идти помедленней, потому что сегодня случится что-то очень важное, и это страшно…
— Нехорошо мальчикам расти так… без матери, — говорил меж тем Ревир.
Кречет всегда зорко следил за людьми, которые появлялись около матери. Он видел, как им передается от нее какая-то кошачья уютная непринужденность, даже если пришли они злые и недовольные. Вот и этот огромный Ревир, у него такой квадратный подбородок и широкий, умный лоб, изрезанный морщинами, но даже он сейчас глядит на Клару так, будто между ними проносятся какие-то неразличимые, слепящие искры. Кречет быстро перевел глаза на мать — что же это видит в ней Ревир? — но не увидел, не поймал. Мать улыбнулась ему, блеснули зубы. Это была совсем особенная улыбка — только для него. Прямо на глазах у этого человека с такими большими руками, что он, наверно, может сделать им обоим очень больно, эта улыбка говорила Кречету: наконец-то мы здесь, вот они мы, вот повезло-то!
— Я уж знаю, чего вам тут не хватает, — сказала Клара. — Надо окна пооткрывать да проветрить малость. Кой-что из этого старья почистить, верно я говорю? Ну на чем ты сидишь, миленький? Это кресло все насквозь пропылилось. Что ж, твоя сестра за домом не смотрит?
— Она не совсем здорова, — с запинкой сказал Ревир. Кречет заметил: в глазах у него что-то дрогнуло; должно быть, Клара нахмурилась. — Ведь только месяц прошел после похорон. Она просто еще не оправилась… они были как родные сестры.
Кречет уставился на башмаки Ревира: черные, на вид очень жесткие и совсем не запачканные, даже по самому краю подошвы нет каемки засохшей грязи.
— Они были много в чем похожие, — негромко сказала Клара. — Все говорят. Хотя твоя сестра старше, чем… чем жена.
Мальчик стоял между ними и слушал. Он все принимал уж слишком всерьез, а смеяться не выучился — он и сам это знает, разве мать не говорит ему про это каждый день? Но одно прочно засело у него в голове: надо повнимательней смотреть и слушать. Надо побольше узнавать. Жить — хитрая игра, правила ты должен выучить сам, а для этого надо получше, повнимательней следить за всеми взрослыми. Был в его жизни один взрослый… не учитель, тот не считается, а еще один мужчина, он почти уже забылся — чужой человек с очень светлыми волосами, он задел Кречета за живое, а потом исчез… Иной раз Кречет замечал, что поневоле думает о том человеке, пытается вспомнить — что же он тогда сказал? Но слова смешались, пропали. Кречет был еще совсем маленький. А теперь оттого, как внимательно смотрел, как говорил с ним Ревир, проснулось воспоминание о том человеке и набросилось на него, будто коршун на цыпленка, будто всем ненавистный хищник машет огромными пыльными крыльями, выставил когтистые лапы, так и обдает тебя зловонным дыханием. («Никогда ни слова про него не говори», — сказала тогда Клара, один только раз. Ей ничего не приходилось повторять сыну дважды.)
— Понимаешь… Эстер не просто моя сестра, она и ей была как сестра, — говорил Ревир. Кречет понял, что теперь они совсем про него забыли, и вздохнул с облегчением. — Жила тут с нами, в глуши, даже замуж так и не вышла… в сущности, она больше была привязана к Маргерит, чем ко мне. Она такая спокойная, не навязчивая. Никогда не вмешивалась в наши отношения. Но теперь ей некуда деваться, она слишком горда, чтобы просить у кого-то приюта. А этот дом — столько же ее, сколько и мой…
Клара презрительно фыркнула.
— Отец оставил его нам обоим.
— А кто содержит дом? Деньги чьи? — быстро спросила Клара.
— У нее есть свои средства, не в том суть. Денежная сторона меня не интересует. Но она не хочет жить в Гамильтоне, ей там не по душе, и я ее понимаю. Она не любит нашего дядюшку. Мы с сестрой никогда не были по-настоящему близкими людьми, но…
— Она меня, верно, ненавидит! — сказала Клара.
— Она тебя не ненавидит, Клара.
— Она ни разу не говорила тебе?
— Никто ни слова не сказал за все эти годы.
— Они тебя боятся, только и всего. А все равно они меня ненавидят и всегда будут ненавидеть. Они и правда сегодня приедут?
— Да.
— Все приедут? Правда? И женщины… и жена Джуда тоже? — жадно спрашивала Клара.
— Они всегда делают так, как я прошу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Ну, что скажешь? — спросил Ревир и провел рукой по волосам мальчика. — Ты ведь не боишься братьев, правда? Они славные ребята. Вы друг с другом поладите.
— Да уж, пускай обращаются с ним по-хорошему, — сказала Клара.
— Они не станут его обижать, — сказал Ревир. — Они славные ребята.
— Знаю я мальчишек…
— Не тревожь его, Клара. Ты разумный мальчик, Кристофер, — Ревир наклонился к нему, — ты ведь знаешь, мама будет о тебе заботиться. Ни о чем не надо тревожиться. Просто мы теперь будем жить все вместе, под одной крышей. Мы долго этого ждали. И теперь у тебя три брата, есть с кем играть… ты больше не будешь один.
— Он никогда и не был один, — сказала Клара.
Кречет уже знал этих «братьев». Он боялся их до смерти, потому что они никогда с ним не говорили, только смотрели на него. Большие ребята — десять лет, двенадцать и пятнадцать, — крепкие, плечистые, в отца, и у всех отцовские темные волосы и спокойные синие глаза. Казалось, они выжидают — что Кречет скажет, что он сделает? Несколько раз Ревир привозил их к Кречету, хотел, чтобы они познакомились поближе, и каждый раз ему приходилось одному говорить за всех, даже Клара и та молчала. Ревир говорил, как они станут все вместе ходить на охоту, на рыбалку, ездить верхом. Говорил, как они станут вместе помогать по хозяйству. Говорил про школу… А мальчики молчали, разве что Ревир клещами вытянет из них два-три словечка, но эти слова ровно ничего не значили.
— Послушай, все будет прекрасно. Ты и сама это знаешь, — сказал Ревир Кларе.
Она пожала плечами, однако улыбнулась. Достала сигарету и подалась вперед, чтобы Ревир дал ей огня; о Кречете на минуту забыли, и он как завороженный разглядывал горящую спичку и красноватый мерцающий огонек на кончике сигареты, будто видел их первый раз в жизни. Надо замечать каждую самую малую мелочь, может быть, тогда заставишь время идти помедленней, потому что сегодня случится что-то очень важное, и это страшно…
— Нехорошо мальчикам расти так… без матери, — говорил меж тем Ревир.
Кречет всегда зорко следил за людьми, которые появлялись около матери. Он видел, как им передается от нее какая-то кошачья уютная непринужденность, даже если пришли они злые и недовольные. Вот и этот огромный Ревир, у него такой квадратный подбородок и широкий, умный лоб, изрезанный морщинами, но даже он сейчас глядит на Клару так, будто между ними проносятся какие-то неразличимые, слепящие искры. Кречет быстро перевел глаза на мать — что же это видит в ней Ревир? — но не увидел, не поймал. Мать улыбнулась ему, блеснули зубы. Это была совсем особенная улыбка — только для него. Прямо на глазах у этого человека с такими большими руками, что он, наверно, может сделать им обоим очень больно, эта улыбка говорила Кречету: наконец-то мы здесь, вот они мы, вот повезло-то!
— Я уж знаю, чего вам тут не хватает, — сказала Клара. — Надо окна пооткрывать да проветрить малость. Кой-что из этого старья почистить, верно я говорю? Ну на чем ты сидишь, миленький? Это кресло все насквозь пропылилось. Что ж, твоя сестра за домом не смотрит?
— Она не совсем здорова, — с запинкой сказал Ревир. Кречет заметил: в глазах у него что-то дрогнуло; должно быть, Клара нахмурилась. — Ведь только месяц прошел после похорон. Она просто еще не оправилась… они были как родные сестры.
Кречет уставился на башмаки Ревира: черные, на вид очень жесткие и совсем не запачканные, даже по самому краю подошвы нет каемки засохшей грязи.
— Они были много в чем похожие, — негромко сказала Клара. — Все говорят. Хотя твоя сестра старше, чем… чем жена.
Мальчик стоял между ними и слушал. Он все принимал уж слишком всерьез, а смеяться не выучился — он и сам это знает, разве мать не говорит ему про это каждый день? Но одно прочно засело у него в голове: надо повнимательней смотреть и слушать. Надо побольше узнавать. Жить — хитрая игра, правила ты должен выучить сам, а для этого надо получше, повнимательней следить за всеми взрослыми. Был в его жизни один взрослый… не учитель, тот не считается, а еще один мужчина, он почти уже забылся — чужой человек с очень светлыми волосами, он задел Кречета за живое, а потом исчез… Иной раз Кречет замечал, что поневоле думает о том человеке, пытается вспомнить — что же он тогда сказал? Но слова смешались, пропали. Кречет был еще совсем маленький. А теперь оттого, как внимательно смотрел, как говорил с ним Ревир, проснулось воспоминание о том человеке и набросилось на него, будто коршун на цыпленка, будто всем ненавистный хищник машет огромными пыльными крыльями, выставил когтистые лапы, так и обдает тебя зловонным дыханием. («Никогда ни слова про него не говори», — сказала тогда Клара, один только раз. Ей ничего не приходилось повторять сыну дважды.)
— Понимаешь… Эстер не просто моя сестра, она и ей была как сестра, — говорил Ревир. Кречет понял, что теперь они совсем про него забыли, и вздохнул с облегчением. — Жила тут с нами, в глуши, даже замуж так и не вышла… в сущности, она больше была привязана к Маргерит, чем ко мне. Она такая спокойная, не навязчивая. Никогда не вмешивалась в наши отношения. Но теперь ей некуда деваться, она слишком горда, чтобы просить у кого-то приюта. А этот дом — столько же ее, сколько и мой…
Клара презрительно фыркнула.
— Отец оставил его нам обоим.
— А кто содержит дом? Деньги чьи? — быстро спросила Клара.
— У нее есть свои средства, не в том суть. Денежная сторона меня не интересует. Но она не хочет жить в Гамильтоне, ей там не по душе, и я ее понимаю. Она не любит нашего дядюшку. Мы с сестрой никогда не были по-настоящему близкими людьми, но…
— Она меня, верно, ненавидит! — сказала Клара.
— Она тебя не ненавидит, Клара.
— Она ни разу не говорила тебе?
— Никто ни слова не сказал за все эти годы.
— Они тебя боятся, только и всего. А все равно они меня ненавидят и всегда будут ненавидеть. Они и правда сегодня приедут?
— Да.
— Все приедут? Правда? И женщины… и жена Джуда тоже? — жадно спрашивала Клара.
— Они всегда делают так, как я прошу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138