Ей хотелось спать, она опустила голову и шагнула к этому человеку. Подошла, закрыла глаза и прислонилась к нему, ощутила лицом его влажную, горячую кожу. Он припал губами к ее шее, и она задохнулась и подумала — ничего не надо делать, надо только покрепче прижаться к нему. Но, должно быть, все-таки невольно отшатнулась — таз опрокинулся. Человек засмеялся, отшвырнул таз ногой к стене. Притянул Клару, и оба они упали на кровать. А кровать была прибрана — без одеяла, только простыни и подушка, и все же кто-то ее постелил. Простыни были холодные. Над Кларой закачались потолок и стена — она видела их сквозь разметавшиеся волосы и сквозь его волосы, а потом все заслонило его лицо. Он лег на нее — совсем так, как рисовалось ей в воображении, за годы до встречи с этим человеком. И она обхватила руками его шею, совсем как делала в воображении.
В полутьме она увидела его лицо — такое же сонное, как у нее, и какое-то медлительное и голодное. И оттого, что у него было такое лицо, что-то защемило внутри. Она схватилась за него, как утопающая.
— Да ну же, скорей, — сказала она. — Скорей.
Но он вдруг замер, отстранился, лег рядом. Она слышала его дыхание и ждала, все тело ждало, ошеломленное, застывшее в испарине, в растерянности и недоверии.
— Что за черт, — сказал он. — Сколько тебе лет?
— Не знаю… восемнадцать.
— Неправда, ты еще ребенок.
Вот уж слово, которое не имеет к ней никакого отношения! Она перевела дух, попросту презрительно фыркнула.
— Никакой я не ребенок, — сердито сказала она. — Сроду ребенком не была.
Он повернулся и сел на кровати, спустил ноги на пол.
— О господи, — пробормотал он.
Клара смотрела на него остановившимися глазами. Откуда-то донесся гудок автомобиля и затих вдалеке. До чего же они здесь одни, до чего темно за стеной, как легко им потеряться и потерять друг друга… Кларе казалось — под ногами разверзается яма, до краев полная тьмой и ночным холодом, и вот сейчас этот человек канет в ледяную тьму и не оставит следа.
— Я тебя люблю, — с ожесточением сказала Клара. И сроду я ребенком не была.
Он поглядел на нее через плечо. Вокруг глаз у него — тонкие черточки морщин, наверно, он часто щурится. На подбородке — тонкая светлая щетинка, ее хочется потрогать, погладить… но Клара не посмела. Кожа у него влажная, и волосы влажные. Она смотрела на него — и, кажется, видела слишком много; он скорчил гримасу и отвернулся.
— Ну пожалуйста. Я тебя люблю. Мне тебя надо, — сказала она. Сказала быстро, горячо. На шее у него дернулась какая-то жилка, и Кларе захотелось впиться в нее зубами. Телу до боли не хватает его, а он отстраняется, это неправильно, все всегда говорили — всякий мужчина во всякую минуту готов лечь с женщиной. — Мне тебя надо, мне чего-то надо! — сказала Клара. — Мне чего-то надо!
— Слушай, откуда ты взялась?
— Сама не знаю, чего это, только мне чего-то надо!
Сама не знаю, что такое… — Она всхлипнула.
— Я тоже не знаю, черт подери.
Через минуту он поднялся. И вышел. Слышно было, как он прошел по коридору, как отворилась дверь. Клара не шевелилась, лежала, тяжело дыша, стиснув зубы от злости. Теперь, когда он вышел, она не помнила, какой он с виду. Прежде, когда она думала о мужчинах, о любви, ей всегда представлялась безликая тяжелая сила — не какой-то определенный человек, а сила, которая подступит вплотную, надвинется, и можно будет уснуть под ее защитой и ни о чем не заботиться: будут руки, что ее обнимут, все равно чьи, просто руки, и тело, тяжелей и сильней ее тела, но не враждебное, и, что бы она ни делала в тот час, она все оставит, как в дремоте, как зачарованная, и ей станет так сонно, бездумно, пока не надо будет вырваться из всего этого и очнуться… и вот сейчас ей стало лениво и сонно, веки отяжелели, а он, который только что был рядом, оказался таким же призраком, как мужчины, что мерещились ей и вновь ускользали, когда она сгибалась над грядками, собирая бобы, или тянулась к высоким ветвям, снимая апельсины, — так ли, эдак ли, она всегда словно приманивала жаркое головокружение, которое вдруг превращало ее, Клару, в кого-то другого, в незнакомку без имени.
Она могла погрузиться во тьму и стать незнакомой девушкой без имени, которой чего-то надо, так надо, и вот она во тьме тянется к кому-то, кто тоже готов ее обнять.
Он вернулся. Притащил ведро с водой. Ногой притворил за собою дверь, подошел к плите, поставил на нее ведро. Сунул вилку в розетку. Клара молча следила за каждым его движением, ей хотелось смеяться — так было странно, так неспокойно. Он присел на корточки возле плиты и смотрел, как греется вода, и поводил голыми плечами, словно им было неловко под ее взглядом. Но самому ему вовсе не было неловко.
— Снимай платье, — сказал он.
— Чего?
— Ты грязная, снимай платье.
Клара вспыхнула.
— Я не грязная.
— Снимай платье!
— Я не грязная… я…
Глаза у него были голубые, зеленовато-голубые, холодные, не такие, как у нее. Прямые густые брови словно бросали тень на лицо. Он сидел на корточках в нескольких шагах от кровати, одну руку лениво уронил на колено.
— Я тоже грязный, — сказал он. — Все грязные. Ну как, сама снимешь или мне тебя раздеть?
Клара села на постели. Скинула туфли. Сказала сердито:
— Раздевай.
Секунду он не шевелился. Потом улыбнулся ей — усмехнулся коротко, мимолетно — и встал. Клара наклонила голову, он под ее волосами нашарил пуговицы на платье. Расстегнул — и Клара стала так, чтобы он мог стянуть с нее платье. И сразу выхватила у него платье и швырнула на пол.
— А что потом наденешь? — спросил он и поднял платье.
Клара стояла в короткой ситцевой рубашонке, на которую она недавно нашила розовые ленточки. Не успел он ей помешать, как она оторвала одну ленту.
— Ты сказал, я грязная! — крикнула она. — Ненавижу тебя!
— Ты грязная. Смотри.
Он потер ее запястье, на коже появились темные катышки. Клара широко раскрыла глаза. От его пальцев на руке у нее остались красные пятна.
— И волосы тоже, — сказал он. — Волосы надо мыть.
— У меня красивые волосы!
— Красивые, но грязные. Ты из поселка сезонников, которые убирают фрукты, верно?
— У меня волосы красивые, все говорят. — Клара всхлипнула и посмотрела на него, будто ждала, что он скажет какие-то другие слова, и станет ясно, что раньше он просто пошутил. — Все говорят, я хорошенькая…
Он разнял пальцами ее волосы, нагнулся. Думает, у меня вши, мелькнуло у Клары. Ей стало тошно.
— Сукин сын, ты сукин сын, — прошептала она. — Я скажу отцу, он тебя убьет… возьмет и убьет…
Он засмеялся:
— За что же меня убивать?
Клара рванулась, но он удержал ее. Стащил с нее рубашку, заставил стоять смирно и начал мыть. Клара крепко зажмурилась. В глазах закипали злые слезы, но и другое, сладкое чувство накипало в ней и не давало заплакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
В полутьме она увидела его лицо — такое же сонное, как у нее, и какое-то медлительное и голодное. И оттого, что у него было такое лицо, что-то защемило внутри. Она схватилась за него, как утопающая.
— Да ну же, скорей, — сказала она. — Скорей.
Но он вдруг замер, отстранился, лег рядом. Она слышала его дыхание и ждала, все тело ждало, ошеломленное, застывшее в испарине, в растерянности и недоверии.
— Что за черт, — сказал он. — Сколько тебе лет?
— Не знаю… восемнадцать.
— Неправда, ты еще ребенок.
Вот уж слово, которое не имеет к ней никакого отношения! Она перевела дух, попросту презрительно фыркнула.
— Никакой я не ребенок, — сердито сказала она. — Сроду ребенком не была.
Он повернулся и сел на кровати, спустил ноги на пол.
— О господи, — пробормотал он.
Клара смотрела на него остановившимися глазами. Откуда-то донесся гудок автомобиля и затих вдалеке. До чего же они здесь одни, до чего темно за стеной, как легко им потеряться и потерять друг друга… Кларе казалось — под ногами разверзается яма, до краев полная тьмой и ночным холодом, и вот сейчас этот человек канет в ледяную тьму и не оставит следа.
— Я тебя люблю, — с ожесточением сказала Клара. И сроду я ребенком не была.
Он поглядел на нее через плечо. Вокруг глаз у него — тонкие черточки морщин, наверно, он часто щурится. На подбородке — тонкая светлая щетинка, ее хочется потрогать, погладить… но Клара не посмела. Кожа у него влажная, и волосы влажные. Она смотрела на него — и, кажется, видела слишком много; он скорчил гримасу и отвернулся.
— Ну пожалуйста. Я тебя люблю. Мне тебя надо, — сказала она. Сказала быстро, горячо. На шее у него дернулась какая-то жилка, и Кларе захотелось впиться в нее зубами. Телу до боли не хватает его, а он отстраняется, это неправильно, все всегда говорили — всякий мужчина во всякую минуту готов лечь с женщиной. — Мне тебя надо, мне чего-то надо! — сказала Клара. — Мне чего-то надо!
— Слушай, откуда ты взялась?
— Сама не знаю, чего это, только мне чего-то надо!
Сама не знаю, что такое… — Она всхлипнула.
— Я тоже не знаю, черт подери.
Через минуту он поднялся. И вышел. Слышно было, как он прошел по коридору, как отворилась дверь. Клара не шевелилась, лежала, тяжело дыша, стиснув зубы от злости. Теперь, когда он вышел, она не помнила, какой он с виду. Прежде, когда она думала о мужчинах, о любви, ей всегда представлялась безликая тяжелая сила — не какой-то определенный человек, а сила, которая подступит вплотную, надвинется, и можно будет уснуть под ее защитой и ни о чем не заботиться: будут руки, что ее обнимут, все равно чьи, просто руки, и тело, тяжелей и сильней ее тела, но не враждебное, и, что бы она ни делала в тот час, она все оставит, как в дремоте, как зачарованная, и ей станет так сонно, бездумно, пока не надо будет вырваться из всего этого и очнуться… и вот сейчас ей стало лениво и сонно, веки отяжелели, а он, который только что был рядом, оказался таким же призраком, как мужчины, что мерещились ей и вновь ускользали, когда она сгибалась над грядками, собирая бобы, или тянулась к высоким ветвям, снимая апельсины, — так ли, эдак ли, она всегда словно приманивала жаркое головокружение, которое вдруг превращало ее, Клару, в кого-то другого, в незнакомку без имени.
Она могла погрузиться во тьму и стать незнакомой девушкой без имени, которой чего-то надо, так надо, и вот она во тьме тянется к кому-то, кто тоже готов ее обнять.
Он вернулся. Притащил ведро с водой. Ногой притворил за собою дверь, подошел к плите, поставил на нее ведро. Сунул вилку в розетку. Клара молча следила за каждым его движением, ей хотелось смеяться — так было странно, так неспокойно. Он присел на корточки возле плиты и смотрел, как греется вода, и поводил голыми плечами, словно им было неловко под ее взглядом. Но самому ему вовсе не было неловко.
— Снимай платье, — сказал он.
— Чего?
— Ты грязная, снимай платье.
Клара вспыхнула.
— Я не грязная.
— Снимай платье!
— Я не грязная… я…
Глаза у него были голубые, зеленовато-голубые, холодные, не такие, как у нее. Прямые густые брови словно бросали тень на лицо. Он сидел на корточках в нескольких шагах от кровати, одну руку лениво уронил на колено.
— Я тоже грязный, — сказал он. — Все грязные. Ну как, сама снимешь или мне тебя раздеть?
Клара села на постели. Скинула туфли. Сказала сердито:
— Раздевай.
Секунду он не шевелился. Потом улыбнулся ей — усмехнулся коротко, мимолетно — и встал. Клара наклонила голову, он под ее волосами нашарил пуговицы на платье. Расстегнул — и Клара стала так, чтобы он мог стянуть с нее платье. И сразу выхватила у него платье и швырнула на пол.
— А что потом наденешь? — спросил он и поднял платье.
Клара стояла в короткой ситцевой рубашонке, на которую она недавно нашила розовые ленточки. Не успел он ей помешать, как она оторвала одну ленту.
— Ты сказал, я грязная! — крикнула она. — Ненавижу тебя!
— Ты грязная. Смотри.
Он потер ее запястье, на коже появились темные катышки. Клара широко раскрыла глаза. От его пальцев на руке у нее остались красные пятна.
— И волосы тоже, — сказал он. — Волосы надо мыть.
— У меня красивые волосы!
— Красивые, но грязные. Ты из поселка сезонников, которые убирают фрукты, верно?
— У меня волосы красивые, все говорят. — Клара всхлипнула и посмотрела на него, будто ждала, что он скажет какие-то другие слова, и станет ясно, что раньше он просто пошутил. — Все говорят, я хорошенькая…
Он разнял пальцами ее волосы, нагнулся. Думает, у меня вши, мелькнуло у Клары. Ей стало тошно.
— Сукин сын, ты сукин сын, — прошептала она. — Я скажу отцу, он тебя убьет… возьмет и убьет…
Он засмеялся:
— За что же меня убивать?
Клара рванулась, но он удержал ее. Стащил с нее рубашку, заставил стоять смирно и начал мыть. Клара крепко зажмурилась. В глазах закипали злые слезы, но и другое, сладкое чувство накипало в ней и не давало заплакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138