Золотистые, как мед, зеленые, голубые, желтые цвета. На что ни посмотришь, все преображается на глазах, так или иначе связывается с матерью. Клара. В последний раз, когда они с Деборой были вместе, он взял ее за руку, и вдруг в голове точно тень промелькнула, и на миг представилось: это рука не Деборы, а Клары… быть может, превращения и не было, но он, потрясенный, умолк на полуслове и уже не мог вспомнить, о чем говорил.
Опять появилась жена доктора и принялась листать книгу записей. Она в очках и все равно так низко наклоняется над страницей, что поверх стекол видны ее глаза, странно голые, незащищенные. Вообще-то, смотреть здесь не на что. В конце концов Кречет все-таки нечаянно глянул на ту картинку. Наверно, это копия с какой-нибудь очень знаменитой картины — уж слишком она корявая, несуразная. Справа застыли в деревянных позах звери, глаза у всех большие, смотрят пристально, — здесь лев, бык, леопард, медведь присел на задние лапы и собирается есть; их окружают дети; слева, где-то в глубине, маленькие, едва различимые фигурки. Взрослые. Ну и мерзость. Кречет отвел глаза. Животные ему отвратительны, смотреть на них — ни малейшего желания. Он и домашних животных терпеть не может — кошек, собак. Он еще помнит ту лошадь, на которой скакал Джонатан и дразнил его в день, когда по несчастной случайности погиб Роберт… Кречет ненавидел эту лошадь всеми силами души, даже сердце колотилось от ненависти как бешеное… а она, может быть, еще жива, еще существует где-нибудь на ферме, та старая лошадь Джонатана…
Какое-то время словно в яму ухнуло, он и не заметил, — вдруг оказалось, в приемной сидят новые люди. Молодой матери с малышом уже нет. Кречет услыхал свою фамилию и поднялся, прошел за дверь, которую отворила перед ним жена врача. Она избегала его взгляда, как будто врач там, в кабинете, уже готовил ему роковой приговор.
— Да-да, входите. Входите, мистер Ревир, — сказал врач.
Он сидел за столом. На носу — очки в металлической оправе, с телесно-розовыми зажимами. В окно у него за спиной бьет яркое солнце, лица толком не разглядеть.
— О чем вы хотели со мной посоветоваться? — с отеческой мягкостью спрашивает он.
— Я и сам толком не понимаю. Симптомы у меня вот какие (зря сказал такое слово, сейчас же с досадой подумал Кречет, врач, пожалуй, только станет недоверчивей). Иногда я делаюсь какой-то сонный. То есть это не к ночи, а средь бела дня… Не усталый, а сонный.
Врач неопределенно причмокнул, давая понять, что внимательно слушает. Кречет сидел у стола на неуклюжем стуле с плетеной спинкой. Врач стал бегло его осматривать — послушал сердце, заглянул в глаза, в уши, обмотал руку выше локтя тугой резиновой лентой, — и Кречет сказал (собственный голос слышался ему все слабее, словно откуда-то издалека):
— Иной раз веду машину, и вдруг такая сонливость нападает, прямо никаких сил нет. Очень странно себя чувствую, хочется закрыть глаза — и пропади все пропадом. Я же понимаю, что разобьюсь тогда вместе с машиной, только мне почему-то всё равно…
— И давно у вас эти ощущения?
— Да не знаю. Уже несколько месяцев — то нападает, то проходит.
Кречета прошиб пот. Вдруг показалось: он только тело, сосуд, почти лишенный содержимого, и вот он во власти этого человека, который сейчас его проверит и решит, стоит ли возвращать его в мир.
— Сколько вам лет? — спросил врач и приготовился записывать.
— Двадцать пять. Нет, уже двадцать шесть, — сказал Кречет.
— Род занятий?
Кречет на минуту задумался. Обливаешься холодным потом, а внутри, в самой глубине, затаилось что-то мирное, теплое. Сон. Большие всего на свете хочется спать, но если вернуться в гостиницу и лечь, ни за что не уснешь.
— У нас с отцом ферма, — сказал он.
Врач что-то ему говорил. Кречет близко видел его темные глаза — такие живые, ясные, добрые. У него сильно забилось сердце.
— Почему вы так нервничаете? — спросил врач.
— Разве я нервничаю?
— Вы очень нервный молодой человек.
Иногда он мимоходом замечал себя в зеркалах, в витринах магазинов — там отражался некто худощавый стройный, походка небрежная, очень светлые волосы — кажется, таким белобрысым может быть только совершенный идиот. С чего этот тип взял, что он нервный?
— Никогда не считал себя нервным, как раз наоборот.
— А между тем… вот сейчас у вас сильное сердцебиение.
Кречет улыбнулся, словно врач хитро провел его и приходится признать себя побежденным.
— Наверно, я волнуюсь оттого, что попал к вам сюда, — сказал он.
— У кого вы обычно лечитесь?
— Ни у кого.
— Но вы обращаетесь к кому-нибудь за советами?
Проверяете иногда свое здоровье?
— Нет.
— Уж наверно, кого-нибудь в вашей семье наблюдает постоянный врач?
Кречету совсем не хотелось называть фамилию, знаменитую на весь Гамильтон. Он промолчал.
— Я хотел бы взять у вас кровь на анализ.
— Прекрасно.
Быть может, боль его отвлечет. Он смотрел, как входит в руку игла, смотрел, как столбиком поднимается в стеклянной трубке кровь, и не мог оторваться. На лбу и на верхней губе у него каплями проступил пот.
— Фу, черт, — пробормотал он.
Врач вытащил иглу. За толстыми стеклами очков блеснули его глаза.
— Вы не шелохнулись, — сказал он, словно хотел польстить Кречету.
— Не хотел, чтоб игла выскочила, — ответил Кречет, как будто надо было оправдываться.
Врач повернулся к нему спиной. В открытом шкафчике над небольшой раковиной умывальника что-то блеснуло — какие-то медицинские инструменты. Любопытно, как бы понравилось этому медику, если бы взять да и пропороть его одной из этих штучек и выпустить всю кровь.
— Есть у вас история болезни? Чем вы переболели в детстве?
Врач уже снова сидел за столом и писал. Конечно же, никто никогда больше не заглянет в эту писанину, а все-таки приходится сидеть смирно и отвечать на вопросы; сердце Кречета гулко стучало, он был зол и разочарован.
— Чем болели ваши родители? И их родители?
— Про тех я ничего не знаю. Мать у меня здоровая. Она никогда в жизни не лежала в больнице, вот только когда я родился…
— А отец?
Кречет в недоумении уставился на врача. Не сразу сообразил, что тот спрашивает о Ревире.
— Он здоров. Никогда не слыхал, чтоб он на что-нибудь жаловался, и к докторам он не ходит.
Врач кивнул, негромко сказал:
— Понятно.
Кречет прибавил:
— Для своих лет он вполне здоровый человек.
— А сколько лет вашему отцу?
От врача Кречет пошел в аптеку и получил по рецепту лекарство. Открыл пластмассовый пузырек, заглянул: мелкие желтые шарики.
Очень хотелось есть, он зашел в ресторан, но, едва переступил порог, понял, что не сможет проглотить ни куска. Подошла женщина с высоко взбитыми рыжими волосами, прижимая к груди пачку меню.
— Нет, не беспокойтесь, — нетвердым голосом выговорил Кречет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Опять появилась жена доктора и принялась листать книгу записей. Она в очках и все равно так низко наклоняется над страницей, что поверх стекол видны ее глаза, странно голые, незащищенные. Вообще-то, смотреть здесь не на что. В конце концов Кречет все-таки нечаянно глянул на ту картинку. Наверно, это копия с какой-нибудь очень знаменитой картины — уж слишком она корявая, несуразная. Справа застыли в деревянных позах звери, глаза у всех большие, смотрят пристально, — здесь лев, бык, леопард, медведь присел на задние лапы и собирается есть; их окружают дети; слева, где-то в глубине, маленькие, едва различимые фигурки. Взрослые. Ну и мерзость. Кречет отвел глаза. Животные ему отвратительны, смотреть на них — ни малейшего желания. Он и домашних животных терпеть не может — кошек, собак. Он еще помнит ту лошадь, на которой скакал Джонатан и дразнил его в день, когда по несчастной случайности погиб Роберт… Кречет ненавидел эту лошадь всеми силами души, даже сердце колотилось от ненависти как бешеное… а она, может быть, еще жива, еще существует где-нибудь на ферме, та старая лошадь Джонатана…
Какое-то время словно в яму ухнуло, он и не заметил, — вдруг оказалось, в приемной сидят новые люди. Молодой матери с малышом уже нет. Кречет услыхал свою фамилию и поднялся, прошел за дверь, которую отворила перед ним жена врача. Она избегала его взгляда, как будто врач там, в кабинете, уже готовил ему роковой приговор.
— Да-да, входите. Входите, мистер Ревир, — сказал врач.
Он сидел за столом. На носу — очки в металлической оправе, с телесно-розовыми зажимами. В окно у него за спиной бьет яркое солнце, лица толком не разглядеть.
— О чем вы хотели со мной посоветоваться? — с отеческой мягкостью спрашивает он.
— Я и сам толком не понимаю. Симптомы у меня вот какие (зря сказал такое слово, сейчас же с досадой подумал Кречет, врач, пожалуй, только станет недоверчивей). Иногда я делаюсь какой-то сонный. То есть это не к ночи, а средь бела дня… Не усталый, а сонный.
Врач неопределенно причмокнул, давая понять, что внимательно слушает. Кречет сидел у стола на неуклюжем стуле с плетеной спинкой. Врач стал бегло его осматривать — послушал сердце, заглянул в глаза, в уши, обмотал руку выше локтя тугой резиновой лентой, — и Кречет сказал (собственный голос слышался ему все слабее, словно откуда-то издалека):
— Иной раз веду машину, и вдруг такая сонливость нападает, прямо никаких сил нет. Очень странно себя чувствую, хочется закрыть глаза — и пропади все пропадом. Я же понимаю, что разобьюсь тогда вместе с машиной, только мне почему-то всё равно…
— И давно у вас эти ощущения?
— Да не знаю. Уже несколько месяцев — то нападает, то проходит.
Кречета прошиб пот. Вдруг показалось: он только тело, сосуд, почти лишенный содержимого, и вот он во власти этого человека, который сейчас его проверит и решит, стоит ли возвращать его в мир.
— Сколько вам лет? — спросил врач и приготовился записывать.
— Двадцать пять. Нет, уже двадцать шесть, — сказал Кречет.
— Род занятий?
Кречет на минуту задумался. Обливаешься холодным потом, а внутри, в самой глубине, затаилось что-то мирное, теплое. Сон. Большие всего на свете хочется спать, но если вернуться в гостиницу и лечь, ни за что не уснешь.
— У нас с отцом ферма, — сказал он.
Врач что-то ему говорил. Кречет близко видел его темные глаза — такие живые, ясные, добрые. У него сильно забилось сердце.
— Почему вы так нервничаете? — спросил врач.
— Разве я нервничаю?
— Вы очень нервный молодой человек.
Иногда он мимоходом замечал себя в зеркалах, в витринах магазинов — там отражался некто худощавый стройный, походка небрежная, очень светлые волосы — кажется, таким белобрысым может быть только совершенный идиот. С чего этот тип взял, что он нервный?
— Никогда не считал себя нервным, как раз наоборот.
— А между тем… вот сейчас у вас сильное сердцебиение.
Кречет улыбнулся, словно врач хитро провел его и приходится признать себя побежденным.
— Наверно, я волнуюсь оттого, что попал к вам сюда, — сказал он.
— У кого вы обычно лечитесь?
— Ни у кого.
— Но вы обращаетесь к кому-нибудь за советами?
Проверяете иногда свое здоровье?
— Нет.
— Уж наверно, кого-нибудь в вашей семье наблюдает постоянный врач?
Кречету совсем не хотелось называть фамилию, знаменитую на весь Гамильтон. Он промолчал.
— Я хотел бы взять у вас кровь на анализ.
— Прекрасно.
Быть может, боль его отвлечет. Он смотрел, как входит в руку игла, смотрел, как столбиком поднимается в стеклянной трубке кровь, и не мог оторваться. На лбу и на верхней губе у него каплями проступил пот.
— Фу, черт, — пробормотал он.
Врач вытащил иглу. За толстыми стеклами очков блеснули его глаза.
— Вы не шелохнулись, — сказал он, словно хотел польстить Кречету.
— Не хотел, чтоб игла выскочила, — ответил Кречет, как будто надо было оправдываться.
Врач повернулся к нему спиной. В открытом шкафчике над небольшой раковиной умывальника что-то блеснуло — какие-то медицинские инструменты. Любопытно, как бы понравилось этому медику, если бы взять да и пропороть его одной из этих штучек и выпустить всю кровь.
— Есть у вас история болезни? Чем вы переболели в детстве?
Врач уже снова сидел за столом и писал. Конечно же, никто никогда больше не заглянет в эту писанину, а все-таки приходится сидеть смирно и отвечать на вопросы; сердце Кречета гулко стучало, он был зол и разочарован.
— Чем болели ваши родители? И их родители?
— Про тех я ничего не знаю. Мать у меня здоровая. Она никогда в жизни не лежала в больнице, вот только когда я родился…
— А отец?
Кречет в недоумении уставился на врача. Не сразу сообразил, что тот спрашивает о Ревире.
— Он здоров. Никогда не слыхал, чтоб он на что-нибудь жаловался, и к докторам он не ходит.
Врач кивнул, негромко сказал:
— Понятно.
Кречет прибавил:
— Для своих лет он вполне здоровый человек.
— А сколько лет вашему отцу?
От врача Кречет пошел в аптеку и получил по рецепту лекарство. Открыл пластмассовый пузырек, заглянул: мелкие желтые шарики.
Очень хотелось есть, он зашел в ресторан, но, едва переступил порог, понял, что не сможет проглотить ни куска. Подошла женщина с высоко взбитыми рыжими волосами, прижимая к груди пачку меню.
— Нет, не беспокойтесь, — нетвердым голосом выговорил Кречет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138