Но она глянула через плечо и сказала: — Идем, сынок. Мы с ним сейчас же спустимся.
Она взяла его за руку, и они почти побежали по коридору. Ревир и старуха остались у лестницы, во дворе залаяла собака, значит, кто-то подъехал к дому, но Клара потащила его за собой, и теперь они очутились одни, только вдвоем, как заговорщики.
— Что это у тебя на лице… Фу, черт, и когда ты вымазался? — зашептала Клара. — Вот поросенок!
Она отворила дверь в ту самую комнату и вошла. Так прямо и вошла, втащила за собой Кречета и закрыла дверь, будто весь век тут распоряжалась. Просторно, солнечно. На стенах светло-зеленые обои, по светло-зеленому серебряные полоски. У Кречета даже в глазах зарябило.
— Шелковые обои, надо же! — сказала Клара.
В комнате четыре огромных окна, а на окнах белые прозрачные занавески, за ними все сквозит странно и смутно, как будто там не простая земля, а страна, которая только снится; занавески тихо колышутся от ветра. Клара постояла минуту посреди комнаты, дышала быстро, прерывисто. Потом сказала:
— Где же это щетка для волос? Черт ее подери…
Подхватила чемоданчик, что стоял на полу у самой двери, кинула на кровать, открыла. Кречет бродил по комнате, глядел во все глаза. Первым делом подошел к окнам. В их старом доме окно его комнатки выходило на задворки, только всего и видно было: двор полого спускается с пригорка, за ним заброшенное, заросшее сорняками поле — и все. Никакой дали не видать. А отсюда, с вышины, видно поля и далекий-далекий большой лес. Здесь не так высоко, чтобы увидать еще и горы на краю неба, но в этом доме понимаешь: там, дальше, и горы есть… впервые Кречету стало приятно оттого, что он об этом знает. Он прислонился к стеклу и поглядел вниз. К дому только что подъехала машина. Из нее вылезали люди. К ним бежали две собаки и радостно лаяли.
— Ага, вот она, — сердито сказала Клара.
Кречет не обернулся. Потрогал подоконник; он немножко покоробился от дождя. Если посмотреть на комнату внимательно, такое замечаешь. Потолок, верно, протекал, виднеются коричневые пятнышки, точно облачка… никто на них и не поглядел бы, один Кречет. Большой комод с зеркалом вроде очень хороший, лакированный, а все-таки на нем есть царапины; он и их тоже углядел.
— Поди сюда, слышишь? Ты что, хочешь вывалиться из окна? — сказала Клара. Вывалиться из окна он никак не может, с негодованием подумал Кречет, сама и не смотрит, а говорит. — Надо привести тебя в порядок. Ты же сам хочешь, чтоб на тебя приятней было поглядеть, чем на его мальчишек, верно?
Она послюнила палец и потерла ему лоб. Кречет покорно терпел. Эта комната вся свежая, солнечная, не то что коридор за дверью и гостиная внизу; мельком он и кухню видел, там железная плита, деревянный стол — и тоже мрачно, темно. А здесь, в комнате, где теперь будут мать и Ревир, все светлое, свежее. В вазе на комоде даже стоят желтые цветы.
— Тут кто-то умер? — спросил он.
— Тут месяц назад умерла его жена, — сказала Клара. — А теперь тут мы. — Она насмешливо и немножко сердито улыбнулась Кречету. — Да ты не беспокойся. Делай все, как я велю. Если тебя кто обидит, скажи сперва мне, ему не говори… мужчины этого не любят.
Если эти паршивцы станут к тебе приставать, ты скажи мне. Я-то знаю, что за народ мальчишки, у меня свои братья были. Мальчишки все одинаковы. А вот ты — другое дело. Когда-нибудь ты все у них отберешь и выставишь их из этого дома, а покуда плевать на ихние тычки да щелчки — подумаешь! Ты это запомни. Когда-нибудь ты станешь ему ровня… будешь самый лучший его сын.
— А я не хочу, — угрюмо сказал Кречет.
— Еще чего! — Клара дернула его за волосы. — Делай, что я велю, черт подери. Да помалкивай. Ты думаешь, я здесь зачем? Только ради тебя!
Кречет посмотрел на нее с ужасом. Вот сейчас она скажет какие-то страшные, непоправимые слова и уже не сможет взять их обратно. Он вдруг до смерти испугался за мать. Как она пробилась сюда, ко всем этим людям, неужели ей не было страшно? Так далеко зашла — а вдруг теперь все потеряет?
— Кой черт, чего ты уставился? — спросила Клара и отодвинулась от него.
Она подошла к комоду, погляделась в зеркало. Сама собой поднялась рука, потрогала затылок, пригладила волосы — ласково, как будто они стеклянные и могут разбиться. Отражение в зеркале словно наклонилось навстречу Кларе. Светлые волосы, загорелая гладкая кожа, глаза в густых ресницах затуманились. Губы приоткрылись, сейчас что-то скажут… сердце Кречета заколотилось от неодолимого страха за мать.
— Столько лет прошло, наконец-то мы здесь, так какого тебе дьявола? — сердито сказала она. И вдруг поглядела на него в зеркале остро, пронзительно. Скривился весь, будто его сейчас вывернет наизнанку.
— Я… мне тут не нравится, — пожаловался Кречет.
— Понравится, — тихо, с угрозой сказала Клара.
И отшвырнула щетку для волос. Щетка загремела по полу, у Кречета болезненно дернулось веко.
— Понравится. Понравится, черт бы тебя драл, — шептала Клара. И заплакала. Кречет сколько раз видел, как она плачет. Лицо стало жесткое-жесткое, губы раскрылись. Выходит, будто она плачет из-за того, что он сейчас сказал, но это неправда. Он знает, когда уж она плачет, так не из-за него. Иногда она сердится и дает ему затрещину, иногда целует его и обнимает, но по-настоящему ей до него нет дела. Плачет она только о себе.
— А что еще мне оставалось, ну что? Ради этого стоило ждать. Столько денег! А земли сколько! Гипсовый карьер… пшеница… и лошади у него есть, это ж надо, лошади не для работы, только для красоты и чтоб кататься. Ну что еще мне было делать? Не пяль на меня свои окаянные глазищи! Вот поедем с ним нынче утром к священнику, он нас обвенчает, и ты получаешь нового отца. Получаешь фамилию. Уж это я для тебя сделала, ты всю свою жизнь будешь Ревир!
Она ходила взад и вперед мимо зеркала, свесив руки, и бормотала себе под нос. Может, совсем забыла, что он тоже тут, думал Кречет. По щекам текут горячие слезы, на шее вздулась синяя жилка — все хорошо знакомо… но как странно, что на ней это голубое платье, и ноги шелковые, гладкие, точно у какой-нибудь дамы на картинке в журнале…
В дверь постучали, да как громко.
— Клара? Можно мне войти?
— Минуту, одну минутку, — отозвалась Клара. — Я поправляю платье, сейчас я к ним спущусь…
— Можно мне войти?
— Ладно, входи…
Ревир отворил дверь, робко вошел. Клара обернулась к нему, лицо сморщенное, слезы еще текут… зачем это она, подумал Кречет, для чего она его впустила? Неужели она и ему скажет их тайну?
— Клара? — сказал Ревир.
Плечи его опустились, ладони подняты и даже ноги не гнутся, так осторожно он ступает, будто в церкви… Кречет смотрел — и ненавидел его за это, и в то же время любил.
— Выйди, Кристофер. Подожди в коридоре, — сказал Ревир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Она взяла его за руку, и они почти побежали по коридору. Ревир и старуха остались у лестницы, во дворе залаяла собака, значит, кто-то подъехал к дому, но Клара потащила его за собой, и теперь они очутились одни, только вдвоем, как заговорщики.
— Что это у тебя на лице… Фу, черт, и когда ты вымазался? — зашептала Клара. — Вот поросенок!
Она отворила дверь в ту самую комнату и вошла. Так прямо и вошла, втащила за собой Кречета и закрыла дверь, будто весь век тут распоряжалась. Просторно, солнечно. На стенах светло-зеленые обои, по светло-зеленому серебряные полоски. У Кречета даже в глазах зарябило.
— Шелковые обои, надо же! — сказала Клара.
В комнате четыре огромных окна, а на окнах белые прозрачные занавески, за ними все сквозит странно и смутно, как будто там не простая земля, а страна, которая только снится; занавески тихо колышутся от ветра. Клара постояла минуту посреди комнаты, дышала быстро, прерывисто. Потом сказала:
— Где же это щетка для волос? Черт ее подери…
Подхватила чемоданчик, что стоял на полу у самой двери, кинула на кровать, открыла. Кречет бродил по комнате, глядел во все глаза. Первым делом подошел к окнам. В их старом доме окно его комнатки выходило на задворки, только всего и видно было: двор полого спускается с пригорка, за ним заброшенное, заросшее сорняками поле — и все. Никакой дали не видать. А отсюда, с вышины, видно поля и далекий-далекий большой лес. Здесь не так высоко, чтобы увидать еще и горы на краю неба, но в этом доме понимаешь: там, дальше, и горы есть… впервые Кречету стало приятно оттого, что он об этом знает. Он прислонился к стеклу и поглядел вниз. К дому только что подъехала машина. Из нее вылезали люди. К ним бежали две собаки и радостно лаяли.
— Ага, вот она, — сердито сказала Клара.
Кречет не обернулся. Потрогал подоконник; он немножко покоробился от дождя. Если посмотреть на комнату внимательно, такое замечаешь. Потолок, верно, протекал, виднеются коричневые пятнышки, точно облачка… никто на них и не поглядел бы, один Кречет. Большой комод с зеркалом вроде очень хороший, лакированный, а все-таки на нем есть царапины; он и их тоже углядел.
— Поди сюда, слышишь? Ты что, хочешь вывалиться из окна? — сказала Клара. Вывалиться из окна он никак не может, с негодованием подумал Кречет, сама и не смотрит, а говорит. — Надо привести тебя в порядок. Ты же сам хочешь, чтоб на тебя приятней было поглядеть, чем на его мальчишек, верно?
Она послюнила палец и потерла ему лоб. Кречет покорно терпел. Эта комната вся свежая, солнечная, не то что коридор за дверью и гостиная внизу; мельком он и кухню видел, там железная плита, деревянный стол — и тоже мрачно, темно. А здесь, в комнате, где теперь будут мать и Ревир, все светлое, свежее. В вазе на комоде даже стоят желтые цветы.
— Тут кто-то умер? — спросил он.
— Тут месяц назад умерла его жена, — сказала Клара. — А теперь тут мы. — Она насмешливо и немножко сердито улыбнулась Кречету. — Да ты не беспокойся. Делай все, как я велю. Если тебя кто обидит, скажи сперва мне, ему не говори… мужчины этого не любят.
Если эти паршивцы станут к тебе приставать, ты скажи мне. Я-то знаю, что за народ мальчишки, у меня свои братья были. Мальчишки все одинаковы. А вот ты — другое дело. Когда-нибудь ты все у них отберешь и выставишь их из этого дома, а покуда плевать на ихние тычки да щелчки — подумаешь! Ты это запомни. Когда-нибудь ты станешь ему ровня… будешь самый лучший его сын.
— А я не хочу, — угрюмо сказал Кречет.
— Еще чего! — Клара дернула его за волосы. — Делай, что я велю, черт подери. Да помалкивай. Ты думаешь, я здесь зачем? Только ради тебя!
Кречет посмотрел на нее с ужасом. Вот сейчас она скажет какие-то страшные, непоправимые слова и уже не сможет взять их обратно. Он вдруг до смерти испугался за мать. Как она пробилась сюда, ко всем этим людям, неужели ей не было страшно? Так далеко зашла — а вдруг теперь все потеряет?
— Кой черт, чего ты уставился? — спросила Клара и отодвинулась от него.
Она подошла к комоду, погляделась в зеркало. Сама собой поднялась рука, потрогала затылок, пригладила волосы — ласково, как будто они стеклянные и могут разбиться. Отражение в зеркале словно наклонилось навстречу Кларе. Светлые волосы, загорелая гладкая кожа, глаза в густых ресницах затуманились. Губы приоткрылись, сейчас что-то скажут… сердце Кречета заколотилось от неодолимого страха за мать.
— Столько лет прошло, наконец-то мы здесь, так какого тебе дьявола? — сердито сказала она. И вдруг поглядела на него в зеркале остро, пронзительно. Скривился весь, будто его сейчас вывернет наизнанку.
— Я… мне тут не нравится, — пожаловался Кречет.
— Понравится, — тихо, с угрозой сказала Клара.
И отшвырнула щетку для волос. Щетка загремела по полу, у Кречета болезненно дернулось веко.
— Понравится. Понравится, черт бы тебя драл, — шептала Клара. И заплакала. Кречет сколько раз видел, как она плачет. Лицо стало жесткое-жесткое, губы раскрылись. Выходит, будто она плачет из-за того, что он сейчас сказал, но это неправда. Он знает, когда уж она плачет, так не из-за него. Иногда она сердится и дает ему затрещину, иногда целует его и обнимает, но по-настоящему ей до него нет дела. Плачет она только о себе.
— А что еще мне оставалось, ну что? Ради этого стоило ждать. Столько денег! А земли сколько! Гипсовый карьер… пшеница… и лошади у него есть, это ж надо, лошади не для работы, только для красоты и чтоб кататься. Ну что еще мне было делать? Не пяль на меня свои окаянные глазищи! Вот поедем с ним нынче утром к священнику, он нас обвенчает, и ты получаешь нового отца. Получаешь фамилию. Уж это я для тебя сделала, ты всю свою жизнь будешь Ревир!
Она ходила взад и вперед мимо зеркала, свесив руки, и бормотала себе под нос. Может, совсем забыла, что он тоже тут, думал Кречет. По щекам текут горячие слезы, на шее вздулась синяя жилка — все хорошо знакомо… но как странно, что на ней это голубое платье, и ноги шелковые, гладкие, точно у какой-нибудь дамы на картинке в журнале…
В дверь постучали, да как громко.
— Клара? Можно мне войти?
— Минуту, одну минутку, — отозвалась Клара. — Я поправляю платье, сейчас я к ним спущусь…
— Можно мне войти?
— Ладно, входи…
Ревир отворил дверь, робко вошел. Клара обернулась к нему, лицо сморщенное, слезы еще текут… зачем это она, подумал Кречет, для чего она его впустила? Неужели она и ему скажет их тайну?
— Клара? — сказал Ревир.
Плечи его опустились, ладони подняты и даже ноги не гнутся, так осторожно он ступает, будто в церкви… Кречет смотрел — и ненавидел его за это, и в то же время любил.
— Выйди, Кристофер. Подожди в коридоре, — сказал Ревир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138