– Констанца, не нужно держать меня за дуру. Тебе абсолютно все равно, страдает ли кто-нибудь из-за тебя или нет! И более того, из тебя вышла готовая интриганка, как я вижу теперь. Впрочем… – Мод снова повернулась от окна к Констанце и изучающе посмотрела на нее. – Я пригласила тебя не для того, чтобы задавать вопросы или спорить с тобой. И у меня нет настроения выслушивать проникновенные речи, так что побереги дыхание. – Она помолчала. – Просто решила сказать тебе кое-что…
– Что именно, тетя Мод?
– Я тебе не тетя. И больше меня так не называй.
– Так о чем речь?
– Ты совсем не знаешь Монтегю.
Она снова повернулась и направилась к окну. Констанца не спускала с нее глаз, потом, когда Мод подошла к окну, скорчила гримасу ей в спину.
– Конечно, я со временем узнаю его получше…
– Возможно. Но ты не знаешь его сейчас.
– А вы знаете?
При этих словах Мод обернулась. Тон Констанцы стал вызывающим. Возможно, ей хотелось спровоцировать Мод. Какое-то время Мод молча рассматривала ее. В этом взгляде читалось презрение и одновременно жалость.
– Я знаю, – прервав молчание, ответила она. – И знаю лучше, чем кто-либо другой. У меня нет желания больше встречаться с тобой, но, прежде чем ты уйдешь, должна предупредить тебя. Хотя, конечно, вряд ли ты воспользуешься этим предостережением.
– Предостережением? О Боже! Как драматично! – на лице Констанцы мелькнуло подобие улыбки. – Наверное, я сейчас услышу какое-то ужасное откровение. Если так, то вам следовало бы знать…
– Никаких откровений, Констанца. Ничего столь потрясающего.
Мод направилась к двери. Констанца поняла, что их беседа подошла к концу.
– Только одно замечание. Как это ни вульгарно звучит, но, выбрав Монтегю, а я уверена, что выбор был именно твой, а не наоборот, ты отхватила кусок больший, чем можешь проглотить.
– В самом деле? – Констанца скептически покачала головой. – У меня, знаете ли, острые зубки…
– Побереги их, они тебе еще понадобятся, – ответила Мод, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Часть пятая
ДОЛГИЙ ПУТЬ
1
«Бедная Дженна, – писала Констанца в своем дневнике. – Я навещала ее сегодня, Окленд, ради твоего ребенка. Ты не надеешься, что Хеннеси скоро убьют? А я надеюсь на это. Надеюсь, что какой-то немец возьмет его на мушку. Окленд, если можешь, направь пулю, ладно? Очень хорошо. Точно между глаз.
Что еще? Монтегю – сущий дьявол, но я тебе уже писала об этом. Сегодня я читала ему последнее письмо от Джейн, копируя ее голос. Может, это и не очень красиво по отношению к ней, зато чтение получилось очень забавным. Бедная Джейн. Знаешь, зачем она отправилась во Францию? Она хочет оказаться на том месте, где ты погиб. Зря только время теряет. Ведь тебя там нет – ты сейчас в другом месте, известном только мне. Ты мой, а не ее – ведь мы заключили союз, помнишь?
О, Окленд, как я хочу, чтобы ты снова ко мне пришел ночью! Придешь – хотя бы один раз?»
* * *
– Теперь убедился? – Я захлопнула блокнот.
Векстон никак не комментировал услышанное. Сказал бы, к примеру: «Прямо какое-то извращение – писать письма мертвому».
– А что значит – «Монтегю – сущий дьявол»? Знаешь, я встречалась со Штерном. Констанца пишет, что между ними не было любви, на самом деле он очень сильно ее любил.
– Он так тебе сказал?
– Как ни странно, да. Это случилось незадолго до его смерти. Он знал, что умирает, – возможно, в этом причина. Я не уверена. Он как-то рассказывал мне…
Я замолчала. У меня перед глазами снова был Штерн – в тишине своей комнаты в Нью-Йорке он рассказывал мне, как распался их брак с Констанцей. Он также дал мне один совет, которому я не последовала.
– А о чем он рассказывал?
– Об одном случае. Печальном. Возможно, горьком. В его голосе, правда, не было горечи. В изложении Штерна это была настоящая история любви. Правда, он все время избегал этого слова, но под конец добавил: «Видишь, я любил свою жену».
Установилась тишина. Векстон отвернулся.
– Пожалуй, – сказал он, помолчав, – мне тоже так казалось. Стини считал его бездушным. Но я всегда придерживался иного мнения на этот счет – противоположного. Когда бы я ни встречался с ними, он не сводил с нее глаз, знаешь ли, все время. При этом на его лице появлялось такое выражение… Представь себе, заслонка в топке, а за ней бушует пламя. Заглянуть туда нельзя – обожжешь лицо. Где-то так это и было – вся сила чувств под маской бесстрастия. Прогулка в ад – вот что такое этот брак! – добавил он, помолчав. – Я всегда так считал. Впрочем, люди сами себе создают преисподнюю. Ну а Констанца любила его, как думаешь?
– Она утверждала, что нет. Но и сам Штерн долгое время везде и всюду отрицал, что любит ее. Если верить словам самой Констанцы. Видишь? И с этим я тоже не могу разобраться.
– С чем?
– С тем, что она понимала под словом «любовь». Все эти письма, эти дневники, на всех этих бумажных листках только и говорится, что о любви. Но чем больше я вижу это слово, тем меньше доверяю ему. Оно здесь у всех на устах. Каждый склоняет его по своему усмотрению – в результате для каждого из них слово имеет совершенно разный смысл. Так кто же из них прав? Стини? Гвен? Констанца? Джейн? А может быть, ты, Векстон? Ты был здесь, так уж ответь.
– Да, я тоже здесь был, – на лице Векстона появилось озадаченное выражение. Он похлопал себя по карманам, прищурившись на огонь в камине. – Почему в числе прочих ты упомянула и Джейн?
– А, теперь тебе понятно, Векстон, что со мной происходит? Я и ее теперь воспринимаю как участницу тех событий. И все из-за того, что слишком увлеклась чтением бумаг Констанцы.
– Как участницу… Свою собственную мать?
– Да, я начала терять терпение. Мне было только восемь, когда она умерла.
– Но ведь ты ее помнишь?
– Сейчас – не знаю, что ответить, Векстон. Когда читаю ее дневники, то, кажется, вспоминаю, когда же возвращаюсь к запискам Констанцы, она ускользает. Она снова становится Джейн – богатой наследницей, медсестрой. Добрая натура. Вся жизнь – в работе.
– Значит, не стоит доводить до этого.
Теперь стало заметно, что Векстон очень взволнован. Он рассерженно шагал взад-вперед по комнате. Остановился и изо всех сил ударил кулаком по столу:
– То, что ты говоришь, несправедливо! Понятно? Так не должно быть, но постоянно случается с людьми вроде твоей матери. Доброе дело затирается, а злое постоянно лезет наперед. Оно на лучших ролях, с лучшими диалогами. Пока твоя крестная вытанцовывала в лондонских гостиных, шла война. Что я говорил тебе при нашей встрече: смотри, где речь идет о войне. Твоя мать была там, в самой гуще событий. Медсестра! Понимаешь, она делала дело! А чем занималась Констанца? Путалась с мужчинами? Гонялась за богатым мужем?
– Векстон…
– Ладно, не буду. Но ты не права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231