ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– Он поднял глаза. Констанца, не отрываясь, смотрела на него. – Я могу завладеть Винтеркомбом, – ровным голосом продолжил он, – и не только им. Ты знаешь, что мне принадлежит поместье Арлингтонов?
– Нет.
– Я купил его после смерти Гектора Арлингтона. Кроме того, я владею угодьями Ричарда Пиля. Ты помнишь Пиля, старого приятеля Дентона, который был просто счастлив получить совет по вложениям от еврея и куда менее счастлив, если бы этот еврей оказался за его столом? Он умер прошлой осенью. Я купил имение у его душеприказчиков. У него не было детей.
– Арлингтоны, Пиль и Винтеркомб? Все это можно объединить.
– Естественно. Стоит вопрос и о землях Джейн Канингхэм. Ей принадлежит самый большой кусок. Она говорила мне, что хочет его продать.
– И ее земли граничат с землями Винтеркомба… – Констанца пожирала Штерна глазами. – Ты можешь объединить четыре поместья и сделать из них одно?
– Могу. – Им явно овладела усталость. – Может, еще и этот замок. Мне тут нравится. Я люблю пространство. – Встав, он посмотрел на нее из-за стола. – Когда я был ребенком, я мечтал о просторах. В доме, где я вырос, было только три комнаты. И ты никогда не мог там уединиться. Однако, насколько мне помнится, ты не испытывала желания обсуждать жизнь в Уайтчепеле.
Штерн повернулся. Он подошел к высокому окну, отдернул плотную штору и выглянул из него. Стояло полнолуние, и сияние луны чуть не ослепило Констанцу, когда из-за плеча мужа ее лучи брызнули в комнату. В ночном небе звезды виделись кусочками льда. Она отвела глаза от их россыпи и уставилась в тарелку.
– Только в этом, Монтегю, причина твоей любви к земле?
– Не только. Нет. Я всегда хотел иметь место, по которому мог бы прогуливаться. Ты как-то сказала, что дети не интересуют меня. Ты ошибалась. Я хотел бы иметь ребенка – сына. И я бы со своим сыном гулял по своим землям. Может, я заложил бы основу династии. – Он помолчал. – У меня есть мечта, неотвязная мечта, которая не отпускает меня вот уже много лет. Во сне я ясно вижу облик своего сына. Его лицо, его волосы – каждую черточку. Как мы гуляем с ним по нашим владениям. Мы просто осматриваем их и знаем, что они практически безграничны. Мы можем идти весь день и не добраться до их границ. Порой мы останавливаемся в центре наших земель. И я говорю сыну: «Это твое. Бери». – Он прервался. – Мой сын, конечно, будет отличаться от меня. Он вырастет по-настоящему свободным. Но в любом случае я ни в чем тебя не уговариваю. Это только мечта.
– Я бы предпочла считать, что ты все же убеждаешь меня, – тихо сказала Констанца.
– О, конечно. Прошу прощения. Я не хотел проявлять неуважение к тебе.
– В своих снах ты всегда наедине с сыном, Монтегю?
– Да.
– И меня там никогда нет… даже сейчас?
– Пока нет, моя дорогая. Я уверен, что это изменится и ты появишься. Наверно, мне надо привыкнуть к нашему браку.
– Я бы хотела быть там. – Констанца не поднимала глаз от тарелки.
– Ты присутствуешь в моих снах, Констанца. И уже некоторое время.
– Ты уверен? – Она взволнованно повернулась к нему и протянула руку.
– Ну, конечно же. – Тон у него был куда мягче, чем раньше. Приняв руку Констанцы, он склонил голову поцеловать ее. – Какое у тебя печальное лицо, – сказал он. – В чем дело? Я огорчил тебя?
– Немного.
– Скажи мне, в чем дело. Я этого не хотел.
– Я сама не уверена. Мне бы не хотелось жить в Винтеркомбе. Он слишком напоминал бы мне о прошлом. О моем отце…
– Тогда мы оставим эту идею и выстроим свое маленькое королевство где-то в другом месте. Подумай об этом, а когда ты придешь к решению, мы изменим наши планы. – Он помолчал. – Я думаю, дело не только в Винтеркомбе, не так ли? Есть что-то еще?
– Думаю, что да. Ты любишь меня, Монтегю?
– Ну и вопрос, который жена задает мужу! Конечно же, я люблю тебя, Констанца. И очень сильно. – Он нахмурился. – Может, я не могу выразиться со всей ясностью. Моей натуре свойственна уклончивость. Я пытался дать тебе понять… – Он остановился.
– Можешь ли ты… по-настоящему любить меня, Монтегю? – Стремительно вытянув руки, импульсивным жестом Констанца умоляюще вцепилась в салфетку. – Я думаю, этого хватит, если ты по-настоящему полюбишь меня.
– Могу ли я тебе кое в чем признаться? – Штерн отодвинулся. – Это ответ на твой вопрос. Хочешь знать, когда я впервые обратил на тебя внимание?
– Да.
– Когда мы вернулись из оперы, тогда давали «Риголетто». Мы стояли в гостиной Мод. И ты рассказывала мне, что, по-твоему, происходило в опере после того, как опустился занавес.
– Именно тогда?
– Думаю, что да. Все эти намеки на твою мать и ее происхождение – знаешь, ничего этого не было нужно. Я знал, что женюсь на тебе, за несколько месяцев до твоего предложения.
– Не могу поверить! Ты все время подшучивал надо мной… – Констанца вскочила.
– Как тебе угодно. – Штерн пожал плечами. – Ты ошибаешься. Я не мог рисковать подшучивать над тобой, не говоря уж о том, что я этого не хотел. Я рассказываю тебе, о чем я думал. Что мы поженимся, что у нас появятся дети…
– Но ты же в то время продолжал встречаться с Мод!
– Все равно.
– И ты принял решение… даже такое… столь же холодно?
– В то время оно не казалось холодным, хотя решения такого рода лучше принимать в спокойном состоянии. Я предполагаю, что ты совершенно бесстрастно рассчитала, как приступишься ко мне. Мы одной породы. Если бы ты поняла, что мне стоит хоть немного доверять…
– А ты мне доверяешь?
– Пытаюсь.
– Ты не заставишь меня жить в Винтеркомбе?
– Нет. Я вообще никогда не стану заставлять тебя делать что-то против твоих желаний. – Он помолчал. – Я думал, скорее всего я ошибался, что ты питаешь привязанность к этому месту.
– К этому дому? Нет.
– Может, к кому-то конкретно?
– Нет. Не сейчас.
– Например, к Окленду?
– При чем тут Окленд? Почему ты о нем заговорил?
– Без особых причин. Просто у меня было такое впечатление.
– Мы с Оклендом старые враги. И теперь я о нем вовсе и не думаю. Окленд мертв. Теперь у меня новые соперники, Монтегю. Посмотри – я ношу на пальце его кольцо.
– Ты всегда любила кольца, – ответил Штерн, глядя на узкую кисть, которую Констанца положила перед ним.
– Только одно из них имеет для меня значение.
– Это правда?
– Конечно. Ведь я теперь жена. То есть… почти жена.
– Не сделать ли тебя настоящей женой?
Таков был ответ Штерна, и здесь прерывается повествование Констанцы и об этой ночи, и о ее медовом месяце. Возникает разрыв – в буквальном смысле слова, ибо дальше идет половина пустой страницы. Затем следует несколько предложений почти неразборчивым почерком.
«Монтегю был так добр, так мил, терпелив и внимателен. Никаких игр, никаких слов. Я предстала не в лучшем свете. Я кровоточила. Я ждала. Я думала, он скажет, что я тощая и неуклюжая, но он не позволил себе ничего подобного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231