Констанца была не бабочкой, которую можно поймать, распять, приколоть булавкой и снабдить ярлычком. Она сопротивлялась всякой попытке определить ее, как она сопротивлялась его желанию заснять ее. Это замечание, о котором Мальчик тут же пожалел, заставило Штерна погрузиться в раздумье.
– Понимаю. Я верю вам. Тем не менее…
Что-то блеснуло в глазах Штерна – понимание, может даже, сочувствие. Затем его лицо обрело замкнутое выражение. Потянувшись за конвертом, он вернул его на прежнее место в нагрудном кармане. Мальчик с трудом поднялся. Под ним покачивалась земля. Столик, на котором стоял его стакан виски, плясал на трех своих ножках. Никто не обратил на них внимания. Вокруг продолжались разговоры. Никто не обратил внимания, что у Мальчика пошла носом кровь.
Это смутило его. Он решительно махнул рукой. Он повернулся и, не обменявшись со Штерном ни словом, направился к дверям. Неверными шагами он проложил себе курс мимо столов и кресел, производя впечатление выпившего, потому что нетвердо держался на ногах.
Когда Мальчик покинул помещение, Штерн направился к одному из клубных телефонов. Уединившись в маленькой нише, обшитой деревянными панелями, и прикрыв двери, он позвонил Констанце в Винтеркомб. Он знал, что она ждет его звонка.
– Ты это сделал? – Ее голос возникал и пропадал на линии: в нем была странная нотка, которую Штерн не мог определить: то ли восхищение, то ли страх, то ли огорчение.
– Да. Боюсь, это было неизбежно.
Он коротко рассказал ей о встрече, но Констанца не удовлетворилась кратким отчетом: она хочет знать все подробности. Как Мальчик выглядел? Что он говорил? Очень ли переживал?
Штерн коротко ответил на все вопросы.
– Вряд ли можно было от него ждать изъявлений счастья.
– Он плакал? Порой он плачет. Я заставляла его плакать – раньше. Ох, Монтегю…
– Поговорим завтра.
Штерн положил трубку. Он вернулся в курительную. Он повернул свое кресло спинкой ко всей остальной комнате, чтобы его никто не беспокоил. Спустя некоторое время он восстановил в памяти картину разговора. Штерн испытывал жалость к Мальчику, которого всегда любил, и к этой фотографии Констанцы, которая сейчас лежала перед ним.
* * *
Констанца с нетерпением ждала дня свадьбы. Она хотела, чтобы все кружилось в танце, все сходили с ума и вокруг стояло яркое великолепие и царила суматоха. Чтобы не оставалось времени думать: день должен быть мешаниной звездных осколков. Она хотела бы промчаться бегом по проходу Винтеркомбской церкви, если бы ей представилась такая возможность, если бы Дентон рядом с ней не был столь медлителен. Она чувствовала в себе воздушную легкость, с которой и выпорхнула из огромной машины с белыми ленточками. Эта приподнятость сопровождала ее и по церковному двору, мимо могил, надгробья которых блестели первым снегом. В портике, под сводами нефа, она была рада, что пол такой прохладный; она скользила по нему в тонких туфельках.
Эти изящные туфельки были доставлены из Парижа: для Монтегю Штерна война не представляла ни препятствий, ни границ. Заказывала ее облачение Гвен, Штерн оплатил его. Туфельки из Парижа вместе с белыми чулками из самого лучшего шелка, синие подвязки которых ей несколько резали.
А платье – о, какое платье! Пятнадцать примерок в лучшем ателье, муслин, брюссельские кружева. Длиннющий шлейф, что волочится за ней, несказанная красота, вышитая хрустальными цветами и звездами – триумф модельера!
Как приходилось затягивать талию, пока она не стала самой тоненькой и еще тоньше; новая горничная, тужась, затягивала ее белый корсет. «Тяни сильнее!» – кричала Констанца. Семнадцать дюймов, шестнадцать с половиной, шестнадцать. Чтобы Монтегю мог обхватить ее своими длинными изящными пальцами – вот чего хотела Констанца и чего она добилась. Она едва дышала, но ей казалось, что сегодня кислород ей даже не понадобится; она сама была воплощением воздуха, она сияла и лучилась, как алмаз.
Пояс вокруг талии был усыпан бриллиантами, такие же драгоценные серьги висели в ушах; бриллиантовыми блестками, как капельками слез, была усеяна ее вуаль. Набор бриллиантов был подарком Монтегю: они опоясывали ей кисти и, подобно струям дождя, лились по шее. Они были ее символом, талисманом ее отваги.
Поглядывая по сторонам, Констанца торжествующе шла по проходу. Что с того – пусть тут собралось людей меньше и не таких известных, чем она могла ожидать! Люди опасаются скандалов, вот и все; кое-кто из приглашенных предпочел устраниться из-за Мод. Ну и пусть! Констанца не волновалась: придет время, и все они будут искать ее общества, все те, кто сейчас пренебрегает ею. Она одержит верх над всеми. Они с Монтегю заставят их сложить оружие.
Была здесь и леди Кьюнард – женщина, которая чувствовала, что на небосвод восходит новая звезда. Констанца одарила ее легким кивком головы. Кто еще? Гас Александер, строительный король, который однажды прислал ей корзину с двумя сотнями красных роз. Конрад Виккерс, который, несмотря на запрет Мальчика, все же взялся делать свадебные фотографии. Он заигрывал со Стини. Три члена кабинета министров – они явились без своих жен. Соседи, которые не хотели огорчать Гвен. Вот и достаточно – эта свадьба должна стать только началом ее триумфа.
Констанца миновала ряды в притворе, отведенные для семьи Кавендиш. Там сидела Гвен со склоненной головой. Здесь же был Фредди; Мальчик – при полном параде; Стини, который держал на коленях ее новую собачонку – она должна тут присутствовать, настоятельно потребовала Констанца, хотя викарий проявил неудовольствие. Бедная маленькая собачка: Констанце придется оставить ее на медовый месяц. Она подарила ей воздушный поцелуй, потом улыбнулась Стини, Фредди, Мальчику, но он отвернулся.
Еще двадцать шагов, еще десять. Вот и алтарь, убранный белыми цветами, как потребовала Констанца.
– Только белые, – сказала она, – и никаких лилий.
Шафер, кто-то из друзей Монтегю, уже был наготове, и Констанца лишь бегло скользнула по нему взглядом. Рядом с ним стоял Штерн, который наконец повернулся при ее появлении; она обратила внимание на странную для него сдержанность внешнего вида.
До чего медленно Монтегю Штерн произносит обет! Констанца нетерпеливо взглянула на него. Почему он так взвешенно произносит эти слова? И если среди присутствующих и был какой-то атеист, то, конечно же, Монтегю. «Беречь и хранить отныне и навечно». Констанца вообще не любила слов; она не позволяла себе прислушиваться к ним. Пусть они себе проскальзывают мимо, ибо все эти слова полны ловушек: Констанца терпеть не могла обещаний. Окленд тоже обещал ей не умирать: любые обещания – всего лишь сотрясение воздуха, и люди никогда не держат их.
Когда кольцо село ей на палец, она почувствовала необыкновенное возбуждение;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Понимаю. Я верю вам. Тем не менее…
Что-то блеснуло в глазах Штерна – понимание, может даже, сочувствие. Затем его лицо обрело замкнутое выражение. Потянувшись за конвертом, он вернул его на прежнее место в нагрудном кармане. Мальчик с трудом поднялся. Под ним покачивалась земля. Столик, на котором стоял его стакан виски, плясал на трех своих ножках. Никто не обратил на них внимания. Вокруг продолжались разговоры. Никто не обратил внимания, что у Мальчика пошла носом кровь.
Это смутило его. Он решительно махнул рукой. Он повернулся и, не обменявшись со Штерном ни словом, направился к дверям. Неверными шагами он проложил себе курс мимо столов и кресел, производя впечатление выпившего, потому что нетвердо держался на ногах.
Когда Мальчик покинул помещение, Штерн направился к одному из клубных телефонов. Уединившись в маленькой нише, обшитой деревянными панелями, и прикрыв двери, он позвонил Констанце в Винтеркомб. Он знал, что она ждет его звонка.
– Ты это сделал? – Ее голос возникал и пропадал на линии: в нем была странная нотка, которую Штерн не мог определить: то ли восхищение, то ли страх, то ли огорчение.
– Да. Боюсь, это было неизбежно.
Он коротко рассказал ей о встрече, но Констанца не удовлетворилась кратким отчетом: она хочет знать все подробности. Как Мальчик выглядел? Что он говорил? Очень ли переживал?
Штерн коротко ответил на все вопросы.
– Вряд ли можно было от него ждать изъявлений счастья.
– Он плакал? Порой он плачет. Я заставляла его плакать – раньше. Ох, Монтегю…
– Поговорим завтра.
Штерн положил трубку. Он вернулся в курительную. Он повернул свое кресло спинкой ко всей остальной комнате, чтобы его никто не беспокоил. Спустя некоторое время он восстановил в памяти картину разговора. Штерн испытывал жалость к Мальчику, которого всегда любил, и к этой фотографии Констанцы, которая сейчас лежала перед ним.
* * *
Констанца с нетерпением ждала дня свадьбы. Она хотела, чтобы все кружилось в танце, все сходили с ума и вокруг стояло яркое великолепие и царила суматоха. Чтобы не оставалось времени думать: день должен быть мешаниной звездных осколков. Она хотела бы промчаться бегом по проходу Винтеркомбской церкви, если бы ей представилась такая возможность, если бы Дентон рядом с ней не был столь медлителен. Она чувствовала в себе воздушную легкость, с которой и выпорхнула из огромной машины с белыми ленточками. Эта приподнятость сопровождала ее и по церковному двору, мимо могил, надгробья которых блестели первым снегом. В портике, под сводами нефа, она была рада, что пол такой прохладный; она скользила по нему в тонких туфельках.
Эти изящные туфельки были доставлены из Парижа: для Монтегю Штерна война не представляла ни препятствий, ни границ. Заказывала ее облачение Гвен, Штерн оплатил его. Туфельки из Парижа вместе с белыми чулками из самого лучшего шелка, синие подвязки которых ей несколько резали.
А платье – о, какое платье! Пятнадцать примерок в лучшем ателье, муслин, брюссельские кружева. Длиннющий шлейф, что волочится за ней, несказанная красота, вышитая хрустальными цветами и звездами – триумф модельера!
Как приходилось затягивать талию, пока она не стала самой тоненькой и еще тоньше; новая горничная, тужась, затягивала ее белый корсет. «Тяни сильнее!» – кричала Констанца. Семнадцать дюймов, шестнадцать с половиной, шестнадцать. Чтобы Монтегю мог обхватить ее своими длинными изящными пальцами – вот чего хотела Констанца и чего она добилась. Она едва дышала, но ей казалось, что сегодня кислород ей даже не понадобится; она сама была воплощением воздуха, она сияла и лучилась, как алмаз.
Пояс вокруг талии был усыпан бриллиантами, такие же драгоценные серьги висели в ушах; бриллиантовыми блестками, как капельками слез, была усеяна ее вуаль. Набор бриллиантов был подарком Монтегю: они опоясывали ей кисти и, подобно струям дождя, лились по шее. Они были ее символом, талисманом ее отваги.
Поглядывая по сторонам, Констанца торжествующе шла по проходу. Что с того – пусть тут собралось людей меньше и не таких известных, чем она могла ожидать! Люди опасаются скандалов, вот и все; кое-кто из приглашенных предпочел устраниться из-за Мод. Ну и пусть! Констанца не волновалась: придет время, и все они будут искать ее общества, все те, кто сейчас пренебрегает ею. Она одержит верх над всеми. Они с Монтегю заставят их сложить оружие.
Была здесь и леди Кьюнард – женщина, которая чувствовала, что на небосвод восходит новая звезда. Констанца одарила ее легким кивком головы. Кто еще? Гас Александер, строительный король, который однажды прислал ей корзину с двумя сотнями красных роз. Конрад Виккерс, который, несмотря на запрет Мальчика, все же взялся делать свадебные фотографии. Он заигрывал со Стини. Три члена кабинета министров – они явились без своих жен. Соседи, которые не хотели огорчать Гвен. Вот и достаточно – эта свадьба должна стать только началом ее триумфа.
Констанца миновала ряды в притворе, отведенные для семьи Кавендиш. Там сидела Гвен со склоненной головой. Здесь же был Фредди; Мальчик – при полном параде; Стини, который держал на коленях ее новую собачонку – она должна тут присутствовать, настоятельно потребовала Констанца, хотя викарий проявил неудовольствие. Бедная маленькая собачка: Констанце придется оставить ее на медовый месяц. Она подарила ей воздушный поцелуй, потом улыбнулась Стини, Фредди, Мальчику, но он отвернулся.
Еще двадцать шагов, еще десять. Вот и алтарь, убранный белыми цветами, как потребовала Констанца.
– Только белые, – сказала она, – и никаких лилий.
Шафер, кто-то из друзей Монтегю, уже был наготове, и Констанца лишь бегло скользнула по нему взглядом. Рядом с ним стоял Штерн, который наконец повернулся при ее появлении; она обратила внимание на странную для него сдержанность внешнего вида.
До чего медленно Монтегю Штерн произносит обет! Констанца нетерпеливо взглянула на него. Почему он так взвешенно произносит эти слова? И если среди присутствующих и был какой-то атеист, то, конечно же, Монтегю. «Беречь и хранить отныне и навечно». Констанца вообще не любила слов; она не позволяла себе прислушиваться к ним. Пусть они себе проскальзывают мимо, ибо все эти слова полны ловушек: Констанца терпеть не могла обещаний. Окленд тоже обещал ей не умирать: любые обещания – всего лишь сотрясение воздуха, и люди никогда не держат их.
Когда кольцо село ей на палец, она почувствовала необыкновенное возбуждение;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231