Она безукоризненна, словно высеченная из единого куска льда: волосы ее потрескивают от электричества, которым они заряжены; пальцы ее как кинжалы.
Констанца прикидывала, в каком порядке выдать маленькую сцену. Сказать ли первым это или вот это? Должна ли она покарать лишь одного Окленда за то, что он оказался таким ординарным, или же она накажет их всех, одного за другим? Всех до одного, решила она.
Мысленно она обратилась к Монтегю, который был – теперь-то она в этом убедилась – далеко не ординарен: он оправдает все ее действия. Мы похожи, сказала она себе: мы знаем, как ненавидеть; и если приходит час, у нас хватит смелости сделать решительный шаг. «Смотри, как я обрушу стены замка, Монтегю, – сказала она. – Смотри. Я знаю, что тебя это позабавит».
Констанца обвила шею ниткой драгоценных камней, которая водянистой струйкой скользнула по коже. Она повела шеей, любуясь снопом искр, отразившихся от их граней. Время идти. У нее белая кожа. Платье было сплошь черным. Губы были ярко-красными. «Я могу убивать», – сказал внутренний голос. Потом он добавил: «Я могу сделать все, что угодно».
Она потушила светильники один за другим. Даже темнота не вызывала у нее страха. Затем, медленно нащупывая ступеньки, восхищаясь своей уверенной походкой и замшевыми туфельками, украшенными изящными пряжками, она неторопливо стала спускаться вниз.
«Уничтожу их», – сказала про себя Констанца. Поскольку в этом смысле, как и во многих других, она продолжала оставаться ребенком, Констанца была не в состоянии понять, что попытка покарать других приводит лишь к тому, что наказываешь сама себя; она собрала всю силу воли. Она уверенно вошла в гостиную, что было ей всегда свойственно, когда она определяла перед собой цель. Она переводила взгляд с одного лица на другое – и точно, как она и предполагала, она готова к тому, что последует ее изгнание из этого дома.
Потребовал изгнания Окленд, но у меня нет ни малейших сомнений, что Констанца взяла на себя роль и судьи, и жюри присяжных: она сама вынесла себе приговор, за которым последовала кара – и она стала изгоем.
Все, как в добрые старые времена, – изысканная столовая в Винтеркомбе. Да, несколько стесненные обстоятельства, но все сделано по старым правилам и законам. Полированный стол, слишком большой для семерых, да и количество их несколько странное – факт этот скрыть было невозможно. Подавал на стол Вильям, которому помогала одна из старших горничных. Он разлил кларет – тот был великолепен, – как делал всегда, выказывая почтительное уважение ко всем присутствующим. Четверо мужчин были в смокингах; трое женщин в вечерних платьях! Канделябры; огонь в камине; тяжелая отполированная серебряная посуда, сервиз которой состоял из четырехсот предметов, источник гордости моего дедушки Дентона. Хорошо прожаренное постное мясо, настоящий английский стол, «фантастическое блюдо», по заверению поварихи. Без всяких трав, ни зубчика чеснока, слегка припорошить солью; единственное украшение – дольки лимона. Жареное седло барашка. Оно было великолепным, но так и осталось нетронутым. Пудинг – тут одобрительный кивок со стороны Фредди, – которому отдает предпочтение каждый настоящий англичанин; он знает их с самого детства – чопорные и привлекательные пудинги. К нему еще не приступали, потому что подали седло барашка, и Окленд по привычке подошел к столу, чтобы начать разрезать его, – и тут на сцену вступила Констанца. Винни, бедная Винни, дала ей повод.
Винни, преданная Векстону и обожающая его, читала последние его стихи из сборника. Они были посвящены моим родителям – и Винни первым же делом упомянула об этом. У Констанцы вытянулись губы.
Винни разъяснила, что они с Кути – тот остался в Лондоне в связи с полковыми делами – любят читать эти стихи вслух друг другу, часто после какао, удалившись в спальню. Особенно они обожают одно из них: любовный сонет. Винни, к явному смущению Векстона, даже привела на память несколько строк.
В определенном смысле она совершенно не поняла их. Винни была и продолжает оставаться в полном смысле слова совершенно невинной личностью. Для нее стихи были о любви; тем самым они должны были быть о той любви, которая понятна Винни, то есть о той любви, которую она питала к своему мужу.
Когда она кончила читать их, наступило краткое молчание. Стини, который еще не успел окончательно напиться, но уверенно продвигался по этому пути, тайком подмигнул Векстону. Джейн, которую тронули эти строчки, повернулась к Окленду. Констанца наклонилась к столу.
– Ну еще бы, – отчетливо произнесла она. – А вы знаете, Винни, что эти стихи написаны о мужчине?
Винни, которая подносила к губам бокал с вином, чуть не уронила его. Она моргнула. Она уставилась на Векстона. Ее шея, а потом лицо побагровели.
– Он, естественно, описывает, как заниматься любовью, – в полной тишине задумчиво продолжила Констанца. – Заниматься любовью с мужчиной. Что Векстон и предпочитает. Как и Стини тоже. А вы знаете, Винни, что Векстон и Стини любовники? – Она нахмурилась. – Я что-то забыла. Сколько тебе тогда было лет, Стини, – шестнадцать? Или семнадцать? Во всяком случае, несовершеннолетний.
Раздался грохот. Пожилая горничная, не такая вымуштрованная, как Вильям, уронила большое блюдо. Серебро задребезжало на полу. Жареная картошка разлетелась по полу. Горничная опустилась на колени, пытаясь собрать ее.
– Гомосексуалисты, – задумчиво продолжала Констанца. – Я лично никогда не употребляла выражение «педики». Или «анютины глазки». Я считаю эти слова глупыми и грубыми – а вы, Винни? Люди пускают их в ход…
Окленд прекратил разрезать пудинг. Он положил нож. Он лишь бросил взгляд, который заставил двух слуг тут же исчезнуть. Под удаляющиеся звуки их шагов Констанца продолжила:
– Люди пускают в ход такие выражения, потому что пугаются сексуальных извращений. Кое-кто называет их «постыдными», но я так не считаю. Да, я не сомневаюсь, страхи тут присутствуют. Такие люди, как Стини и Векстон, напоминают нам, что никаких правил и законов не существует – и в любви, и в сексе. Все стараются делать вид, что они в самом деле имеются, а мне это кажется таким скучным! Вот вы, Винни, например, что, по-вашему, нормальная любовь? Гетеросексуальная? А что такое нормальный секс, когда вы замужем? Он бывает у вас раз в неделю? Вы предпочитаете миссионерскую позу, на спине? Как бы хотелось, чтобы тут присутствовал ваш муж Кути! Он мог бы поведать нам, что он думает по этому поводу. То есть, я хочу сказать, когда дело доходит до траханья, он придерживается консервативных или либеральных взглядов? А может, он радикал? Интересная мысль! Когда доходит до траханья, может ли отсутствующий тут полковник стать радикалом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Констанца прикидывала, в каком порядке выдать маленькую сцену. Сказать ли первым это или вот это? Должна ли она покарать лишь одного Окленда за то, что он оказался таким ординарным, или же она накажет их всех, одного за другим? Всех до одного, решила она.
Мысленно она обратилась к Монтегю, который был – теперь-то она в этом убедилась – далеко не ординарен: он оправдает все ее действия. Мы похожи, сказала она себе: мы знаем, как ненавидеть; и если приходит час, у нас хватит смелости сделать решительный шаг. «Смотри, как я обрушу стены замка, Монтегю, – сказала она. – Смотри. Я знаю, что тебя это позабавит».
Констанца обвила шею ниткой драгоценных камней, которая водянистой струйкой скользнула по коже. Она повела шеей, любуясь снопом искр, отразившихся от их граней. Время идти. У нее белая кожа. Платье было сплошь черным. Губы были ярко-красными. «Я могу убивать», – сказал внутренний голос. Потом он добавил: «Я могу сделать все, что угодно».
Она потушила светильники один за другим. Даже темнота не вызывала у нее страха. Затем, медленно нащупывая ступеньки, восхищаясь своей уверенной походкой и замшевыми туфельками, украшенными изящными пряжками, она неторопливо стала спускаться вниз.
«Уничтожу их», – сказала про себя Констанца. Поскольку в этом смысле, как и во многих других, она продолжала оставаться ребенком, Констанца была не в состоянии понять, что попытка покарать других приводит лишь к тому, что наказываешь сама себя; она собрала всю силу воли. Она уверенно вошла в гостиную, что было ей всегда свойственно, когда она определяла перед собой цель. Она переводила взгляд с одного лица на другое – и точно, как она и предполагала, она готова к тому, что последует ее изгнание из этого дома.
Потребовал изгнания Окленд, но у меня нет ни малейших сомнений, что Констанца взяла на себя роль и судьи, и жюри присяжных: она сама вынесла себе приговор, за которым последовала кара – и она стала изгоем.
Все, как в добрые старые времена, – изысканная столовая в Винтеркомбе. Да, несколько стесненные обстоятельства, но все сделано по старым правилам и законам. Полированный стол, слишком большой для семерых, да и количество их несколько странное – факт этот скрыть было невозможно. Подавал на стол Вильям, которому помогала одна из старших горничных. Он разлил кларет – тот был великолепен, – как делал всегда, выказывая почтительное уважение ко всем присутствующим. Четверо мужчин были в смокингах; трое женщин в вечерних платьях! Канделябры; огонь в камине; тяжелая отполированная серебряная посуда, сервиз которой состоял из четырехсот предметов, источник гордости моего дедушки Дентона. Хорошо прожаренное постное мясо, настоящий английский стол, «фантастическое блюдо», по заверению поварихи. Без всяких трав, ни зубчика чеснока, слегка припорошить солью; единственное украшение – дольки лимона. Жареное седло барашка. Оно было великолепным, но так и осталось нетронутым. Пудинг – тут одобрительный кивок со стороны Фредди, – которому отдает предпочтение каждый настоящий англичанин; он знает их с самого детства – чопорные и привлекательные пудинги. К нему еще не приступали, потому что подали седло барашка, и Окленд по привычке подошел к столу, чтобы начать разрезать его, – и тут на сцену вступила Констанца. Винни, бедная Винни, дала ей повод.
Винни, преданная Векстону и обожающая его, читала последние его стихи из сборника. Они были посвящены моим родителям – и Винни первым же делом упомянула об этом. У Констанцы вытянулись губы.
Винни разъяснила, что они с Кути – тот остался в Лондоне в связи с полковыми делами – любят читать эти стихи вслух друг другу, часто после какао, удалившись в спальню. Особенно они обожают одно из них: любовный сонет. Винни, к явному смущению Векстона, даже привела на память несколько строк.
В определенном смысле она совершенно не поняла их. Винни была и продолжает оставаться в полном смысле слова совершенно невинной личностью. Для нее стихи были о любви; тем самым они должны были быть о той любви, которая понятна Винни, то есть о той любви, которую она питала к своему мужу.
Когда она кончила читать их, наступило краткое молчание. Стини, который еще не успел окончательно напиться, но уверенно продвигался по этому пути, тайком подмигнул Векстону. Джейн, которую тронули эти строчки, повернулась к Окленду. Констанца наклонилась к столу.
– Ну еще бы, – отчетливо произнесла она. – А вы знаете, Винни, что эти стихи написаны о мужчине?
Винни, которая подносила к губам бокал с вином, чуть не уронила его. Она моргнула. Она уставилась на Векстона. Ее шея, а потом лицо побагровели.
– Он, естественно, описывает, как заниматься любовью, – в полной тишине задумчиво продолжила Констанца. – Заниматься любовью с мужчиной. Что Векстон и предпочитает. Как и Стини тоже. А вы знаете, Винни, что Векстон и Стини любовники? – Она нахмурилась. – Я что-то забыла. Сколько тебе тогда было лет, Стини, – шестнадцать? Или семнадцать? Во всяком случае, несовершеннолетний.
Раздался грохот. Пожилая горничная, не такая вымуштрованная, как Вильям, уронила большое блюдо. Серебро задребезжало на полу. Жареная картошка разлетелась по полу. Горничная опустилась на колени, пытаясь собрать ее.
– Гомосексуалисты, – задумчиво продолжала Констанца. – Я лично никогда не употребляла выражение «педики». Или «анютины глазки». Я считаю эти слова глупыми и грубыми – а вы, Винни? Люди пускают их в ход…
Окленд прекратил разрезать пудинг. Он положил нож. Он лишь бросил взгляд, который заставил двух слуг тут же исчезнуть. Под удаляющиеся звуки их шагов Констанца продолжила:
– Люди пускают в ход такие выражения, потому что пугаются сексуальных извращений. Кое-кто называет их «постыдными», но я так не считаю. Да, я не сомневаюсь, страхи тут присутствуют. Такие люди, как Стини и Векстон, напоминают нам, что никаких правил и законов не существует – и в любви, и в сексе. Все стараются делать вид, что они в самом деле имеются, а мне это кажется таким скучным! Вот вы, Винни, например, что, по-вашему, нормальная любовь? Гетеросексуальная? А что такое нормальный секс, когда вы замужем? Он бывает у вас раз в неделю? Вы предпочитаете миссионерскую позу, на спине? Как бы хотелось, чтобы тут присутствовал ваш муж Кути! Он мог бы поведать нам, что он думает по этому поводу. То есть, я хочу сказать, когда дело доходит до траханья, он придерживается консервативных или либеральных взглядов? А может, он радикал? Интересная мысль! Когда доходит до траханья, может ли отсутствующий тут полковник стать радикалом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231