Он так миролюбив, думала Гвен, такой легкий, такой веселый, такой… словом, не то что Окленд. И здесь она виновато спохватывалась, после чего, вздохнув, не могла не признать правды: Окленд был самым трудным из ее сыновей. Она любила его, но не понимала.
На снимке Мальчика Окленд стоит ближе к краю фотографии. Голова Окленда повернута в сторону, словно он сомневается в способностях брата или просто не хочет остаться на снимке. Высокий юноша, более худой по сравнению с братьями, он аккуратен, элегантен, его осанка отличается продуманной и подчеркнутой небрежностью. Но Мальчик оказался неплохим фотографом и что-то смог уловить в Окленде – тень высокомерия, намек на триумф. И дело было не только в том, что Окленд выиграл эту партию, он вообще любит побеждать, и не мог скрыть своего торжества. На лицо Окленда падает свет, ветер взъерошил прекрасные густые, чуть тронутые рыжиной волосы; его глаза – что самое примечательное на его сдержанной физиономии – совершенно разные по цвету: левый глаз – зелено-карий, а правый – ярко-зеленый.
Когда он был совсем маленьким, Гвен, радуясь, что этот ее сын не напоминает никого из членов семьи, наделяла его забавными прозвищами: она называла его своим подкидышем, своим Ариэлем, пока Дентон, которого выводили из себя эти сантименты, не положил им конец. Гвен не стала спорить, она всегда подчинялась Дентону, но в уединении своей комнаты или в детской она могла снова пользоваться ласковыми прозвищами.
Окленд был стремительным и ярким, странным и непредсказуемым, яростным и необычным. Он был создан как бы из стихий огня и воздуха, случалось, думала Гвен, в нем нет ничего от земли. Маленьким Окленд считался любимчиком матери. Она гордилась его сообразительностью, ей нравилось бывать вместе с ним, она выяснила – и это тронуло ее до глубины души, – насколько Окленд раним. Он вечно гнался за какой-то целью, стремясь получить как можно больше, он должен был все понять, и эта вечная гонка заставляла его нервничать и суетиться. Непостоянство, свойственное Окленду с младенчества, не давало ему покоя. Поняв это, Гвен обнаружила, что может успокаивать его не словами, не аргументами, они, как правило, были бесполезны, а просто своим присутствием.
– Ах, Окленд, – говорила она, – ты не можешь одолеть весь мир. – И брала его на руки, после чего он сразу успокаивался.
Тогда он был ребенком. Потом все изменилось. Может, когда Окленда послали в школу, может, когда родился последний из его братьев – Стини, внезапно, без всяких поводов, Окленд как-то отдалился от нее. Он больше не обращался к матери за утешением, и, когда ему минуло двенадцать, разрыв отношений между ними стал полным. Что бы он ни делал, он больше не доверял ей. Похоже, он боялся, что она осудит его, как он сам осуждал людей, думала Гвен, видя, что в сыне растут напряжение и отчужденность. Он никому не выказывал симпатий и не позволял себе расслабляться. Когда в его присутствии упоминалось о слабости человеческой натуры, Окленд лишь презрительно ухмылялся.
Гвен убеждала себя, что все дело в юношеской надменности, что это побочные следствия рано развившегося интеллекта, что это со временем пройдет, но, когда в ее жизни появился Эдди Шоукросс и Окленд решительно отказался принять его, это резануло Гвен по сердцу. Гвен попыталась примирить сына с Эдди. Она давала ему книги Шоукросса, а потом молча страдала, когда Окленд безжалостно объяснял ей, почему считает их плохими; она пыталась хотя бы в течение первого года как-то свести их, но затем отказалась от своих намерений. Ей пришло в голову, что Окленд все знает, что он ничуть не обманывается по поводу истинной сути их отношений. Тут Гвен в самом деле перепугалась. Окленд осуждал не столько мир в целом, увидела она, сколько ее, свою мать. Он осуждал ее и скорее всего считал недостаточно умной.
«Я могу потерять сына», – порой думала Гвен, готовая разразиться слезами, и ей хотелось привлечь Окленда, все ему рассказать, все объяснить. Опасаясь его реакции, она никогда этого не делала. Она понимала, что Окленд может вернуться к ней, но за это нужно заплатить определенную цену, то есть потерять Шоукросса. Чтобы обрести уважение и доверие сына, необходимо принести в жертву любовника, а этого Гвен, при всей своей заботе и беспокойстве из-за Окленда, не могла заставить себя сделать. Она любила Шоукросса, она не могла расстаться с ним, и этого ее сын не желал понимать. Окленд, убеждала себя Гвен, слишком замкнут: в его мире нет места чувствам.
В этом смысле Гвен была полностью не права, потому что Окленд сам был влюблен. В прошлом году его вселенная нашла себе место для любви, но он не говорил на эту тему ни с матерью, ни с кем-либо вообще. Окленд скрывал свою любовь от посторонних взглядов за завесой сарказма и безразличия.
Тем не менее на снимке Мальчика было ясно видно все, что Окленд так старательно скрывал. Взмахнув крокетным молотком, он опустил его и застыл в таком положении, хотя терпеть не мог сохранять неподвижность, а бесконечное фотографирование Мальчика выводило его из себя. Благодушный Фредди, невнимательный Окленд.
– Не шевелись! – приказал Мальчик, и камера зажурчала.
– Какой день! Какой день! Какой день! – заорал Окленд, когда экспозиция наконец кончилась и он бросился на землю, во весь рост вытянувшись на траве.
Фредди и Мальчик наблюдали за ним, когда он лежал лицом к небу, раскинув руки, с восторженным выражением лица.
Фредди ухмыльнулся. Мальчик, складывавший свой треножник, уставился на Окленда. По его мнению, у Окленда слишком быстро меняется настроение. Он то воспаряет к небесам, то падает в преисподнюю, слишком легко переходит от возвышенного к низменному.
– Ох, ради Бога, Окленд, – сказал он, беря сложенный штатив под мышку. – Стоит ли тебе быть таким экстравагантным?
– Не то, – ответил Окленд, даже не глядя в сторону брата. – Не то, не то, не то! Я вовсе не экстравагантный; я… непоколебимый. – Он произнес это слово, обращаясь то ли к братьям, то ли к небу, то ли к себе самому.
Ответом Фредди был дружеский тычок; Мальчик отреагировал, собравшись уходить. Миновав площадку, он на самом краю оглянулся. Окленд по-прежнему не шевелился; он лежал на спине и смотрел на солнце, но выражение лица у него изменилось, стало строгим и серьезным.
* * *
Мальчик сделал много других фотографий в тот решающий день.
Вот на одной из них изображена гостья дома, миссис Хьюард-Вест, в свое время любовница короля. Она выходит из машины. Вся в мехах, в огромной шляпе с вуалью, которую надевали во время таких поездок, но сейчас она ее приподняла. Рядом еще одна гостья – Джейн Канингхэм. «Дурнушка Джейн», как ее грубовато называли в то время. Одна из самых богатых наследниц своего времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
На снимке Мальчика Окленд стоит ближе к краю фотографии. Голова Окленда повернута в сторону, словно он сомневается в способностях брата или просто не хочет остаться на снимке. Высокий юноша, более худой по сравнению с братьями, он аккуратен, элегантен, его осанка отличается продуманной и подчеркнутой небрежностью. Но Мальчик оказался неплохим фотографом и что-то смог уловить в Окленде – тень высокомерия, намек на триумф. И дело было не только в том, что Окленд выиграл эту партию, он вообще любит побеждать, и не мог скрыть своего торжества. На лицо Окленда падает свет, ветер взъерошил прекрасные густые, чуть тронутые рыжиной волосы; его глаза – что самое примечательное на его сдержанной физиономии – совершенно разные по цвету: левый глаз – зелено-карий, а правый – ярко-зеленый.
Когда он был совсем маленьким, Гвен, радуясь, что этот ее сын не напоминает никого из членов семьи, наделяла его забавными прозвищами: она называла его своим подкидышем, своим Ариэлем, пока Дентон, которого выводили из себя эти сантименты, не положил им конец. Гвен не стала спорить, она всегда подчинялась Дентону, но в уединении своей комнаты или в детской она могла снова пользоваться ласковыми прозвищами.
Окленд был стремительным и ярким, странным и непредсказуемым, яростным и необычным. Он был создан как бы из стихий огня и воздуха, случалось, думала Гвен, в нем нет ничего от земли. Маленьким Окленд считался любимчиком матери. Она гордилась его сообразительностью, ей нравилось бывать вместе с ним, она выяснила – и это тронуло ее до глубины души, – насколько Окленд раним. Он вечно гнался за какой-то целью, стремясь получить как можно больше, он должен был все понять, и эта вечная гонка заставляла его нервничать и суетиться. Непостоянство, свойственное Окленду с младенчества, не давало ему покоя. Поняв это, Гвен обнаружила, что может успокаивать его не словами, не аргументами, они, как правило, были бесполезны, а просто своим присутствием.
– Ах, Окленд, – говорила она, – ты не можешь одолеть весь мир. – И брала его на руки, после чего он сразу успокаивался.
Тогда он был ребенком. Потом все изменилось. Может, когда Окленда послали в школу, может, когда родился последний из его братьев – Стини, внезапно, без всяких поводов, Окленд как-то отдалился от нее. Он больше не обращался к матери за утешением, и, когда ему минуло двенадцать, разрыв отношений между ними стал полным. Что бы он ни делал, он больше не доверял ей. Похоже, он боялся, что она осудит его, как он сам осуждал людей, думала Гвен, видя, что в сыне растут напряжение и отчужденность. Он никому не выказывал симпатий и не позволял себе расслабляться. Когда в его присутствии упоминалось о слабости человеческой натуры, Окленд лишь презрительно ухмылялся.
Гвен убеждала себя, что все дело в юношеской надменности, что это побочные следствия рано развившегося интеллекта, что это со временем пройдет, но, когда в ее жизни появился Эдди Шоукросс и Окленд решительно отказался принять его, это резануло Гвен по сердцу. Гвен попыталась примирить сына с Эдди. Она давала ему книги Шоукросса, а потом молча страдала, когда Окленд безжалостно объяснял ей, почему считает их плохими; она пыталась хотя бы в течение первого года как-то свести их, но затем отказалась от своих намерений. Ей пришло в голову, что Окленд все знает, что он ничуть не обманывается по поводу истинной сути их отношений. Тут Гвен в самом деле перепугалась. Окленд осуждал не столько мир в целом, увидела она, сколько ее, свою мать. Он осуждал ее и скорее всего считал недостаточно умной.
«Я могу потерять сына», – порой думала Гвен, готовая разразиться слезами, и ей хотелось привлечь Окленда, все ему рассказать, все объяснить. Опасаясь его реакции, она никогда этого не делала. Она понимала, что Окленд может вернуться к ней, но за это нужно заплатить определенную цену, то есть потерять Шоукросса. Чтобы обрести уважение и доверие сына, необходимо принести в жертву любовника, а этого Гвен, при всей своей заботе и беспокойстве из-за Окленда, не могла заставить себя сделать. Она любила Шоукросса, она не могла расстаться с ним, и этого ее сын не желал понимать. Окленд, убеждала себя Гвен, слишком замкнут: в его мире нет места чувствам.
В этом смысле Гвен была полностью не права, потому что Окленд сам был влюблен. В прошлом году его вселенная нашла себе место для любви, но он не говорил на эту тему ни с матерью, ни с кем-либо вообще. Окленд скрывал свою любовь от посторонних взглядов за завесой сарказма и безразличия.
Тем не менее на снимке Мальчика было ясно видно все, что Окленд так старательно скрывал. Взмахнув крокетным молотком, он опустил его и застыл в таком положении, хотя терпеть не мог сохранять неподвижность, а бесконечное фотографирование Мальчика выводило его из себя. Благодушный Фредди, невнимательный Окленд.
– Не шевелись! – приказал Мальчик, и камера зажурчала.
– Какой день! Какой день! Какой день! – заорал Окленд, когда экспозиция наконец кончилась и он бросился на землю, во весь рост вытянувшись на траве.
Фредди и Мальчик наблюдали за ним, когда он лежал лицом к небу, раскинув руки, с восторженным выражением лица.
Фредди ухмыльнулся. Мальчик, складывавший свой треножник, уставился на Окленда. По его мнению, у Окленда слишком быстро меняется настроение. Он то воспаряет к небесам, то падает в преисподнюю, слишком легко переходит от возвышенного к низменному.
– Ох, ради Бога, Окленд, – сказал он, беря сложенный штатив под мышку. – Стоит ли тебе быть таким экстравагантным?
– Не то, – ответил Окленд, даже не глядя в сторону брата. – Не то, не то, не то! Я вовсе не экстравагантный; я… непоколебимый. – Он произнес это слово, обращаясь то ли к братьям, то ли к небу, то ли к себе самому.
Ответом Фредди был дружеский тычок; Мальчик отреагировал, собравшись уходить. Миновав площадку, он на самом краю оглянулся. Окленд по-прежнему не шевелился; он лежал на спине и смотрел на солнце, но выражение лица у него изменилось, стало строгим и серьезным.
* * *
Мальчик сделал много других фотографий в тот решающий день.
Вот на одной из них изображена гостья дома, миссис Хьюард-Вест, в свое время любовница короля. Она выходит из машины. Вся в мехах, в огромной шляпе с вуалью, которую надевали во время таких поездок, но сейчас она ее приподняла. Рядом еще одна гостья – Джейн Канингхэм. «Дурнушка Джейн», как ее грубовато называли в то время. Одна из самых богатых наследниц своего времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231