От прикосновения его руки Констанца закрыла глаза. Она беспокойно задвигалась в постели, пытаясь устроиться поудобнее, затем затихла. Окленд отодвинулся от нее, тихо встал и в задумчивости прошелся по комнате. Мгновение спустя дыхание Констанцы стало ровным. Не желая оставлять ее одну, он подошел к окну.
* * *
Исповедь Фредди потрясла Окленда, хотя он старался не выказать этого. Он был потрясен тем, что Фредди рассказал, и тем, о чем он не обмолвился. История Фредди прошла через внутреннюю цензуру, в ней были очевидные провалы. История брата не выходила из головы, он перебирал мысленно те факты, которыми Фредди поделился: то, что Шоукросс вел дневники, то, что Констанца и Фредди прочитали их, то, что Фредди знал об измене матери.
Окленд, некоторое время наблюдавший из окна, как затихает ливень, обернулся. Констанца спала, ее щеки пылали, волосы в беспорядке рассыпались по подушке. Она все еще ребенок, сказал себе Окленд и сразу же понял, что это не так. Констанца никогда не была похожа на обычных детей. Даже ее взгляд – настороженный и вызывающий, словно в ожидании внезапной обиды, – принадлежал гораздо более взрослому человеку.
Кто-то украл у нее детство. Окленд снова подошел к кровати. Констанца застонала, заметалась во сне, комкая простыни, и снова застонала.
Окленд прикоснулся к ней. Констанца шевельнулась и, когда его рука легла поверх ее, открыла глаза. Она смахнула упавшую на лицо прядь волос. Ее глаза, широко раскрытые, темные и непонимающие, были обращены к нему. Она постепенно приходила в себя.
– А, Окленд, это ты? Мне снился дурной сон. Ужасный сон. Возьми мою ладонь, сожми ее. Вот так, мне уже лучше. Не уходи, Окленд, посиди немного, поговори со мной.
– О чем ты хочешь со мной говорить? – Окленд заколебался, но все же сел в кресло возле кровати.
– О чем угодно, Окленд. Просто хочу слышать твой голос. Скажи, где сейчас все остальные?
– В опере со Штерном. Они скоро возвратятся. Здесь сиделка и Дженна – можно позвать их, если хочешь.
– Нет, не хочу. У сиделки такое угрюмое лицо. А Дженна все время суетится. За все то время, что я была в забытьи, она вышла замуж за Хеннеси?
– Пока нет. Отдыхай, Констанца. Хеннеси во Франции. Его призвали, разве ты не помнишь? Они скорее всего поженятся после войны.
– Не будем говорить о них. Я не хочу об этом слышать. – Констанца повернула голову на подушке. – Я ненавижу Хеннеси. И всегда его ненавидела. Он убивал жучков. Отрывал им лапки и засовывал в коробок, сам как-то раз мне показывал, когда я была маленькой.
– Отдыхай. И забудь о Хеннеси.
– У него в голове не все дома. Так Каттер Ноул говорит. Но я не верю. И никогда не верила. Я думаю, он умный. Умный и нелюдимый. И такой здоровый. Дженна, наверное, считает его красивым, да? Я тоже так думаю. Могучий, как дуб. Но он жуков убивал. И бабочек. И пауков. И моего отца убил, я так раньше думала.
– Констанца, прекрати. Не надо разговаривать, у тебя лихорадка. Полежи тихо.
– У меня лихорадка? А лоб горячий?
Она снова заворочалась на подушках. Окленд, подумав с тревогой, не вызвать ли сиделку, потрогал ладонью ее лоб. Он был сухой и чуть горячий.
– Видишь, никакой лихорадки вовсе нет. – Она откинулась на подушки, не сводя сосредоточенного взгляда с его лица. – Теперь я не думаю, что он убийца. Тогда я была моложе. Теперь я задаю себе вопрос: кому понадобились эти «парди»?
– Что понадобилось?
– Ружья Френсиса. Кто-то взял их. Они пропали, так мне сказал Френсис. Конечно, он мог и солгать. Он мог сам их припрятать.
– Констанца, я отправляюсь за сиделкой.
– Так ты, выходит, не знаешь о ружьях, Окленд? А я думала, тебе это известно. Или твоему отцу. Не зови сиделку. Подожди. Я скажу тебе одну ужасную вещь…
– Констанца!..
– Мой отец и твоя мать были любовниками. Это правда. Много лет подряд. Даже Френсис обнаружил это в конце концов. Он увидел их в тот самый день. Твою мать, которая поднималась в комнату к моему отцу. А Френсис как раз забыл что-то. Что же это было? Что-то нужное для его фотоаппарата, вот что!.. Да, он забыл это, вернулся в дом и как раз увидел: она закрывала дверь в Королевскую спальню. Френсис плакал тогда.
– Лежи спокойно.
– И Фредди тоже. Они оба плакали, такими вот слезами. А ты плакал, Окленд? О, нет – тебе уже все было известно. Конечно же, я и забыла. Окленд, моя голова просто раскалывается от боли. Сожми мою ладонь, еще крепче. Вот так. Видишь, я становлюсь тише.
– Констанца, это было очень давно, целых пять лет назад…
– Окленд, можешь признаться мне кое в чем? Только в одном – в ту ночь, в ночь его гибели, где ты был?
– На вечеринке, само собой.
– Да, а после этого? По словам Френсиса, он искал тебя, когда вечеринка закончилась. Он не мог уснуть, ему хотелось рассказать об увиденном. И он не смог тебя найти. Тебя не было ни в твоей комнате, ни внизу…
– Это Мальчик так сказал?
– Обмолвился как-то раз.
– Он не мог меня там найти. Меня там не было. Я был… с кем-то.
– С Дженной?
– Да. С этим покончено!
– Всю ночь?
– Да, всю ночь. Мы расстались, когда рассвело, и спать я уже не ложился.
– Всю ночь с Дженной… – Констанца глубоко вздохнула. Выражение боли и тревоги сошло с ее лица. Она откинулась на подушки. – Ну вот, видишь, ты меня успокоил. Я знала, что могу тебе доверять. Мне было так страшно.
– Констанца…
– Нет, честно. Я словно сбросила ужасный груз, который давил на плечи. А теперь он исчез. Ты исцелил меня, Окленд, исцелил дважды. Первый раз – на балконе и сейчас еще раз. Я этого не забуду, пока жива.
Она умолкла и взяла его руку в свою.
– Побудь еще немного. Поговори. Расскажи мне о чем-нибудь тихом, приятном. Тогда я смогу уснуть. Расскажи мне о своей работе, куда ты ходишь, кто твои друзья. Пожалуйста, Окленд, не уходи.
Окленд колебался, какое-то время ему инстинктивно хотелось позвать сиделку, оставить комнату, но и Констанца его притягивала. Он хотел уйти и не мог. Он огляделся и вдруг поймал себя на том, что обстановка в комнате убаюкивает его: тепло камина, красное покрывало, благотворная тишина. Глаза Констанцы безмолвно молили его остаться. Странный вечер, подумал он, как бы вне времени, вне его привычной жизни.
– Ну, хорошо, – начал он. – Моя работа невероятно скучна. Сплошная бумага: я читаю отчеты и пишу отчеты. Еще составляю меморандумы и посещаю заседания разных комитетов. На моем столе, дорогая Констанца, стоят два деревянных лотка: один по правую сторону стола, другой – по левую. И к концу рабочего дня я должен переложить все бумаги с левого в правый. Это все, чем я занимаюсь каждый день.
– Но ты же принимаешь решения?
– Я? На ближайшие десять лет не предвидится никаких решений. Я только даю рекомендации, а затем смотрю, как их не принимают в расчет.
– И это тебя не устраивает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
* * *
Исповедь Фредди потрясла Окленда, хотя он старался не выказать этого. Он был потрясен тем, что Фредди рассказал, и тем, о чем он не обмолвился. История Фредди прошла через внутреннюю цензуру, в ней были очевидные провалы. История брата не выходила из головы, он перебирал мысленно те факты, которыми Фредди поделился: то, что Шоукросс вел дневники, то, что Констанца и Фредди прочитали их, то, что Фредди знал об измене матери.
Окленд, некоторое время наблюдавший из окна, как затихает ливень, обернулся. Констанца спала, ее щеки пылали, волосы в беспорядке рассыпались по подушке. Она все еще ребенок, сказал себе Окленд и сразу же понял, что это не так. Констанца никогда не была похожа на обычных детей. Даже ее взгляд – настороженный и вызывающий, словно в ожидании внезапной обиды, – принадлежал гораздо более взрослому человеку.
Кто-то украл у нее детство. Окленд снова подошел к кровати. Констанца застонала, заметалась во сне, комкая простыни, и снова застонала.
Окленд прикоснулся к ней. Констанца шевельнулась и, когда его рука легла поверх ее, открыла глаза. Она смахнула упавшую на лицо прядь волос. Ее глаза, широко раскрытые, темные и непонимающие, были обращены к нему. Она постепенно приходила в себя.
– А, Окленд, это ты? Мне снился дурной сон. Ужасный сон. Возьми мою ладонь, сожми ее. Вот так, мне уже лучше. Не уходи, Окленд, посиди немного, поговори со мной.
– О чем ты хочешь со мной говорить? – Окленд заколебался, но все же сел в кресло возле кровати.
– О чем угодно, Окленд. Просто хочу слышать твой голос. Скажи, где сейчас все остальные?
– В опере со Штерном. Они скоро возвратятся. Здесь сиделка и Дженна – можно позвать их, если хочешь.
– Нет, не хочу. У сиделки такое угрюмое лицо. А Дженна все время суетится. За все то время, что я была в забытьи, она вышла замуж за Хеннеси?
– Пока нет. Отдыхай, Констанца. Хеннеси во Франции. Его призвали, разве ты не помнишь? Они скорее всего поженятся после войны.
– Не будем говорить о них. Я не хочу об этом слышать. – Констанца повернула голову на подушке. – Я ненавижу Хеннеси. И всегда его ненавидела. Он убивал жучков. Отрывал им лапки и засовывал в коробок, сам как-то раз мне показывал, когда я была маленькой.
– Отдыхай. И забудь о Хеннеси.
– У него в голове не все дома. Так Каттер Ноул говорит. Но я не верю. И никогда не верила. Я думаю, он умный. Умный и нелюдимый. И такой здоровый. Дженна, наверное, считает его красивым, да? Я тоже так думаю. Могучий, как дуб. Но он жуков убивал. И бабочек. И пауков. И моего отца убил, я так раньше думала.
– Констанца, прекрати. Не надо разговаривать, у тебя лихорадка. Полежи тихо.
– У меня лихорадка? А лоб горячий?
Она снова заворочалась на подушках. Окленд, подумав с тревогой, не вызвать ли сиделку, потрогал ладонью ее лоб. Он был сухой и чуть горячий.
– Видишь, никакой лихорадки вовсе нет. – Она откинулась на подушки, не сводя сосредоточенного взгляда с его лица. – Теперь я не думаю, что он убийца. Тогда я была моложе. Теперь я задаю себе вопрос: кому понадобились эти «парди»?
– Что понадобилось?
– Ружья Френсиса. Кто-то взял их. Они пропали, так мне сказал Френсис. Конечно, он мог и солгать. Он мог сам их припрятать.
– Констанца, я отправляюсь за сиделкой.
– Так ты, выходит, не знаешь о ружьях, Окленд? А я думала, тебе это известно. Или твоему отцу. Не зови сиделку. Подожди. Я скажу тебе одну ужасную вещь…
– Констанца!..
– Мой отец и твоя мать были любовниками. Это правда. Много лет подряд. Даже Френсис обнаружил это в конце концов. Он увидел их в тот самый день. Твою мать, которая поднималась в комнату к моему отцу. А Френсис как раз забыл что-то. Что же это было? Что-то нужное для его фотоаппарата, вот что!.. Да, он забыл это, вернулся в дом и как раз увидел: она закрывала дверь в Королевскую спальню. Френсис плакал тогда.
– Лежи спокойно.
– И Фредди тоже. Они оба плакали, такими вот слезами. А ты плакал, Окленд? О, нет – тебе уже все было известно. Конечно же, я и забыла. Окленд, моя голова просто раскалывается от боли. Сожми мою ладонь, еще крепче. Вот так. Видишь, я становлюсь тише.
– Констанца, это было очень давно, целых пять лет назад…
– Окленд, можешь признаться мне кое в чем? Только в одном – в ту ночь, в ночь его гибели, где ты был?
– На вечеринке, само собой.
– Да, а после этого? По словам Френсиса, он искал тебя, когда вечеринка закончилась. Он не мог уснуть, ему хотелось рассказать об увиденном. И он не смог тебя найти. Тебя не было ни в твоей комнате, ни внизу…
– Это Мальчик так сказал?
– Обмолвился как-то раз.
– Он не мог меня там найти. Меня там не было. Я был… с кем-то.
– С Дженной?
– Да. С этим покончено!
– Всю ночь?
– Да, всю ночь. Мы расстались, когда рассвело, и спать я уже не ложился.
– Всю ночь с Дженной… – Констанца глубоко вздохнула. Выражение боли и тревоги сошло с ее лица. Она откинулась на подушки. – Ну вот, видишь, ты меня успокоил. Я знала, что могу тебе доверять. Мне было так страшно.
– Констанца…
– Нет, честно. Я словно сбросила ужасный груз, который давил на плечи. А теперь он исчез. Ты исцелил меня, Окленд, исцелил дважды. Первый раз – на балконе и сейчас еще раз. Я этого не забуду, пока жива.
Она умолкла и взяла его руку в свою.
– Побудь еще немного. Поговори. Расскажи мне о чем-нибудь тихом, приятном. Тогда я смогу уснуть. Расскажи мне о своей работе, куда ты ходишь, кто твои друзья. Пожалуйста, Окленд, не уходи.
Окленд колебался, какое-то время ему инстинктивно хотелось позвать сиделку, оставить комнату, но и Констанца его притягивала. Он хотел уйти и не мог. Он огляделся и вдруг поймал себя на том, что обстановка в комнате убаюкивает его: тепло камина, красное покрывало, благотворная тишина. Глаза Констанцы безмолвно молили его остаться. Странный вечер, подумал он, как бы вне времени, вне его привычной жизни.
– Ну, хорошо, – начал он. – Моя работа невероятно скучна. Сплошная бумага: я читаю отчеты и пишу отчеты. Еще составляю меморандумы и посещаю заседания разных комитетов. На моем столе, дорогая Констанца, стоят два деревянных лотка: один по правую сторону стола, другой – по левую. И к концу рабочего дня я должен переложить все бумаги с левого в правый. Это все, чем я занимаюсь каждый день.
– Но ты же принимаешь решения?
– Я? На ближайшие десять лет не предвидится никаких решений. Я только даю рекомендации, а затем смотрю, как их не принимают в расчет.
– И это тебя не устраивает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231