Это понимание ознаменовало нашу последнюю встречу. Над пропастью, поверх потерь и смертей, мы сплели руки с Францем Якобом. Даже расстояние между жизнью и смертью не могло помешать нашим сердцам. «Дорогой Франц, – торжественно написала я в том последнем письме, – я всегда буду помнить тебя. Всю оставшуюся жизнь я буду вспоминать тебя каждый день».
И вот что странно – пятнадцатилетняя девочка могла быть совершенно искренней, но и куда более серьезные обещания забываются в коловращении жизни – я сдержала слово, данное Францу Якобу. Я никогда не забывала ни его, ни обещания, данного пропавшему мальчику. Но это было обещание, которое я дала сама себе. Я не рассказывала о нем Констанце – ни тогда, ни потом. Я держала его при себе.
Именно из-за Франца, думаю, я впервые почувствовала интерес к Розе Джерард, которая тоже была родом из Германии, и после смены религии ее можно было считать еврейкой. Таким образом, наверное, мертвые продолжают влиять на жизни тех, кому посчастливилось пережить их.
Впервые я услышала о Розе, когда мне было лет двенадцать или тринадцать и война еще продолжалась. В тот день Констанца заставила меня расстаться с человеком, который, как выяснилось, оказался последним из моих преподавателей. Меланхоличный и мрачный русский белоэмигрант, которому явно не везло в Нью-Йорке, был одним из многочисленных прирученных приятелей Констанцы. Констанца испытывала пристрастие к приметам старины, и на ее еженедельных приемах неизменно присутствовали величественные обнищавшие аристократы, влияние которых давно сошло на нет: сербские великие князья, ныне исполнявшие обязанности дворецких; обедневшие маркизы; графиня фон такая-то; герцогиня де такая-то; на приемы Констанцы являлась живая история – было слышно, как она гудела в прихожей.
Русского, который взялся обучать меня, звали Игорь. По натуре он был ленивым и вялым, поведение его определялось принципом «хватай и беги». В припадке энтузиазма первой недели он поведал мне много полезного: как отличать севрюгу от белуги, как приседать в реверансе, когда встречаешь русскую великую княгиню. Я узнала имена метрдотелей в лучших довоенных ресторанах Москвы – ресторанах, которые перестали существовать тридцать лет тому назад. Я поняла, что Игорь ненавидит большевиков.
Это было результатом первой вспышки; на вторую неделю я увидела, что Игорь уже потерял интерес ко мне. Порой, пробуждаясь от владевшей им меланхолии, он читал мне по-русски. Когда он понял, что я не понимаю ни слова, то смертельно оскорбился. Он счел это результатом плохого воспитания, как я думаю. Он перешел на французский, моргал, слушая мои запинающиеся ответы, и, снова впав в меланхолию, лишь махнул рукой, давая понять, что я могу просто читать.
Что я и сделала, погрузившись в чтение: таким образом проходили наши уроки. Я, которая вообще любила читать, сидела с Берти в углу; Игорь, предпочитавший подремывать, размещался в другом углу, попивая водку. Это устраивало нас обоих. Существовала единственная проблема: в апартаментах Констанцы, столь богатых во всех смыслах, почти не было книг.
– Ты точно как твой отец, – как-то сказала Констанца. – Окленд вечно читал. Виктория, что случилось со всеми его книгами? Теперь они твои. Вспомни библиотеку в Винтеркомбе.
– Их все упаковали и сложили на чердаке, – сказала я.
– Я пошлю за ними! – завелась Констанца. – Пруди напишет твоим слабоумным опекунам. Я добьюсь!..
Потребовалось несколько месяцев, чтобы морем прибыли книги, и за это время Констанца сделала для них святилище. Квартира у нее была огромная, и одну комнату превратили в библиотеку. Констанца сама декорировала ее, вдаваясь в мельчайшие детали. Мне даже не было позволено заглядывать в нее.
Настал день, когда можно было снять завесу тайны. Игоря, Берти и меня гордо допустили до блистательной комнаты. Все четыре стены от пола до потолка были заставлены книгами.
Я была очень тронута, что Констанца отдала ей столько времени, пошла на такие расходы. Даже Игорь не мог скрыть, насколько он поражен. Мы шли от полки к полке. Игорь гладил переплеты Шекспира. Я не могла оторваться от длинного ряда романов сэра Вальтера Скотта. Затем постепенно я стала осознавать что-то странное. Тут был полный набор названий, но в их расположении было что-то незнакомое. Все книги моей матери располагались в левой стороне комнаты, а отца – в правой. Одни и те же авторы были разделены: тут имел место настоящий литературный апартеид.
Я никак не отреагировала. Я не хотела обижать Констанцу. Игорь, у которого было сильно развито чувство самосохранения, тоже ничего не сказал. Констанца оставила нас. Книги справа от меня, книги слева: я получила урок.
В этой любопытной комнате я и работала каждый день, если чтение романов можно считать работой, и из этой же комнаты Констанца извлекла меня в тот день, когда я впервые услышала о Розе Джерард.
В тот день я читала «Убеждение»; я предпочла бы читать его и дальше, но требованиям Констанцы, пусть даже и продиктованным капризом, всегда приходилось подчиняться. Меня доставили в мастерскую Констанцы на Пятьдесят седьмой стрит. Со мной проконсультировались относительно расцветки куска шелка, а потом я была забыта. Такое случалось. Только мисс Марпрудер поглядывала на меня. Она перебирала свои бумаги, подмигивала мне и даже махала рукой. Телефоны звенели, носилась Констанца. Мне нравилось бывать здесь, когда я могла смотреть, слушать и учиться.
На звонок Розы Джерард ответила ассистентка, элегантная выразительная женщина.
– О, – сказала она, – миссис Джерард! – Наступило молчание.
Все обменялись взглядами. Ассистентка, я заметила, держала трубку в трех дюймах от уха. Она практически не участвовала в разговоре. Из наушника доносились вопли и крики. Когда трубка наконец легла на рычаг, Констанца громко сосчитала вслух до десяти.
– Только не говорите мне, – сказала она. – Желтая спальня?
– Нет, мисс Шоукросс. Хуже. Она переезжает. Она купила другой дом.
При этих словах ассистентка вставила сигарету в мундштук. Руки ее дрожали. Роза Джерард, поняла я, действовала на людей подобным сокрушительным образом.
– В седьмой раз?
– Нет, мисс Шоукросс. В восьмой. – Она передернулась. – Я могу попытаться отделаться от нее.
– Отделаться? У вас это не получится. Роза Джерард – это факт бытия. С таким же успехом вы можете пытаться остановить ураган в Карибском море.
– Связаться с ней, мисс Шоукросс? Она сказала…
– Думаю, скоро вы поймете, что в этом нет необходимости, – натянуто улыбнулась Констанца. – Подождите. Как я прикидываю, секунд двадцать.
Мы застыли в ожидании. Прошло двадцать секунд; секретарша издала нервный смешок. Прошло тридцать секунд, и телефон залился трелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231