Еще надо было куда-то определить двоих гостей: Эго Фаррела и Джеймса Данбара, друга Мальчика из Сэндкерста, а теперь собрата-офицера. Помпезный молодой человек с моноклем в глазу, он был наследником одного из крупнейших имений в Шотландии. Фаррела поставили возле Джейн, а Данбара – возле Мод: мужчины опустились на колено, чтобы придать композиции законченный вид. Мод явно затеняла лицо Данбара своим зонтиком. Композицию можно было считать почти завершенной, поскольку сэр Монтегю Штерн остался в доме, ожидая срочных новостей. Для полноты картины не хватало только Констанцы.
Мальчик суетился возле фотоаппарата. Мод жаловалась, что солнце светит ей прямо в глаза. Фредди, которому не терпелось скорее развернуть свои подарки, начал громко возмущаться. Наконец появилась Констанца и уселась прямо в центре группы, перед Фредди. Фредди был высокий, а Констанца, наоборот, маленькая, – вот теперь все складывалось просто идеально. Мальчик исчез под накидкой фотоаппарата.
– Улыбка! – скомандовал он, высунув руку, готовый нажать кнопку вспышки.
Все улыбнулись. Фредди, склонившись, положил руки на плечи Констанцы. Она что-то прошептала ему, и Фредди улыбнулся в ответ.
Мальчик появился из-под накидки:
– Я не могу снимать, когда вы разговариваете.
– Извини, Френсис.
Мальчик снова спрятался за фотоаппаратом. Вспыхнул магний, щелкнул «Видекс», и фото было сделано. Оно цело до сих пор, только пожелтело и края обтрепались – в одном из наших старых альбомов. Это единственная фотография, на которой я видела Констанцу с моей семьей в Винтеркомбе.
Констанца держит в руках Флосса, смотрит прямо в объектив, ее волосы растрепаны, пальцы унизаны кольцами. Констанца любила позировать. «Посмотришь на фотографию, – говорила она, – и поймешь, что ты есть на самом деле».
* * *
Фредди любил получать подарки. Приятно находиться в центре внимания, при этом не соревнуясь с изысканностью манер Стини или умом Окленда. Пока Мальчик распаковывал еду, прихваченную с собой на пикник, перед Фредди уже высилась целая груда самых замечательных подарков. Последним он развернул сверток, полученный от Констанцы. В нем оказался шотландский шелковый галстук ручной работы. Такому позавидовал бы, наверное, даже сэр Монтегю. Фредди в нерешительности смотрел на него.
– Не беспокойся, – прошептала Констанца, – это только первая часть подарка. Я приготовила еще кое-что. Увидишь позже…
Эти слова молнией мелькнули в голове Фредди, на что, очевидно, и рассчитывала Констанца. «Еще кое-что, позже» – Фредди уже начал беспокоиться.
– Констанца, – строгим тоном спросил Мальчик, – тебе дать кусочек лосося или цыпленка? – Оторвавшись от корзины с припасами для пикника, он взглянул на нее, словно требуя ответственного нравственного выбора между добром и злом, спасением или проклятием.
– Думаю, лосось будет лучше, Френсис, – беспечно ответила Констанца и устроилась поудобнее в тени березки.
Было очень жарко, земля дышала влажными испарениями, гладь озера застыла, словно зеркало. Фредди с аппетитом перепробовал все, что в Винтеркомбе обычно брали с собой на пикник: яйца, фаршированного лосося, заливного цыпленка, который от жары уже начал растекаться, попробовал малины и съел кусок яблочного пирога. Потом выпил по случаю своего дня рождения розового шампанского.
Приятное умиротворение разливалось по всему его телу. Фредди надвинул на глаза соломенную шляпу и привалился к пригретому бугорку.
Перед пикником Окленд переговорил с каждым из приглашенных, попросил в разговорах не касаться войны – эта тема сильно расстраивала Гвен. Может быть, все только и думали, что о войне, но договоренность сработала – никто о ней не обмолвился и словом. До Фредди сквозь полудрему долетали обрывки беседы: Дентон говорил о Шотландии и лососях, Гвен и Мод обсуждали фасоны платьев, Окленд и Джейн делились впечатлениями о книге, которую только что оба прочитали. Стини набрасывал зарисовки семейной группы, попутно комментируя то, что у него выходило. Фредди прикрыл глаза. Уголек в руках Стини царапал по бумаге, и Фредди вдруг показалось, что это слова, оброненные Констанцей, скребутся у него в голове, как мышь за печкой. Сама же Констанца – он наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки – принялась за Джеймса Данбара.
Приятель Мальчика был для этого не самым податливым материалом, но Констанца не отступалась. Словно будущая пианистка за отработкой гамм, она охотно бралась тренировать свои чары, как не раз замечал Фредди, на самых толстокожих субъектах.
Несколько позже Мальчик, который тоже следил за происходящим, затеял игру: обстругав ветку, он кидал ее, а Флосс бросался за ней следом. У него, впрочем, не было ни выучки, ни послушания дрессированной собаки. Схватив ветку, он не приносил ее назад, а начинал трепать, играться, разгрызать в мелкие щепки.
Констанца вытянулась на траве и шлепнула Мальчика по руке:
– Френсис! Не делай этого! Я повторяла тебе тысячу раз. Он начинает жевать щепки, а потом его тошнит.
– Извини. – Мальчик, казалось, не обратил внимания на резкость замечания.
Констанца отвернулась и снова принялась за Данбара. Это уже стало похоже на подлинный допрос.
– Скажите, – она положила свою унизанную кольцами руку на ладонь Данбара, – а вы хороший солдат? А Мальчик? А как становятся хорошими солдатами?
Данбар только теребил свой монокль, он был озадачен – подобный вопрос явно не приходил ему самому в голову. Он бросил взгляд в сторону Гвен и, решив, что она не услышит, вознамерился ответить.
– Ну, по-моему, – он прокашлялся, – думаю, благодаря храбрости.
– Я так и знала, что вы это скажете! – Констанца игриво надулась. – А можно чуточку поточнее? Нам, женщинам, не понять мужской храбрости. Наша храбрость, знаете ли, совершенно иная. Так что же делает человека храбрецом – отсутствие страха? Или просто тупость?
Данбар, похоже, не понял подоплеки вопроса. Окленд же, услышав эту реплику, только ухмыльнулся. А Мальчик, заметив, что Констанца опять повернулась к нему спиной, снова бросил ветку собаке, на этот раз потолще.
– Нет, конечно же, не тупость, – продолжала Констанца и победоносно улыбнулась Данбару. – Сама не знаю, почему мне подвернулось это слово. Отсутствие воображения – вот что я имела в виду. Я всегда была уверена, что у величайших героев просто отсутствовало воображение. Они, наверное, не хотели задумываться о таких ужасных вещах, как боль, страдания и смерть. И потому они так сильны. Как по-вашему?
Фредди заметил, что, сказав «сильны», Констанца снова положила ладонь на руку Данбара. Он выглядел смущенным, трепал ремешок монокля, тяжело вздохнул, явно не принимая этот аргумент. Впрочем, догадался Фредди, вопрос адресован был вовсе не ему, а Окленду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Мальчик суетился возле фотоаппарата. Мод жаловалась, что солнце светит ей прямо в глаза. Фредди, которому не терпелось скорее развернуть свои подарки, начал громко возмущаться. Наконец появилась Констанца и уселась прямо в центре группы, перед Фредди. Фредди был высокий, а Констанца, наоборот, маленькая, – вот теперь все складывалось просто идеально. Мальчик исчез под накидкой фотоаппарата.
– Улыбка! – скомандовал он, высунув руку, готовый нажать кнопку вспышки.
Все улыбнулись. Фредди, склонившись, положил руки на плечи Констанцы. Она что-то прошептала ему, и Фредди улыбнулся в ответ.
Мальчик появился из-под накидки:
– Я не могу снимать, когда вы разговариваете.
– Извини, Френсис.
Мальчик снова спрятался за фотоаппаратом. Вспыхнул магний, щелкнул «Видекс», и фото было сделано. Оно цело до сих пор, только пожелтело и края обтрепались – в одном из наших старых альбомов. Это единственная фотография, на которой я видела Констанцу с моей семьей в Винтеркомбе.
Констанца держит в руках Флосса, смотрит прямо в объектив, ее волосы растрепаны, пальцы унизаны кольцами. Констанца любила позировать. «Посмотришь на фотографию, – говорила она, – и поймешь, что ты есть на самом деле».
* * *
Фредди любил получать подарки. Приятно находиться в центре внимания, при этом не соревнуясь с изысканностью манер Стини или умом Окленда. Пока Мальчик распаковывал еду, прихваченную с собой на пикник, перед Фредди уже высилась целая груда самых замечательных подарков. Последним он развернул сверток, полученный от Констанцы. В нем оказался шотландский шелковый галстук ручной работы. Такому позавидовал бы, наверное, даже сэр Монтегю. Фредди в нерешительности смотрел на него.
– Не беспокойся, – прошептала Констанца, – это только первая часть подарка. Я приготовила еще кое-что. Увидишь позже…
Эти слова молнией мелькнули в голове Фредди, на что, очевидно, и рассчитывала Констанца. «Еще кое-что, позже» – Фредди уже начал беспокоиться.
– Констанца, – строгим тоном спросил Мальчик, – тебе дать кусочек лосося или цыпленка? – Оторвавшись от корзины с припасами для пикника, он взглянул на нее, словно требуя ответственного нравственного выбора между добром и злом, спасением или проклятием.
– Думаю, лосось будет лучше, Френсис, – беспечно ответила Констанца и устроилась поудобнее в тени березки.
Было очень жарко, земля дышала влажными испарениями, гладь озера застыла, словно зеркало. Фредди с аппетитом перепробовал все, что в Винтеркомбе обычно брали с собой на пикник: яйца, фаршированного лосося, заливного цыпленка, который от жары уже начал растекаться, попробовал малины и съел кусок яблочного пирога. Потом выпил по случаю своего дня рождения розового шампанского.
Приятное умиротворение разливалось по всему его телу. Фредди надвинул на глаза соломенную шляпу и привалился к пригретому бугорку.
Перед пикником Окленд переговорил с каждым из приглашенных, попросил в разговорах не касаться войны – эта тема сильно расстраивала Гвен. Может быть, все только и думали, что о войне, но договоренность сработала – никто о ней не обмолвился и словом. До Фредди сквозь полудрему долетали обрывки беседы: Дентон говорил о Шотландии и лососях, Гвен и Мод обсуждали фасоны платьев, Окленд и Джейн делились впечатлениями о книге, которую только что оба прочитали. Стини набрасывал зарисовки семейной группы, попутно комментируя то, что у него выходило. Фредди прикрыл глаза. Уголек в руках Стини царапал по бумаге, и Фредди вдруг показалось, что это слова, оброненные Констанцей, скребутся у него в голове, как мышь за печкой. Сама же Констанца – он наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки – принялась за Джеймса Данбара.
Приятель Мальчика был для этого не самым податливым материалом, но Констанца не отступалась. Словно будущая пианистка за отработкой гамм, она охотно бралась тренировать свои чары, как не раз замечал Фредди, на самых толстокожих субъектах.
Несколько позже Мальчик, который тоже следил за происходящим, затеял игру: обстругав ветку, он кидал ее, а Флосс бросался за ней следом. У него, впрочем, не было ни выучки, ни послушания дрессированной собаки. Схватив ветку, он не приносил ее назад, а начинал трепать, играться, разгрызать в мелкие щепки.
Констанца вытянулась на траве и шлепнула Мальчика по руке:
– Френсис! Не делай этого! Я повторяла тебе тысячу раз. Он начинает жевать щепки, а потом его тошнит.
– Извини. – Мальчик, казалось, не обратил внимания на резкость замечания.
Констанца отвернулась и снова принялась за Данбара. Это уже стало похоже на подлинный допрос.
– Скажите, – она положила свою унизанную кольцами руку на ладонь Данбара, – а вы хороший солдат? А Мальчик? А как становятся хорошими солдатами?
Данбар только теребил свой монокль, он был озадачен – подобный вопрос явно не приходил ему самому в голову. Он бросил взгляд в сторону Гвен и, решив, что она не услышит, вознамерился ответить.
– Ну, по-моему, – он прокашлялся, – думаю, благодаря храбрости.
– Я так и знала, что вы это скажете! – Констанца игриво надулась. – А можно чуточку поточнее? Нам, женщинам, не понять мужской храбрости. Наша храбрость, знаете ли, совершенно иная. Так что же делает человека храбрецом – отсутствие страха? Или просто тупость?
Данбар, похоже, не понял подоплеки вопроса. Окленд же, услышав эту реплику, только ухмыльнулся. А Мальчик, заметив, что Констанца опять повернулась к нему спиной, снова бросил ветку собаке, на этот раз потолще.
– Нет, конечно же, не тупость, – продолжала Констанца и победоносно улыбнулась Данбару. – Сама не знаю, почему мне подвернулось это слово. Отсутствие воображения – вот что я имела в виду. Я всегда была уверена, что у величайших героев просто отсутствовало воображение. Они, наверное, не хотели задумываться о таких ужасных вещах, как боль, страдания и смерть. И потому они так сильны. Как по-вашему?
Фредди заметил, что, сказав «сильны», Констанца снова положила ладонь на руку Данбара. Он выглядел смущенным, трепал ремешок монокля, тяжело вздохнул, явно не принимая этот аргумент. Впрочем, догадался Фредди, вопрос адресован был вовсе не ему, а Окленду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231