увеселительная прогулка по послевоенной Германии не была в списке его предпочтений.
Я густо покраснела. Френк Джерард встал и уплатил по счету. В нем не было ни следа, что он сожалеет об этом выговоре или о тоне, с каким он был сделан. Более того, казалось, что он старается как можно быстрее избавиться от моего общества. Выйдя из ресторанчика, мы двинулись быстрым шагом. Я поспешила сказать, что должна присоединиться к компании Констанцы; он же ответил, что ему необходимо вернуться в свою гостиницу.
Рядом с баром «Гарри» был причал для речных такси. Френк взялся меня проводить. Униженная и смущенная, я не нашла в себе сил возразить. Мы шли в молчании. В конце улицы, которая вела к бару, он остановился.
На расстоянии я видела фигуры Констанцы и ее спутников, стоявших спиной к нам. Конрад Виккерс о чем-то разглагольствовал и жестикулировал; Констанца смеялась; близнецы Дайнем с ленивой живописностью прислонились к стене. Розы с ними не было. Пока мы стояли здесь, до нас донеслись обрывки слов Конрада Виккерса.
Меня сразу же охватило ужасное ощущение, что он обсуждал Розу.
– Тринадцатый дом, – услышали мы. – Скажи мне, дорогая, как ты можешь все это выносить? А это платье! Словно большой красный почтовый ящик. Передвижной. Ходячий. Ужасно! Похоже, ты сказала, что она вдова? Она не может быть вдовой. Она веселая вдова – вот кто она такая.
Я попыталась отойти, чтобы мы оба оказались вне пределов его голоса, но не подлежало сомнению, что Френк Джерард услышал оценку своей матери. Он сделал несколько шагов и резко повернулся с жестким, напряженным лицом.
– Сказать вам, почему она носит такое платье? Это красное платье? – У него был сдавленный от гнева голос. – Сегодня годовщина ее свадьбы. Красный был любимым цветом Макса. Поэтому сегодня она и надела красное платье…
– Я понимаю. Прошу вас…
– Понимаете?
– Конечно.
– Вы уверены? – сарказм был безошибочен. – Кроме того, этот человек ведь ваш приятель, не так ли? Конрад Виккерс. И близнецы Ван Дайнем. Ваши обычные спутники в поездках. Ваши близкие друзья…
– Порой я в самом деле путешествую с ними, но на деле они друзья Констанцы. То есть…
– Бобси Ван Дайнем – приятель вашей крестной матери? – Слово «приятель» звучало оскорбительно. Я не знаю, имел ли он в виду отношения Бобси с моей крестной матерью или со мной?
– Нет, не совсем. Он и мой приятель. И я знаю Конрада с детских лет. Он порой позволяет себе преувеличения, но…
– Преувеличения? Ах, да. И к тому же злобные.
– Он прекрасный фотограф, Френк…
Я остановилась. Я призналась себе – в первый раз! – что Виккерс, мастерство которого Констанца постоянно воспевала, был человеком, который мне решительно не нравился. Я могла это сказать, но сдержалась. Я испытывала искушение отделить себя от Виккерса, но это было бы дешевкой. Кроме того, я понимала, что это бессмысленно, ибо по выражению лица Френка Джерарда было видно, что, по его мнению, мы с Виккерсом одним миром мазаны.
Он смотрел в пространство улицы, сжав руки в кулаки, и скулы его были покрыты гневным густым румянцем. На мгновение я испугалась, что он сейчас двинется по улице, столкнется с Виккерсом и даже, возможно, ударит его. Но с выражением омерзения он лишь гневно пожал плечами.
Теперь-то я знала, что его реакция была гораздо более сложной, чем мне тогда показалось, что тут было место и ревности и что его гнев был направлен не только против Виккерса. Тогда я этого не понимала. Смущенная и растерянная, чувствуя, как я теряю что-то важное, чего я еще не могла определить, я сделала шаг вперед. Я назвала его по имени. Кажется, я отдернула руку. Речное такси приближалось. Френк Джерард повернулся ко мне.
– Сколько вам лет? – спросил он.
Когда я ответила, что двадцать пять, он промолчал. Я и так знала, что он подумал. В двадцать пять лет я должна быть достаточно взрослой, чтобы самой выносить суждения.
«Вырастайте», – он мог сказать это слово. Вместо того он вежливо, но холодно проронил: «Прощайте». Я могла бы сказать ему тогда и через несколько лет решилась: я стараюсь. Но трудно становиться взрослой, тяжело высвобождаться. Констанца любила меня как ребенка, Констанце хотелось, чтобы я оставалась ребенком.
* * *
– Перестань расти, – могла она сказать мне, когда я вытянулась до пяти футов и десяти дюймов, после чего, слава Богу, расти перестала.
– Не расти так быстро, – полунасмешливо, полусерьезно могла она кричать мне, а я, отчаянно стараясь ублажить ее, была готова это сделать, если бы могла.
– Ох, ты делаешь меня прямо лилипуткой, – могла пожаловаться она. – Это ужасно!
– Ты довольно высока для своих лет. – Это было едва ли не первое, что она сказала мне в тот день, когда я впервые оказалась в Нью-Йорке.
Мы стояли в том зеркальном холле, глядя на наши отражения, пока Дженна молча ждала рядом. Несколько дней я провела на океанском лайнере. В первый раз в жизни я оказалась в лифте. Я все еще чувствовала, как все вокруг меня движется, ковер под ногами ходил волнами.
– Сколько Викторий ты видишь? – сказала моя новообретенная крестная мать. Она улыбнулась. – И сколько Констанций?
Я сосчитала шесть. Пересчитала и обнаружила уже восемь. Констанца покачала головой. Она сказала, что их количество бесконечно. «Ты довольно высока для своих лет», – сказала она. Я посмотрела на наши отражения. В свои восемь лет я уже достигала до плеча своей крестной матери. Она была тоненькая и превосходно сложена. Я еще подумала, почему рост может быть причиной для огорчения. Но в ее голосе были нотки сожаления. Она взяла меня за руку и из холла провела в огромную гостиную. Из ее окон я видела верхушки крон. Я подумала: мы как в гнезде на верхушке дерева. Гнездо покачивалось под ногами.
– Ты должна познакомиться с Мэтти, – сказала Констанца, и Мэтти в белом платье и белых туфлях вышла вперед. Она была первой черной женщиной, которую я увидела. Я не могла оторвать глаз от кожи Мэтти. В ее черноте был красноватый оттенок, как на кожице винограда из теплицы. У нее были такие круглые и блестящие щеки, что казались отполированными; она была ужасно толстой. Когда она улыбалась, зубы у нее были белее белого. Комната поплыла у меня перед глазами.
– Как две горошины из одного стручка, – произнесла Мэтти загадочную фразу. – Точно, как вы и говорили.
Она размахивала руками, когда говорила. На столике рядом с ней стояла фотография моего отца. Я знала ее: точно такая же стояла на ночном столике моей матери. На ней был изображен мой отец в давние времена, беззаботно взмахнувший крокетным молотком. Я уставилась на снимок. Я подумала о моем отце и моей матери, которых оставила далеко в Винтеркомбе. Они были мертвы.
В комнату вошел огромный черный медведь, он лизнул мне руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Я густо покраснела. Френк Джерард встал и уплатил по счету. В нем не было ни следа, что он сожалеет об этом выговоре или о тоне, с каким он был сделан. Более того, казалось, что он старается как можно быстрее избавиться от моего общества. Выйдя из ресторанчика, мы двинулись быстрым шагом. Я поспешила сказать, что должна присоединиться к компании Констанцы; он же ответил, что ему необходимо вернуться в свою гостиницу.
Рядом с баром «Гарри» был причал для речных такси. Френк взялся меня проводить. Униженная и смущенная, я не нашла в себе сил возразить. Мы шли в молчании. В конце улицы, которая вела к бару, он остановился.
На расстоянии я видела фигуры Констанцы и ее спутников, стоявших спиной к нам. Конрад Виккерс о чем-то разглагольствовал и жестикулировал; Констанца смеялась; близнецы Дайнем с ленивой живописностью прислонились к стене. Розы с ними не было. Пока мы стояли здесь, до нас донеслись обрывки слов Конрада Виккерса.
Меня сразу же охватило ужасное ощущение, что он обсуждал Розу.
– Тринадцатый дом, – услышали мы. – Скажи мне, дорогая, как ты можешь все это выносить? А это платье! Словно большой красный почтовый ящик. Передвижной. Ходячий. Ужасно! Похоже, ты сказала, что она вдова? Она не может быть вдовой. Она веселая вдова – вот кто она такая.
Я попыталась отойти, чтобы мы оба оказались вне пределов его голоса, но не подлежало сомнению, что Френк Джерард услышал оценку своей матери. Он сделал несколько шагов и резко повернулся с жестким, напряженным лицом.
– Сказать вам, почему она носит такое платье? Это красное платье? – У него был сдавленный от гнева голос. – Сегодня годовщина ее свадьбы. Красный был любимым цветом Макса. Поэтому сегодня она и надела красное платье…
– Я понимаю. Прошу вас…
– Понимаете?
– Конечно.
– Вы уверены? – сарказм был безошибочен. – Кроме того, этот человек ведь ваш приятель, не так ли? Конрад Виккерс. И близнецы Ван Дайнем. Ваши обычные спутники в поездках. Ваши близкие друзья…
– Порой я в самом деле путешествую с ними, но на деле они друзья Констанцы. То есть…
– Бобси Ван Дайнем – приятель вашей крестной матери? – Слово «приятель» звучало оскорбительно. Я не знаю, имел ли он в виду отношения Бобси с моей крестной матерью или со мной?
– Нет, не совсем. Он и мой приятель. И я знаю Конрада с детских лет. Он порой позволяет себе преувеличения, но…
– Преувеличения? Ах, да. И к тому же злобные.
– Он прекрасный фотограф, Френк…
Я остановилась. Я призналась себе – в первый раз! – что Виккерс, мастерство которого Констанца постоянно воспевала, был человеком, который мне решительно не нравился. Я могла это сказать, но сдержалась. Я испытывала искушение отделить себя от Виккерса, но это было бы дешевкой. Кроме того, я понимала, что это бессмысленно, ибо по выражению лица Френка Джерарда было видно, что, по его мнению, мы с Виккерсом одним миром мазаны.
Он смотрел в пространство улицы, сжав руки в кулаки, и скулы его были покрыты гневным густым румянцем. На мгновение я испугалась, что он сейчас двинется по улице, столкнется с Виккерсом и даже, возможно, ударит его. Но с выражением омерзения он лишь гневно пожал плечами.
Теперь-то я знала, что его реакция была гораздо более сложной, чем мне тогда показалось, что тут было место и ревности и что его гнев был направлен не только против Виккерса. Тогда я этого не понимала. Смущенная и растерянная, чувствуя, как я теряю что-то важное, чего я еще не могла определить, я сделала шаг вперед. Я назвала его по имени. Кажется, я отдернула руку. Речное такси приближалось. Френк Джерард повернулся ко мне.
– Сколько вам лет? – спросил он.
Когда я ответила, что двадцать пять, он промолчал. Я и так знала, что он подумал. В двадцать пять лет я должна быть достаточно взрослой, чтобы самой выносить суждения.
«Вырастайте», – он мог сказать это слово. Вместо того он вежливо, но холодно проронил: «Прощайте». Я могла бы сказать ему тогда и через несколько лет решилась: я стараюсь. Но трудно становиться взрослой, тяжело высвобождаться. Констанца любила меня как ребенка, Констанце хотелось, чтобы я оставалась ребенком.
* * *
– Перестань расти, – могла она сказать мне, когда я вытянулась до пяти футов и десяти дюймов, после чего, слава Богу, расти перестала.
– Не расти так быстро, – полунасмешливо, полусерьезно могла она кричать мне, а я, отчаянно стараясь ублажить ее, была готова это сделать, если бы могла.
– Ох, ты делаешь меня прямо лилипуткой, – могла пожаловаться она. – Это ужасно!
– Ты довольно высока для своих лет. – Это было едва ли не первое, что она сказала мне в тот день, когда я впервые оказалась в Нью-Йорке.
Мы стояли в том зеркальном холле, глядя на наши отражения, пока Дженна молча ждала рядом. Несколько дней я провела на океанском лайнере. В первый раз в жизни я оказалась в лифте. Я все еще чувствовала, как все вокруг меня движется, ковер под ногами ходил волнами.
– Сколько Викторий ты видишь? – сказала моя новообретенная крестная мать. Она улыбнулась. – И сколько Констанций?
Я сосчитала шесть. Пересчитала и обнаружила уже восемь. Констанца покачала головой. Она сказала, что их количество бесконечно. «Ты довольно высока для своих лет», – сказала она. Я посмотрела на наши отражения. В свои восемь лет я уже достигала до плеча своей крестной матери. Она была тоненькая и превосходно сложена. Я еще подумала, почему рост может быть причиной для огорчения. Но в ее голосе были нотки сожаления. Она взяла меня за руку и из холла провела в огромную гостиную. Из ее окон я видела верхушки крон. Я подумала: мы как в гнезде на верхушке дерева. Гнездо покачивалось под ногами.
– Ты должна познакомиться с Мэтти, – сказала Констанца, и Мэтти в белом платье и белых туфлях вышла вперед. Она была первой черной женщиной, которую я увидела. Я не могла оторвать глаз от кожи Мэтти. В ее черноте был красноватый оттенок, как на кожице винограда из теплицы. У нее были такие круглые и блестящие щеки, что казались отполированными; она была ужасно толстой. Когда она улыбалась, зубы у нее были белее белого. Комната поплыла у меня перед глазами.
– Как две горошины из одного стручка, – произнесла Мэтти загадочную фразу. – Точно, как вы и говорили.
Она размахивала руками, когда говорила. На столике рядом с ней стояла фотография моего отца. Я знала ее: точно такая же стояла на ночном столике моей матери. На ней был изображен мой отец в давние времена, беззаботно взмахнувший крокетным молотком. Я уставилась на снимок. Я подумала о моем отце и моей матери, которых оставила далеко в Винтеркомбе. Они были мертвы.
В комнату вошел огромный черный медведь, он лизнул мне руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231