Мод не была уверена, но она чувствовала исходящую от него эманацию властности, и та носила эротический характер; у нее снова участилось сердцебиение.
Между ними воцарилось смущенное молчание; Мод посмотрела в темные глаза сэра Монтегю и отвела взгляд.
– В какой комнате вы будете спать сегодня? – спросил сэр Монтегю, и потому, что он задал вопрос таким образом, без вступлений и уверток, хотя прошло всего несколько часов после их знакомства, Мод сразу же ответила ему.
– Первая дверь налево, – тут же ответила Мод, – в восточном крыле.
– В двенадцать? – спросил сэр Монтегю, глянув на свои часы.
– Как вы нетерпеливы, – ответила Мод, касаясь его руки. – В половине первого.
* * *
– Через полчаса, – сказал Шоукросс. У него слегка заплетался язык. Он схватил Гвен за руку.
– Невозможно. Слишком рано.
– Тогда в полночь. Я удеру пораньше и буду тебя ждать. Ты придешь? Не испугаешься?
Гвен высвободила руку и огляделась. Конечно, она не испугается, она никогда не боялась. Ей уже доводилось встречаться с Эдди в лесу, в темноте, и если даже она боялась, прокладывая путь по неведомой во тьме тропинке, то страхи лишь усиливали удовольствие, которое она испытывала, оказываясь в объятиях Эдди.
– Безопасно ли там?
Гвен уставилась на Эдди, не понимая его вопроса.
– Безопасно ли там? – обеспокоенно повторил он. – А как же сторожа? Помнишь, твой муж говорил, что окрестности будут патрулироваться.
Это опасение вывело Гвен из себя: оно проистекало из робости, то есть того качества, которого Гвен предпочитала бы не видеть в своем любовнике.
– Не сегодня вечером, – сказала она. – Вся деревня вечером гуляет. Они будут смотреть на комету – и для них устраивается обед. Они уже так пьяны, что им не до браконьеров.
Эдди сжал ее руку.
– Значит, в двенадцать, – сказал он, удаляясь.
Гвен вернулась к другим гостям. За четверть часа до назначенного времени она увидела, как Эдди выскользнул на террасу, а через пять минут и она оставила гостиную.
Всего лишь час, сказала она себе. За этот час никто не заметит ее отсутствия. Остановившись на площадке, она прислушалась. Из бильярдной доносились мужские голоса. Она убедилась, что слышит среди них голос мужа. В нем были пьяные нотки.
* * *
Окленд, добравшись до конюшенного двора, продолжал ждать, тоже прислушиваясь. Подняв лицо к ночному небу, он слышал, как издали до него доносился гул голосов: рабочие в поместье, деревенские, кое-кто из приходящих слуг – все глазели на комету. Через несколько минут Дженна удерет от них к нему. Через десять минут, через пять – для него и одна минута тянулась невыносимо долго. Скорее, скорее, думал Окленд, глядя на темную громаду дома.
Там, на верхнем этаже, светилось только одно окно. На его светлом фоне вырисовывались силуэты двух маленьких фигурок – Стини и Констанцы. Пока он смотрел, Стини исчез из виду, и до него донеслись слабые звуки его протестующего голоса; Констанца осталась у окна. Окленду показалось, что она смотрит прямо на него – он отпрянул в темноту. Констанца Крест, птичка-альбатрос, – Окленд не испытывал к ней симпатии.
В ту же секунду он понял, что отсутствие симпатии – неточное выражение: Констанца вызывала у него настороженность, что злило его, ибо Окленд мало кого опасался. И чего ради ему беспокоиться в присутствии десятилетнего ребенка? Конечно, потому, что она вечно подглядывает; это была одна причина. Констанца обожала подслушивать под дверями, она вечно всюду совала свой нос и подсматривала, а когда ее ловили за руку – Окленд сам несколько раз накрыл ее за этим занятием, – она демонстрировала каменное спокойствие, которое удивляло его. «Ты никак возвела в привычку, Констанца, – как-то сказал он ей, – читать чужие письма?» Констанца, которой было тогда только девять и которую поймали за руку на месте преступления, когда она рылась в столе Гвен, только пожала плечами.
– Иногда. А почему бы и нет? Я хочу знать, что собирается делать мой отец. Ни он, ни твоя мать мне ничего не говорят.
Окленд невольно замолчал, тем более что, откровенно говоря, и он тоже был бы не против заглянуть в письмо Шоукросса. Кроме того, в голосе Констанцы была многозначительная понимающая нотка, которая глубоко поразила Окленда. Испытывать разного рода подозрения в адрес матери и Шоукросса было одно, но слушать, как о них намекает, почти утверждает, девятилетняя девчонка, – совсем другое. У Констанцы была паршивая привычка возлагать свою вину на других. Когда она с привычным каменным выражением лица смотрела на него, в глазах ее мелькнула насмешка, дававшая понять, что теперь и Окленд запятнан, впутавшись в эту историю. И тогда он здорово разозлился.
– Положи обратно! – Сделав шаг вперед, он схватил ее за руку и выдернул письмо. Наверно, он причинил Констанце боль, потому что она вырвалась от него с гримаской боли на физиономии, но не заплакала.
– Как ты разозлился, Окленд. Стал прямо белым. Ты всегда бледнеешь, когда злишься. – Ее черные глаза возбужденно блестели, словно Констанце нравилось доводить его. – И ты мне чуть руку не вывихнул. Не делай так.
С этими словами она подскочила к нему и, прежде чем Окленд успел отреагировать, расцарапала ему лицо. Одно стремительное точное движение – и ее ногти прошлись ему по щеке. Пустив ему кровь, она отскочила, и они застыли в таком положении, не говоря ни слова, не двигаясь, пока через секунду Констанца не залилась смехом и не вылетела из комнаты.
Никто из них больше никогда не упоминал об этом инциденте, но у Окленда остались о нем воспоминания, которые порой удивляли его, порой тревожили, ибо ему пришлось испытать ощущения, которых он не понимал и до сих пор терялся в догадках. Определенным образом Окленд даже уважал Констанцу: с ее лживостью, с ее непринужденным враньем и колючими репликами она выглядела сплошным противоречием всему, чем он восхищался, и все же по-своему она была честна.
«Констанца слишком много видит», – мелькнула у Окленда мысль. Она привела его в смущение. Были кое-какие вещи, о которых не стоило знать Констанце: одна из них – его ненависть к ее отцу. Он еще раз посмотрел на дом, но фигурка Констанцы исчезла, занавеси на окне были задернуты, и свет в нем померк. Окленд почувствовал облегчение. Он открыл двери, за которыми была лестница на сеновал, и поднялся наверх.
Свежий запах сена; снизу доносилось похрустывание соломы, которую пережевывали лошади в денниках. Окленд подошел к слуховому окну, выходящему на запад; ночь была тиха, сад окутан темнотой, свет кометы оставил по себе угасающий отблеск. Ох, лишь бы Дженна скорее появилась.
Он стал думать о Дженне, которая в темноте спешила к нему. Когда он с ней, то обо всем на свете забывает. Даже о своей матери и о Шоукроссе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Между ними воцарилось смущенное молчание; Мод посмотрела в темные глаза сэра Монтегю и отвела взгляд.
– В какой комнате вы будете спать сегодня? – спросил сэр Монтегю, и потому, что он задал вопрос таким образом, без вступлений и уверток, хотя прошло всего несколько часов после их знакомства, Мод сразу же ответила ему.
– Первая дверь налево, – тут же ответила Мод, – в восточном крыле.
– В двенадцать? – спросил сэр Монтегю, глянув на свои часы.
– Как вы нетерпеливы, – ответила Мод, касаясь его руки. – В половине первого.
* * *
– Через полчаса, – сказал Шоукросс. У него слегка заплетался язык. Он схватил Гвен за руку.
– Невозможно. Слишком рано.
– Тогда в полночь. Я удеру пораньше и буду тебя ждать. Ты придешь? Не испугаешься?
Гвен высвободила руку и огляделась. Конечно, она не испугается, она никогда не боялась. Ей уже доводилось встречаться с Эдди в лесу, в темноте, и если даже она боялась, прокладывая путь по неведомой во тьме тропинке, то страхи лишь усиливали удовольствие, которое она испытывала, оказываясь в объятиях Эдди.
– Безопасно ли там?
Гвен уставилась на Эдди, не понимая его вопроса.
– Безопасно ли там? – обеспокоенно повторил он. – А как же сторожа? Помнишь, твой муж говорил, что окрестности будут патрулироваться.
Это опасение вывело Гвен из себя: оно проистекало из робости, то есть того качества, которого Гвен предпочитала бы не видеть в своем любовнике.
– Не сегодня вечером, – сказала она. – Вся деревня вечером гуляет. Они будут смотреть на комету – и для них устраивается обед. Они уже так пьяны, что им не до браконьеров.
Эдди сжал ее руку.
– Значит, в двенадцать, – сказал он, удаляясь.
Гвен вернулась к другим гостям. За четверть часа до назначенного времени она увидела, как Эдди выскользнул на террасу, а через пять минут и она оставила гостиную.
Всего лишь час, сказала она себе. За этот час никто не заметит ее отсутствия. Остановившись на площадке, она прислушалась. Из бильярдной доносились мужские голоса. Она убедилась, что слышит среди них голос мужа. В нем были пьяные нотки.
* * *
Окленд, добравшись до конюшенного двора, продолжал ждать, тоже прислушиваясь. Подняв лицо к ночному небу, он слышал, как издали до него доносился гул голосов: рабочие в поместье, деревенские, кое-кто из приходящих слуг – все глазели на комету. Через несколько минут Дженна удерет от них к нему. Через десять минут, через пять – для него и одна минута тянулась невыносимо долго. Скорее, скорее, думал Окленд, глядя на темную громаду дома.
Там, на верхнем этаже, светилось только одно окно. На его светлом фоне вырисовывались силуэты двух маленьких фигурок – Стини и Констанцы. Пока он смотрел, Стини исчез из виду, и до него донеслись слабые звуки его протестующего голоса; Констанца осталась у окна. Окленду показалось, что она смотрит прямо на него – он отпрянул в темноту. Констанца Крест, птичка-альбатрос, – Окленд не испытывал к ней симпатии.
В ту же секунду он понял, что отсутствие симпатии – неточное выражение: Констанца вызывала у него настороженность, что злило его, ибо Окленд мало кого опасался. И чего ради ему беспокоиться в присутствии десятилетнего ребенка? Конечно, потому, что она вечно подглядывает; это была одна причина. Констанца обожала подслушивать под дверями, она вечно всюду совала свой нос и подсматривала, а когда ее ловили за руку – Окленд сам несколько раз накрыл ее за этим занятием, – она демонстрировала каменное спокойствие, которое удивляло его. «Ты никак возвела в привычку, Констанца, – как-то сказал он ей, – читать чужие письма?» Констанца, которой было тогда только девять и которую поймали за руку на месте преступления, когда она рылась в столе Гвен, только пожала плечами.
– Иногда. А почему бы и нет? Я хочу знать, что собирается делать мой отец. Ни он, ни твоя мать мне ничего не говорят.
Окленд невольно замолчал, тем более что, откровенно говоря, и он тоже был бы не против заглянуть в письмо Шоукросса. Кроме того, в голосе Констанцы была многозначительная понимающая нотка, которая глубоко поразила Окленда. Испытывать разного рода подозрения в адрес матери и Шоукросса было одно, но слушать, как о них намекает, почти утверждает, девятилетняя девчонка, – совсем другое. У Констанцы была паршивая привычка возлагать свою вину на других. Когда она с привычным каменным выражением лица смотрела на него, в глазах ее мелькнула насмешка, дававшая понять, что теперь и Окленд запятнан, впутавшись в эту историю. И тогда он здорово разозлился.
– Положи обратно! – Сделав шаг вперед, он схватил ее за руку и выдернул письмо. Наверно, он причинил Констанце боль, потому что она вырвалась от него с гримаской боли на физиономии, но не заплакала.
– Как ты разозлился, Окленд. Стал прямо белым. Ты всегда бледнеешь, когда злишься. – Ее черные глаза возбужденно блестели, словно Констанце нравилось доводить его. – И ты мне чуть руку не вывихнул. Не делай так.
С этими словами она подскочила к нему и, прежде чем Окленд успел отреагировать, расцарапала ему лицо. Одно стремительное точное движение – и ее ногти прошлись ему по щеке. Пустив ему кровь, она отскочила, и они застыли в таком положении, не говоря ни слова, не двигаясь, пока через секунду Констанца не залилась смехом и не вылетела из комнаты.
Никто из них больше никогда не упоминал об этом инциденте, но у Окленда остались о нем воспоминания, которые порой удивляли его, порой тревожили, ибо ему пришлось испытать ощущения, которых он не понимал и до сих пор терялся в догадках. Определенным образом Окленд даже уважал Констанцу: с ее лживостью, с ее непринужденным враньем и колючими репликами она выглядела сплошным противоречием всему, чем он восхищался, и все же по-своему она была честна.
«Констанца слишком много видит», – мелькнула у Окленда мысль. Она привела его в смущение. Были кое-какие вещи, о которых не стоило знать Констанце: одна из них – его ненависть к ее отцу. Он еще раз посмотрел на дом, но фигурка Констанцы исчезла, занавеси на окне были задернуты, и свет в нем померк. Окленд почувствовал облегчение. Он открыл двери, за которыми была лестница на сеновал, и поднялся наверх.
Свежий запах сена; снизу доносилось похрустывание соломы, которую пережевывали лошади в денниках. Окленд подошел к слуховому окну, выходящему на запад; ночь была тиха, сад окутан темнотой, свет кометы оставил по себе угасающий отблеск. Ох, лишь бы Дженна скорее появилась.
Он стал думать о Дженне, которая в темноте спешила к нему. Когда он с ней, то обо всем на свете забывает. Даже о своей матери и о Шоукроссе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231