Теперь батальон совершает очередной рейд, но... по тылам врага. Еще в прошлую ночь капитан Пунтус повел людей в Петровское.
Вокруг деревьев с растопыренными голыми ветвями кружат в воздухе снежинки. Не поймешь, что за хоровод они водят. Одни летят вправо, другие'— влево, Падают вниз, потом резко вздымают вверх. Пунтус готов часами любоваться этой неброской картиной, знаменующей приход зимы, но мысли его невольно перестраиваются на предстоящий разговор с комдивом.
— Без фокусов не можете? — Меркулов встречает Пунтуса на пороге. Голос у него недовольный. В такт словам на носу прыгают очки в золотой оправе, за толстыми стеклами взгляда не разглядеть: — Если каждый комбат самовольно будет такие «рейды» устраивать, что получится?
— Каждый не сумеет. Дело это деликатное,— улыбается Пунтус, не понимая, за что его распекает комдив.
— Кончится все тем, что с вас голову снесут, капитан...
— Раньше противник, обезглавит, а уж своим стараться не придется,— начинает накаляться Пунтус. Теперь ему становится понятным отношение штабных работников: настороженные взгляды, скупые рукопожатия, идущие вразрез с его настроением. Он-то считал ночной
бой. делом, прошлым, а, оказывается, в штабе иного мнения. Но сочувствий Пунтус не терпит и принимать их не хочет. И все же объяснения давать надо, как и предполагал.
— Товарищ полковник, мы выполняли приказ: стремиться к активным действиям, не давать врагу покоя ни, днем, ни ночью...
— Таков приказ командарма, и я его не отменяю. Подобной тактики здесь, на Донце, мы будем придерживаться и впредь. Но это вовсе не означает, что можно переходить к партизанщине!
Пунтус ждет, пока Меркулов израсходует запас упреков, уготованных ему, командиру батальона, а сам вспоминает, как загорелись у него вчера щеки от неожиданно пришедшей в голову дерзкой мысли. ...Заметив военкома, подзывает его. Батальонный комиссар Начкебия ступает мелкими, но частыми шагами, точно собирается танцевать лезгинку.
— Нас вызывают в штаб? — его серо-голубые глаза смотрят вопросительно.
— Нет. Пойдем без вызова, сами. По дороге и поговорим... Хочу предложить ночной рейд в Петровское...
— Зачем идти в штаб? Разве сами не справимся?— военком батальона сразу загорается идеей.
— Сочтут за самоволие,— урезонивает Пунтус.
— Кто осудит победителей? — Начкебия уже не сомневался, что успех будет способствовать батальону.— Доложим, Адам Викторович, когда вернемся с рейда.
Но Пунтус охлаждает пылкого военкома:
— Согласуем в штабе. Это обязательно!
Но комдив, как и начальник штаба, находились в частях. Не объяснять же замысел писарям и телефонистам.
С наступлением темноты батальон выступил. По сухому, рассыпчатому снегу идти довольно легко. Впереди шагает Пунтус, замыкает колонну Начкебия.
Всходит по-зимнему высокая луна. На снегу появляются голубые тени деревьев, закоченевших густым частоколом вдоль дороги.
Движутся осторожно, наконец, впереди зачернело село. Комбат Пунтус направляет один взвод в обход
его справа, второй должен зайти слева — с ним Начкебия. Капитан с ротой неслышно устремляется в центр по дороге.
Нехитрый маневр удался. Немцы почуяли беду лишь тогда, когда запылали дома на западной окраине села... Было уничтожено не менее восьмидесяти гитлеровцев. Потери батальона: один убитый, двое — раненых. Из боя вышли организованно...
Выслушав доклад комбата, Меркулов подобрел. «Смелый командир, вот только горяч не в меру. Выходит, он не только не раскаивается в происшедшем, но и готов отстаивать свою точку зрения...»
— Что же будем делать? — Меркулов останавливается посреди комнаты, в упор смотрит на Пунтуса. Тот, вытянувшись в струнку, виновато хмурится.
Неожиданно входит Балакирев. — Правда, молодцы? — военком дивизии настроен снисходительно, скупая улыбка собирает на лице мелкие морщины.
— Подбираю меру наказания,— голос Меркулова все еще строгий.
— Легендарными становятся оба — и Пунтус, и Начкебия. Рассказывают о них: бомба летит — глаза вверх не подымут, пули свистят — не присядут...
— Никчемное гусарство,— снова ополчается командир дивизии.-— Смелость нужна разумная... Поговаривают, что Начкебия наизусть знает Шота Руставели и читает бойцам «Витязя в тигровой шкуре». Образованный батальонный комиссар, а какое влияние оказывает на комбата?
— Серафим Петрович,—Балакирев все чаще улыбается,—думаю, в донесении напишем в таком плане: 13 ноября 1941 года отдельный истребительный батальон под руководством капитана Пунтуса и батальонного комиссара Начкебии по своей инициативе произвел ночную вылазку...
— Ну, это меняет дело,— отходит Меркулов.
Судя по всему, разговор у них уже состоялся, и теперь Балакирев пришел скорее всего по настоянию Начкебии; тот повсюду старается оградить авторитет командира батальона, нередко побаивается за него, как бы в горячности не наговорил начальству дерзостей. Хотя по темпераменту они довольно схожи. Правда, северянин Пунтус считает себя более сдержанным,
— Отпустим капитана с миром,— предлагает Балакирев, и комдив Меркулов с ним соглашается.
Слабое эхо выстрела еще бьется в морозном воздухе, а из жерла орудия хлещет новый сноп искр, и опять повисает тот же отголосок. Расчеты четко выполняют команды младшего политрука Задорожного, оставшегося за старшего офицера на батарее. Резкий взмах красного флажка — «Огонь!» — пестрит все чаще. Темп стрельбы нарастает,— надо во что бы то ли стало остановить танки, они теснят нашу пехоту. Огневую позицию батареи в бешеном беспорядке осыпают тяжелые мины.
— Две в одну воронку не падают! — успокаивает кого-то батальонный комиссар Клебанов.
— Это если огонь ведет один миномет... Клебанов осмысливает фразу, одобрительно кивает
оптимисту-собеседнику, затем поспешно выбрасывает руками комья земли со, дна только что появившегося углубления, спускает туда ноги и смотрит на техника-лейтенанта Ильяшука:
— Валентин Макарович? Располагайтесь по соседству... Вас-то зачем сюда принесло?
Собственно, Ильяшук вправе спросить то же самое у Клебанова, но субординация его сдерживает.
— Снаряды под утро доставил, и еще хотел прицельные приспособления выверить...— Его голубые глаза под черными бровями невеселы.
— А я вот решил посмотреть огневиков в деле. Захар Павлович Задорожный — первостатейный артиллерист.— Военком полка умолкает, но Ильяшук и сам догадывается, почему оказался здесь комиссар Клебанов: жарким, видать, будет сегодняшний денек...
Угрожающий шелест мин заставляет собеседников пригнуть головы к земле.
Мины прыгают все чаще и гуще, Ильяшук ищет глазами очертания орудий, но ничего не видит в клубах порохового и тротилового дыма, Вскоре завеса растекается по сторонам — смолкает огонь батареи, прекращают обстрел и вражеские минометчики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Вокруг деревьев с растопыренными голыми ветвями кружат в воздухе снежинки. Не поймешь, что за хоровод они водят. Одни летят вправо, другие'— влево, Падают вниз, потом резко вздымают вверх. Пунтус готов часами любоваться этой неброской картиной, знаменующей приход зимы, но мысли его невольно перестраиваются на предстоящий разговор с комдивом.
— Без фокусов не можете? — Меркулов встречает Пунтуса на пороге. Голос у него недовольный. В такт словам на носу прыгают очки в золотой оправе, за толстыми стеклами взгляда не разглядеть: — Если каждый комбат самовольно будет такие «рейды» устраивать, что получится?
— Каждый не сумеет. Дело это деликатное,— улыбается Пунтус, не понимая, за что его распекает комдив.
— Кончится все тем, что с вас голову снесут, капитан...
— Раньше противник, обезглавит, а уж своим стараться не придется,— начинает накаляться Пунтус. Теперь ему становится понятным отношение штабных работников: настороженные взгляды, скупые рукопожатия, идущие вразрез с его настроением. Он-то считал ночной
бой. делом, прошлым, а, оказывается, в штабе иного мнения. Но сочувствий Пунтус не терпит и принимать их не хочет. И все же объяснения давать надо, как и предполагал.
— Товарищ полковник, мы выполняли приказ: стремиться к активным действиям, не давать врагу покоя ни, днем, ни ночью...
— Таков приказ командарма, и я его не отменяю. Подобной тактики здесь, на Донце, мы будем придерживаться и впредь. Но это вовсе не означает, что можно переходить к партизанщине!
Пунтус ждет, пока Меркулов израсходует запас упреков, уготованных ему, командиру батальона, а сам вспоминает, как загорелись у него вчера щеки от неожиданно пришедшей в голову дерзкой мысли. ...Заметив военкома, подзывает его. Батальонный комиссар Начкебия ступает мелкими, но частыми шагами, точно собирается танцевать лезгинку.
— Нас вызывают в штаб? — его серо-голубые глаза смотрят вопросительно.
— Нет. Пойдем без вызова, сами. По дороге и поговорим... Хочу предложить ночной рейд в Петровское...
— Зачем идти в штаб? Разве сами не справимся?— военком батальона сразу загорается идеей.
— Сочтут за самоволие,— урезонивает Пунтус.
— Кто осудит победителей? — Начкебия уже не сомневался, что успех будет способствовать батальону.— Доложим, Адам Викторович, когда вернемся с рейда.
Но Пунтус охлаждает пылкого военкома:
— Согласуем в штабе. Это обязательно!
Но комдив, как и начальник штаба, находились в частях. Не объяснять же замысел писарям и телефонистам.
С наступлением темноты батальон выступил. По сухому, рассыпчатому снегу идти довольно легко. Впереди шагает Пунтус, замыкает колонну Начкебия.
Всходит по-зимнему высокая луна. На снегу появляются голубые тени деревьев, закоченевших густым частоколом вдоль дороги.
Движутся осторожно, наконец, впереди зачернело село. Комбат Пунтус направляет один взвод в обход
его справа, второй должен зайти слева — с ним Начкебия. Капитан с ротой неслышно устремляется в центр по дороге.
Нехитрый маневр удался. Немцы почуяли беду лишь тогда, когда запылали дома на западной окраине села... Было уничтожено не менее восьмидесяти гитлеровцев. Потери батальона: один убитый, двое — раненых. Из боя вышли организованно...
Выслушав доклад комбата, Меркулов подобрел. «Смелый командир, вот только горяч не в меру. Выходит, он не только не раскаивается в происшедшем, но и готов отстаивать свою точку зрения...»
— Что же будем делать? — Меркулов останавливается посреди комнаты, в упор смотрит на Пунтуса. Тот, вытянувшись в струнку, виновато хмурится.
Неожиданно входит Балакирев. — Правда, молодцы? — военком дивизии настроен снисходительно, скупая улыбка собирает на лице мелкие морщины.
— Подбираю меру наказания,— голос Меркулова все еще строгий.
— Легендарными становятся оба — и Пунтус, и Начкебия. Рассказывают о них: бомба летит — глаза вверх не подымут, пули свистят — не присядут...
— Никчемное гусарство,— снова ополчается командир дивизии.-— Смелость нужна разумная... Поговаривают, что Начкебия наизусть знает Шота Руставели и читает бойцам «Витязя в тигровой шкуре». Образованный батальонный комиссар, а какое влияние оказывает на комбата?
— Серафим Петрович,—Балакирев все чаще улыбается,—думаю, в донесении напишем в таком плане: 13 ноября 1941 года отдельный истребительный батальон под руководством капитана Пунтуса и батальонного комиссара Начкебии по своей инициативе произвел ночную вылазку...
— Ну, это меняет дело,— отходит Меркулов.
Судя по всему, разговор у них уже состоялся, и теперь Балакирев пришел скорее всего по настоянию Начкебии; тот повсюду старается оградить авторитет командира батальона, нередко побаивается за него, как бы в горячности не наговорил начальству дерзостей. Хотя по темпераменту они довольно схожи. Правда, северянин Пунтус считает себя более сдержанным,
— Отпустим капитана с миром,— предлагает Балакирев, и комдив Меркулов с ним соглашается.
Слабое эхо выстрела еще бьется в морозном воздухе, а из жерла орудия хлещет новый сноп искр, и опять повисает тот же отголосок. Расчеты четко выполняют команды младшего политрука Задорожного, оставшегося за старшего офицера на батарее. Резкий взмах красного флажка — «Огонь!» — пестрит все чаще. Темп стрельбы нарастает,— надо во что бы то ли стало остановить танки, они теснят нашу пехоту. Огневую позицию батареи в бешеном беспорядке осыпают тяжелые мины.
— Две в одну воронку не падают! — успокаивает кого-то батальонный комиссар Клебанов.
— Это если огонь ведет один миномет... Клебанов осмысливает фразу, одобрительно кивает
оптимисту-собеседнику, затем поспешно выбрасывает руками комья земли со, дна только что появившегося углубления, спускает туда ноги и смотрит на техника-лейтенанта Ильяшука:
— Валентин Макарович? Располагайтесь по соседству... Вас-то зачем сюда принесло?
Собственно, Ильяшук вправе спросить то же самое у Клебанова, но субординация его сдерживает.
— Снаряды под утро доставил, и еще хотел прицельные приспособления выверить...— Его голубые глаза под черными бровями невеселы.
— А я вот решил посмотреть огневиков в деле. Захар Павлович Задорожный — первостатейный артиллерист.— Военком полка умолкает, но Ильяшук и сам догадывается, почему оказался здесь комиссар Клебанов: жарким, видать, будет сегодняшний денек...
Угрожающий шелест мин заставляет собеседников пригнуть головы к земле.
Мины прыгают все чаще и гуще, Ильяшук ищет глазами очертания орудий, но ничего не видит в клубах порохового и тротилового дыма, Вскоре завеса растекается по сторонам — смолкает огонь батареи, прекращают обстрел и вражеские минометчики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78