Если судить по израсходованной пулеметной ленте, то и пяти минут не прошло. Как же быть? Вдруг немцы просочились в тыл? В любом случае он не сдвинется с места. Ведь его поставили охранять КП. В блиндаже — документы, полковое знамя. Там отдыхают люди. Услышав пальбу, придут на помощь... Почему именно этот участок местности выбрали немцы? Стремятся вырваться из Кольца. Значит, не зря командир дивизии предупреждал гвардии подполковника Рубцова. Немцы ставят на последнюю кар- ту. Идут напролом. Утром Юрий подсчитает, сколько солдат противника скосил его пулемет. Но этой арифметикой он займется завтра...
Гитлеровцы снова поднимаются в атаку. Скорее к пулемету! Сколько осталось в ленте патронов? Что-то медленнее летят пули. Это последняя лента. Был бы второй номер, снарядил бы новую. Но, увы, командиру расчета приходится управляться одному. «В бою победит тот, кто сумеет преодолеть себя»,— любит повторять гвардии сержант Якименко. У него, Юрия, силы еще есть. Но что-то теплое разливается по плечу.
Пулемет смолк. Снаряжать ленту уже нет времени. Где-то были гранаты? Костиков нащупывает «лимонки», упирается ногой в стену траншеи и швыряет их одну за другой. Вспоминает, что диск автомата еще не израсходован. Хватает автомат. Однако противник не поднимается. Выходит, и эта атака отбита. Но где гарантия, что немцы не повторят все сначала. «Быстрее набивай патронами ленту. Еще быстрее. В этом спасение»,— торопит себя гвардии сержант.
Следующую атаку Юрий отражает уже не один. Поблизости — автоматчики его полка. Доносится скороговорка Рубцова. Костиков чувствует, что не может сдвинуться с места. Волосы слипаются, спадают на лоб. Их никак не спрячешь под шапку.
— Друг, ты наш полк спас ,— шепчет над ухом гвардни сержант Якименко.— Вот увидишь, Юра, мы возьмем эту крепость.
Шепчет и вовсе не ведает, что в этот же день на его долю выпадет испытание не менее сложное и опасное.
КОРОТКИЕ КИЛОМЕТРЫ
Кенигсберг остается позади. Героям его штурма Москва салютует в ночь на 10 апреля. Салютует двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из 324-х орудий. Но на Земландском полуострове на прочных оборонительных позициях еще остается вражеская группировка из восьми пехотных и танковых дивизий, нескольких отдельных частей. Уничтожить ее — такова задача 3-го Белорусского фронта. Ближайшая цель 43-й армии — наступать в общем направлении на Фишхаузен (При-
морск). Скоротечный марш, и с утра 14 апреля 87-я гвардейская вновь переходит в наступление. Она должна в тот же день овладеть населенным пунктом Гросс Хай-декруг (п. Взморье) и выйти к Маршенену (п. Волочаев-ка). Задача эта посильна. И у соседей успех; они продвигаются вперед километров на десять.
Ветер нагибает верхушки деревьев, будто испытывает их на прочность, но непогода не мешает гвардейцам. Они упорно преследуют врага. — Близка победа!
Эта фраза на устах у каждого. Повторяет ее и Иван Семенович Якименко. С нее и начинает письмо жене.
Тяжелое испытание выпало на долю гвардии сержанта в последний день боев за Кенигсберг.
Ещё до рассвета проводится артподготовка. Когда стало светло, штурм города возобновляется с новой силой. Теперь уже в его центральной части. Здесь приходится выколачивать фашистов из уцелевших укреплений. Возможно, не сносить бы Ивану Семеновичу головы, не подоспей гвардии старший лейтенант Соин. Это он, возглавив штурмовой отряд, переместил на рассвете пулеметные расчеты на новую позицию. А после завтрака тот дом, где Якименко находился со своим помощником, рухнул от взрыва; отступая, враг оставлял под зданиями фугасы большой мощности. Вот и узнай, где тебя поджидает косая.
В другой раз Николай Михайлович отвел беду, когда переправлялись через канал. Тот плотик, что выбрал помощник наводчика, конечно же, не выдержал бы пулемет и двух солдат и где-то на середине пошел бы ко дну. Хорошо, что комбат пересадил расчет в лодку. Выбрались на противоположный берег первыми и благополучно, хотя фашистский пулеметчик и продырявил в двух местах суденышко. Ничего не скажешь, военное дело знает, командовать умеет. Опыт большой — всю войну на передовой. Пять нашивок за ранения, четыре ордена— какая еще нужна характеристика.
«Поначалу сообщу жене о комбате. Пусть благодарит судьбу, что попал я под начало такого человека, как Соиы»,— размышляет Иван Семенович, усаживаясь за стол. Он достает из вещмешка корочки от какой-то книги; там у него сложены две чистые тетради, карандаши — простой и химический, все письма от жены и родных, какие находили его и на фронтовых дорогах, и в госпиталях, и которые он перечитывает по много раз. — Конспект на родину? — спрашивает Владимир Дегтярев.— Да, человек обязательно тянется туда, где пустил корни...
- Не мешай, философ. Займись-ка пулеметом, пока я писать буду,— снимает Якименко пилотку, и у него на затылке метелкой спелого овса начинают шептаться волосы. Перебирает их пальцами, мысленно ухо-дя в пространный разговор со своей Аннушкой. Поже-лав жене и детям доброго здоровья, перечислив всех родственников и знакрмых, кому велел кланяться, переходит к главному, ради чего именно сегодня начинает это письмо.
«Радость у меня превеликая. Представлен я к высшей награде — Герою. Ты удивишься: за какие такие дела? А вот сейчас вкратце расскажу».
Написав эти строки, Иван Семенович откладывает карандаш в сторону и идет к окошку. Там шумит на ветру поредевший сквер, окантованный ажурной чугунной решеткой. Выглядит он запущенным. Часть деревьев спилили артиллеристы, чтобы не мешали вести огонь с закрытых огневых позиций; теперь долго этим елям и
кленам лежать с необрубленными ветками. В другом месте пророс бурьян — видно, и самим немцам было не до присмотра за сквером. Там и тут — лужи; в них беззаботно барахтаются воробьи. А прямо к скверу подступает острым углом подраненный двухэтажный дом; старая крыша пробита снарядом, черепица на прохожей дорожке осталась неубранной. Другие здания тоже угрюмо смотрят выбитыми стеклами, но повреждены легонько. Вообще улица эта узкая, вея забита исковерканными автомашинами и повозками.
Часа три тому назад Иван Семенович вроде бы и не замечал ничего этого. Да и когда было смотреть по сторонам? Едва успевал со своим новым помощником устанавливать пулемет то на чердаках домов, то прямо в комнатах, а то и в подвалах. Били по снайперам и пулеметчикам, мешавшим продвижению батальона. Намаялись основательно.
«Вот об этом и следует сообщить, военной тайны тут никакой нет»,— решает Якименко. Он возвращается к столу, а карандаш его не слушается. «Зачем все это пересказывать жене?—сомневается он.— Надо о домашних делах посоветоваться». Комната наполняется резким и протяжным звоном — заговорил до этого все время молчавший квартирный телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Гитлеровцы снова поднимаются в атаку. Скорее к пулемету! Сколько осталось в ленте патронов? Что-то медленнее летят пули. Это последняя лента. Был бы второй номер, снарядил бы новую. Но, увы, командиру расчета приходится управляться одному. «В бою победит тот, кто сумеет преодолеть себя»,— любит повторять гвардии сержант Якименко. У него, Юрия, силы еще есть. Но что-то теплое разливается по плечу.
Пулемет смолк. Снаряжать ленту уже нет времени. Где-то были гранаты? Костиков нащупывает «лимонки», упирается ногой в стену траншеи и швыряет их одну за другой. Вспоминает, что диск автомата еще не израсходован. Хватает автомат. Однако противник не поднимается. Выходит, и эта атака отбита. Но где гарантия, что немцы не повторят все сначала. «Быстрее набивай патронами ленту. Еще быстрее. В этом спасение»,— торопит себя гвардии сержант.
Следующую атаку Юрий отражает уже не один. Поблизости — автоматчики его полка. Доносится скороговорка Рубцова. Костиков чувствует, что не может сдвинуться с места. Волосы слипаются, спадают на лоб. Их никак не спрячешь под шапку.
— Друг, ты наш полк спас ,— шепчет над ухом гвардни сержант Якименко.— Вот увидишь, Юра, мы возьмем эту крепость.
Шепчет и вовсе не ведает, что в этот же день на его долю выпадет испытание не менее сложное и опасное.
КОРОТКИЕ КИЛОМЕТРЫ
Кенигсберг остается позади. Героям его штурма Москва салютует в ночь на 10 апреля. Салютует двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из 324-х орудий. Но на Земландском полуострове на прочных оборонительных позициях еще остается вражеская группировка из восьми пехотных и танковых дивизий, нескольких отдельных частей. Уничтожить ее — такова задача 3-го Белорусского фронта. Ближайшая цель 43-й армии — наступать в общем направлении на Фишхаузен (При-
морск). Скоротечный марш, и с утра 14 апреля 87-я гвардейская вновь переходит в наступление. Она должна в тот же день овладеть населенным пунктом Гросс Хай-декруг (п. Взморье) и выйти к Маршенену (п. Волочаев-ка). Задача эта посильна. И у соседей успех; они продвигаются вперед километров на десять.
Ветер нагибает верхушки деревьев, будто испытывает их на прочность, но непогода не мешает гвардейцам. Они упорно преследуют врага. — Близка победа!
Эта фраза на устах у каждого. Повторяет ее и Иван Семенович Якименко. С нее и начинает письмо жене.
Тяжелое испытание выпало на долю гвардии сержанта в последний день боев за Кенигсберг.
Ещё до рассвета проводится артподготовка. Когда стало светло, штурм города возобновляется с новой силой. Теперь уже в его центральной части. Здесь приходится выколачивать фашистов из уцелевших укреплений. Возможно, не сносить бы Ивану Семеновичу головы, не подоспей гвардии старший лейтенант Соин. Это он, возглавив штурмовой отряд, переместил на рассвете пулеметные расчеты на новую позицию. А после завтрака тот дом, где Якименко находился со своим помощником, рухнул от взрыва; отступая, враг оставлял под зданиями фугасы большой мощности. Вот и узнай, где тебя поджидает косая.
В другой раз Николай Михайлович отвел беду, когда переправлялись через канал. Тот плотик, что выбрал помощник наводчика, конечно же, не выдержал бы пулемет и двух солдат и где-то на середине пошел бы ко дну. Хорошо, что комбат пересадил расчет в лодку. Выбрались на противоположный берег первыми и благополучно, хотя фашистский пулеметчик и продырявил в двух местах суденышко. Ничего не скажешь, военное дело знает, командовать умеет. Опыт большой — всю войну на передовой. Пять нашивок за ранения, четыре ордена— какая еще нужна характеристика.
«Поначалу сообщу жене о комбате. Пусть благодарит судьбу, что попал я под начало такого человека, как Соиы»,— размышляет Иван Семенович, усаживаясь за стол. Он достает из вещмешка корочки от какой-то книги; там у него сложены две чистые тетради, карандаши — простой и химический, все письма от жены и родных, какие находили его и на фронтовых дорогах, и в госпиталях, и которые он перечитывает по много раз. — Конспект на родину? — спрашивает Владимир Дегтярев.— Да, человек обязательно тянется туда, где пустил корни...
- Не мешай, философ. Займись-ка пулеметом, пока я писать буду,— снимает Якименко пилотку, и у него на затылке метелкой спелого овса начинают шептаться волосы. Перебирает их пальцами, мысленно ухо-дя в пространный разговор со своей Аннушкой. Поже-лав жене и детям доброго здоровья, перечислив всех родственников и знакрмых, кому велел кланяться, переходит к главному, ради чего именно сегодня начинает это письмо.
«Радость у меня превеликая. Представлен я к высшей награде — Герою. Ты удивишься: за какие такие дела? А вот сейчас вкратце расскажу».
Написав эти строки, Иван Семенович откладывает карандаш в сторону и идет к окошку. Там шумит на ветру поредевший сквер, окантованный ажурной чугунной решеткой. Выглядит он запущенным. Часть деревьев спилили артиллеристы, чтобы не мешали вести огонь с закрытых огневых позиций; теперь долго этим елям и
кленам лежать с необрубленными ветками. В другом месте пророс бурьян — видно, и самим немцам было не до присмотра за сквером. Там и тут — лужи; в них беззаботно барахтаются воробьи. А прямо к скверу подступает острым углом подраненный двухэтажный дом; старая крыша пробита снарядом, черепица на прохожей дорожке осталась неубранной. Другие здания тоже угрюмо смотрят выбитыми стеклами, но повреждены легонько. Вообще улица эта узкая, вея забита исковерканными автомашинами и повозками.
Часа три тому назад Иван Семенович вроде бы и не замечал ничего этого. Да и когда было смотреть по сторонам? Едва успевал со своим новым помощником устанавливать пулемет то на чердаках домов, то прямо в комнатах, а то и в подвалах. Били по снайперам и пулеметчикам, мешавшим продвижению батальона. Намаялись основательно.
«Вот об этом и следует сообщить, военной тайны тут никакой нет»,— решает Якименко. Он возвращается к столу, а карандаш его не слушается. «Зачем все это пересказывать жене?—сомневается он.— Надо о домашних делах посоветоваться». Комната наполняется резким и протяжным звоном — заговорил до этого все время молчавший квартирный телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78